Пососал ее незажженную, а спичку бросил в пепельницу.
С каким увлечением Игорь в детстве слушал мамины рассказы о том, как перед всемогущим папой отступали самые страшные болезни и сама смерть. Рядом с отцовскими меркли подвиги героев интереснейших книг. Юношей Игорь старался быть похожим на отца во всем: копировал его голос, жесты, почерк... И как он любит своего неразумного старика до сих пор, хоть тот и не оправдал ни одной сыновней надежды.
Нет, что бы там ни было, а профессор Шостенко в представлении всех, кто его знает, должен остаться таким, каким был еще недавно.
Старик должен понять: чем выше его авторитет, тем на более долгое время он может задержать тех, кого ему . поручено вести за собой. Но чем дольше он будет их
задерживать, тем хуже для него. Самые доверчивые в конце концов поймут, что профессор Шостенко мешает им. Тогда они и столкнут своего бывшего идола с дороги,
Игорь прислонился к стене.
Нет! Ничего подобного сын не допустит,
Но как этого избежать?
— Ты почему не спишь?
Из-за шума поезда и тревожных мыслей Игорь не услышал, как отодвинулась за его спиной дверь и из купе выглянула заспанная Надийка.
Игорь достал из коробка новую спичку и закурил наконец свою изжеванную папиросу.
— Начал курить ночью? — удивилась жена.
Кроме Игоря, в коридоре никого не было. Но прежде, чем переступить порог, его жена одной рукой разгладила на себе халат, другой поправила волосы. Затем присмотрелась к своему отражению в темном окне, и на лице ее появилась чуть смущенная и все же кокетливая улыбка.
Улыбка эта сразу исчезла, как только Надийка увидела, что Игорь прислонился к дверям соседнего купе. В глазах промелькнуло что-то неуловимое.
Подойдя к мужу, Надийка снисходительно сказала:
— Ах, вот почему ты так жадно куришь. Она не вышла?
С той поры, как они поженились, прошло почти четыре года. Но Игорь так и не научился понимать жену сразу: разговор она иногда начинает как бы с середины. Зато он неплохо усвоил другое: если он ответит не так, как надо, беседа может закончиться обидой и слезами. Но и молчание в подобных случаях вещь не безопасная...
Надийка продолжала еще снисходительнее:
— Сколько раз я тебе говорила: ты совсем не умеешь притворяться. На твоем месте я бы не стала переглядываться с кем попало. Ты думаешь, я не заметила, как она —- ну, под чьей дверью ты стоишь — делала тебе глазки? Выйти сюда на свидание с ней тебе следовало бы раньше. Или ты думал, что она станет ждать тебя всю ночь?
Чем дальше, тем больше появлялось в голосе Надийки ревнивых ноток: вот-вот разразится буря. Надийка рассуждала так: «Если я полюбила Игоря с первого взгляда, то это может случиться с любой женщиной; поэтому мой муж не должен глазеть по сторонам». Она всюду находила поводы для профилактических мероприятий в этом отношении. А то и выдумывала их, как сейчас: никакой женщины в соседнем купе не было.
И все-таки Игорь опустил глаза, как будто его в самом деле поймали на месте преступления.
Сбить мужа с толку нелепым подозрением — этого и добивалась Надийка. Теперь ему можно внушить что угодно. И под локоть Игоря проскользнула теплая рука, к плечу прильнула кудрявая головка...
— Как в сказке, правда?
Не ревнивым,— взволнованным был этот шепот.
За четыре года можно привыкнуть к неожиданным сменам настроения у Надийки. Да и то сказывается на ней, что четвертый член их семьи уже находится в пути. А Игорь почему-то растерялся.
— Что с тобой?
Надийка прильнула к нему еще крепче.
— Снова мы на распутье, правда? Снова перед нами столб с грозной надписью: «Налево повернешь — самого себя уважать перестанешь, направо —покой потеряешь, прямо пойдешь —врагов наживешь»? Некуда нам с тобой податься... А ведь мы сто раз об этом говорили, сто раз ты принимал окончательное решение-
Игорь затянулся папироской и вместе с дымом выдохнул:
— Значит, налево? Как можно ниже склонить голову?
Волосы Надийки защекотали ему щеку.
— Зачем преувеличивать? Если ты в самом деле хочешь помириться с отцом, первый шаг надо сделать тебе. Вот увидишь, отец поступится большим.— Она уговаривала мужа, словно капризного ребенка.— Жизнь у тебя станет спокойнее... Еще вечером ты сам так думал. Почему же сейчас ты не спишь?
Выкурив папиросу, Игорь прикурил от нее вторую.
Одной рукой Надийка прижала к себе локоть мужа, другой отобрала папиросу. Заговорила еще ласковее:
— Конечно, тебе виднее. Я ведь совсем не знаю, что за люди твой отец, твоя сестра. А твоя мать столько хорошего рассказывала мне о Федоре Ипполитовиче..,
Игорь улыбнулся,
— А она и до сих пор влюблена в него. И передавала тебе свой опыт. Чтобы ты была такой же женой Шостенко младшему... Мне она говорит об отце другое...
— Я и говорю —тебе виднее,— повторила Надийка.— Только одно помни: я с тобой, куда бы ты ни повернул, И не дам тебе упасть, если ты споткнешься...
Глаза у Игоря повеселели.
— Вот видишь, моя мама успела кое-что тебе внушить...
Надийка гордо вскинула голову.
— Ну, мы еще посмотрим, не добьюсь ли я большего.
Игорь провел рукой по волосам жены.
— Но ведь и я не собираюсь спотыкаться. В институте буду действовать так, как подскажет мне совесть.-— Глубокая складка пересекла его лоб.— Не надо пугать меня распутьем из сказки. А то мне начинает казаться, что ты подбиваешь меня на не очень достойный компромисс с самим собой... Запомни, пожалуйста, никогда в жизни...
Жена прижала к его губам ладонь.
— Игорек, ты снова нервничаешь. Так нельзя, мой родной.— Она попыталась разгладить складку на его лбу.— Ты дал мне слово, что в первые дни ты ничего предпринимать...
— А если я завтра увижу...
Снова теплая рука зажала Игорю рот.
— Мало ли что может померещиться тебе завтра. Ты вспомни, сколько раз ты повторял: «Первые дни после нашего приезда, что бы ни случилось, я буду таким терпеливым и сдержанным, каким ты меня не видела». Я знаю: один неправильный шаг — и все полетит кувырком. Я осталась бы дома, если бы ты не пообещал мне, что прежде всего ты посоветуешься с Ольгой Яковлевной, сестрой, своим другом... и со мной. Ведь об отце своем ты ничего теперь, в сущности, не знаешь...
Надийка очень терпеливо напоминала Игорю его собственные слова. И он смущенно согласился:
— Конечно, ты права... И волноваться тебе надо поменьше... Все, что я обещал...
— ...ты забудешь еще до рассвета,—закончила вместо него Надийка.— Ну что ж, придется мне каждый день напоминать тебе об этом. Или ежедневно провожать
тебя в институт, ни на шаг не отходить от тебя даже там...
— А если отец вдруг набросится на меня?
Надийка ответила не задумываясь:
— Попроси его как можно вежливее предъявить свои претензии тем, кто послал тебя к нему на стажировку.
Говорила Надийка очень уверенно, но столько было в ней беспокойства за своего мужа.,. И ее тепло Игорь ощущал не только локтем, оно как бы переливалось в него.
— Не дай ни одного повода для придирок, слышишь?—продолжала она.— Одним словом, поступай так, как мы условились, и — вот увидишь! — еще на этой неделе вы оба обниметесь и расцелуетесь!
Игорь невольно улыбнулся.
— Ну и хвастунья ты у меня.,
Надийка спрятала от мужа лицо. Наверно, всю красу свою отдала ему Ольга Яковлевна — темные волнистые волосы, тонкий нос, крепко сжатый рот, упрямый подбородок и —ясную голову. Надийка не помнит случая, чтобы ее Игорь оплошал. Только с отцом у него неладно. Но если он не даст профессору Шостенко повода для новой вспышки, то профессор непременно увидит, что хирург из его сына может выйти превосходный.
— Нет, я не хвастаюсь,— убежденно сказала Надийка.— Я хочу счастья тебе и себе. Твоя мама не однажды рассказывала мне о своей молодости... Если ты не споткнешься, то я сделаю для тебя больше, чем она когда-то сделала для твоего отца. Вот и все.
И снова спрятала лицо на груди Игоря.
Пока поезд, подъезжая к какой-то станции, не замедлил ход, Игорь не шевельнулся. Это очень хорошо, когда жена хочет для тебя многого. Но почему на душе у Игоря по-прежнему тревожно?
Удивительно прошел остаток ночи...
Самым приятным было то, что исчезла тупая боль, которая вот уже три недели терзает Василя Максимовича. Казалось даже, что он, человек совсем не худощавый, стал невероятно легким — стоит кончиком пальца
оттолкнуться от койки, и он поплывет по воздуху, как пушинка одуванчика. Но не хочется ему шевелить пальцем.
Сон так и не пришел. Василь Максимович лишь притворился, что спит.
К чему доставлять этой ласковой красавице лишние хлопоты?
Время от времени приоткрывая глаза, Василь Максимович сначала видел перед собой только неясный четырехугольник раскрытых дверей,— палату скрывала от него густая тьма. Затем как будто начало светать, стали видны койки и спящие на них люди. А еще немного спустя совсем посветлело: даже лица спящих можно было разглядеть. Но сейчас это ни к чему: с соседями Василь Максимович познакомится утром.
И то хорошо, что, неожиданно увидев свою жену и младшего сына, старый мастер обрадовался, но не удивился. Стоят Софья и Мишко на пороге, боятся потревожить спящих —ну и пусть постоят.
У Мишка в глазах ни капельки страха: он верит, что в этой клинике с болезнью отца справятся быстро. Хороший парень. Ему семнадцатый, но он уже не мальчик,— вон как решительно, с чувством собственного достоинства, но и с уважением к старшим, заявил час тому назад о своем праве на самостоятельность. А Василь Максимович опасался было: младшенького, своего любимца, Софья будет держать в пеленках дольше, чем старших.
Она часто повторяет:
— Старшие — теперь это твои, Василь, дети. Мать им уже ни к чему. А Мишко — еще мой.
Пришла, видно, пора и Мишку ускользнуть из ее рук... На жену Василь Максимович поглядывает прищурившись. Еще заметит старая, что чем дальше, тем больше гордится ею муж (а старый мастер всю жизнь скрывал это от жены), и еще крепче подчинит его своей власти. Софья такая: протяни ей палец — она так схватит, что и не вырвешься. И здесь она чувствует себя хозяйкой: оглядывает палату, словно все от нее зависит.
Красавицей Софья не была и в молодости. Но хоть и немало с тех пор годков улетело, она все еще статная. Не скажешь, что ей уже сорок восьмой: ни единого седого волоса, а в темных глазах столько задора—улыбнется кому-нибудь, так тому обязательно захочется ус подкрутить.
И разве только это!
Пятьдесят два года прожил на свете Василь Максимович, а такого характера, как у Софьи, не встречал. Всюду она чувствует себя полной хозяйкой. Никому не сказала грубого слова, со всеми мягкая, приветливая. А вот же ни соседи, ни знакомые, ни старые друзья — никто не позволит себе быть с нею запанибрата. Все при ней ведут себя так, как будто за ними следит суровый, хотя и доброжелательный, церемониймейстер.
Ни разу Софья не замахнулась на детей. Но и сегодня каждое ее слово закон даже для старших, уже «отцовских». Легких законов у нее нет. Чтобы подчиняться им, страха маловато, нужно любить и уважать законодателя.
Подчиняется ее законам и Василь Максимович, хотя жена от него этого как будто бы не требует...
Кажется, та, кого Василь Максимович видит сейчас, не совсем та Софья.
Если бы его жена очутилась здесь, она бы не палатой интересовалась, не о том бы думала, как тут свой порядок навести, а прежде всего заглянула бы мужу в глаза. Нет, ничего бы ее не испугало, но возле Василя Максимовича сразу засуетились бы и врачи, и медсестры, даже Павло Иванович примчался бы.
Удивительно спокойна эта Софья. Она как бы не замечает, что муж даже приоткрыть глаз не может, и всем своим видом стремится показать, будто' так и должно быть. Чтобы Василь, упаси боже, не заговорил с нею, она отступила в дальний угол и сына потянула за собой.
А может быть...
Год тому назад Василь Максимович случайно подслушал разговор Софьи с соседом, человеком неплохим, но весьма склонным выпить сверх положенного. Сосед приплел к чему-то, что Василь Максимович тоже, мол, не проносит мимо рта хорошей чарки, но никто ему этим глаза не колет, от всех ему только почет. Софья тогда сказала:
— А вы видели моего Василя хоть раз пьяным? А почет— за свои полсотни лет он сделал столько, сколько вы
за сто не сделаете. И дети мои на отца похожи все как один.
Чтобы муж не напомнил ей об этом, не сказал в шутку: не третью же, дескать, мне жизнь начинать, пора и честь знать, и меру,— вот чего остерегается Софья, не по душе ей такие шутки...
Пусть посидит с сыном, пока Василь Максимович наберется сил...
Нет, это не сон, не бред и не воспоминания. Жена, с которой он прожил почти тридцать лет, те, кому дал жизнь, разве они не все время с тобой? Разве сможешь ты отделить себя от них хотя бы на минуту?
Глаза Василя Максимовича плотно закрыты. И все- таки он увидел, что не только Софья и Мишко в палате— собрались здесь все его сыновья и дочери. Подчиняясь молчаливому приказу матери, они сели рядом с ней. Олекса и Микола по одну руку, Ганна и Маруся — по другую. И не уйдут отсюда, пока не поговорят с отцом.
Дождутся! У Василя Максимовича есть что сказать- каждому...
Олекса, первенец, наклонился вперед, укоризненно покачал головой, вот-вот, кажется, промолвит:
— Эх, батька, до чего же не вовремя вы захворали: как раз перед Двадцатым съездом. А ведь ваши хлопцы снова пошли круто вверх и снова всех нас тянут за собой. Трудновато им без вас. Да и нам не легко.
Напрасно Олекса беспокоится. Без отцовского совета ни он отсюда не уйдет, ни Микола, ни Ганна с Марусей. Найдется слово и для Мишка. Не забудет Василь Максимович и хлопцев из своего цеха.
Такое настало теперь время —и дышится привольнее, и острее стал интерес ко всему, работается радостнее, и чем дальше, тем сильнее веришь, что ты, твои сыны и дочери, все хлопцы твоей смены так высоко взлетят, как никогда еще не взлетали. Ведь не только твои глаза стали более зоркими. Не только ты яснее видишь путь к завтрашнему дню. Этот путь стал как будто круче?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20