Это ведь должна быть ошибка — Тоомас никогда ничем таким не занимался, тем более политикой, правда? Уритамм думает, что, возможно, у него просто хотят узнать что-нибудь о директоре скотобойни...
— Астрид,— сказал еще тише Рудольф Орг,— погоди, Астрид Может, Уритамм в тот момент и впрямь ничего не знал о Тоомасе, возможно, он там не самое высокое начальство, тем более не сам бог, но если бы он даже знал, ты что думаешь, так бы он тебе и рассказал?
— Но ведь он обещал! Они же были одноклассниками! - - беспомощно воскликнула Астрид.
— Тут брат брата не признает,— с горечью бросил Рудольф.
— Ты сказал, что вы сидели в одной камере? Тебя освободили, да? Тоомаса тоже освободили? Почему он не пришел домой? Побоялся? Напрасно, они больше не придут, они тут уже все обшарили. Трубу унесли! И еще кое-что, но это ничего, это пустяки.
Астрид говорила торопливо, перескакивая с одного на другое, словно подсознательно уловила в приходе Рууди что-то недоброе, что-то очень страшное и пыталась нагромождением слов отогнать это от себя. Только не молчать, чтобы это страшное не смогло всплыть, только не молчать!
Рудольф дал ей возможность выговориться. Еще одна минута отсрочки, еще несколько секунд — все!
— Астрид,--начал он снова, когда она вконец отчаялась,—постарайся быть спокойной и выслушай, что я тебе скажу.
Астрид смолкла.
— Вчера ночью всех мужчин из нашей камеры увезли на расстрел. К противотанковому рву Нас с Тоомасом тоже. Я спасся невероятным образом, до сих пор сам не могу в это поверить. Мы еще раньше договорились, что тот, кто первым вырвется, пойдет и расскажет домашним, как обстоят дела.
- А что... Тоомаса расстреляли, да? — простодушно спросила Астрид, не сознавая еще смысла своих слов.
— Этого я не видел. Но он остался там. Потом я слышал выстрелы, когда сам уже был далеко. И какая-то суматоха там произошла, может быть, кто-нибудь еще спасся, чего не знаю, того не знаю. Но, в общем, надо быть готовым ко всему.
Астрид всхлипнула.
— Но ведь ты же спасся! — пролепетала она затем, и в ее словах слышался как неосознанный укор, так и шедшее из глубины души желание верить в невозможное, и Рудольф не осмелился разрушить ее иллюзии.
— Да, я спасся,— только и сказал он.
— Боже мой! — вскрикнула вдруг Астрид, в сознание которой начал постепенно прокладывать себе дорогу весь ужас случившегося.— За что?
— Да уж браточки родимые грехи найдут,— махнул рукой Рудольф.- -Тоомас сказал только, что его обвиняют в том, будто он якшался с красными. Будто прислуживал им на задних лапках. Свои же сослуживцы обвинили.
— Боже мой! — отчаивалась Астрид. Теперь весь ее недавний словесный поток сошелся на этих двух словах.
Они некоторое время молчали. Рудольф не находил утешения для Астрид, да и едва ли это было вообще возможно. Женская психика сама защищала себя от невыносимой тяжести удара. Из того, что сказал Рууди Орг, Астрид хотя и восприняла ужасную, нависшую над ней угрозу, но еще не осознала уже свершившегося страшного несчастья, которое было необратимо.
— Я хотел попросить тебя, чтобы ты позволила мне остаться до утра,— сказал Рудольф после продолжительного молчания, и в голосе его слышалось, как смертельно он устал.— Сюда они уже действительно не придут. Тут им некого искать. К своему старику я сейчас пойти не могу, уж там-то соседи глаз не спускают. Постели мне тут, на кухне, на зорьке я уйду.
Рудольф уже некоторое время лежал на полу, свинцовая усталость вдавливала его в половицы, но сон все равно не шел. Что-то мешало, не давало уснуть, будоражило и беспокоило. Словно что-то оставалось неоконченным и требовало завершения.
Он напрягал память, пытаясь уловить ускальзывающую от него причину бессонницы. Пестрая череда событий последних дней проплывала перед его мысленным взором, прокручивалась вперед и назад, будто кинолента, но он никак не мог зацепиться за то неуловимое воспоминание. Это, несомненно, должно было быть недавнее, существенное — иначе память не стала бы так изводить себя. Да еще с силой, что подавляла безмерную тягу ко сну вконец изнуренною организма.
Рудольф лежал неподвижно, уставившись широко раскрытыми глаза-
ми в непроглядную темень. И тогда, в один счастливый миг, пришло озарение Ну конечно пришло вслед за ним оттуда, противотанкового рва, где он вчера ночью стоял со связанными за спиной руками, вслушиваясь в тяжелое дыхание стоявших рядом товарищей по судьбе.
До сих пор у него не было времени задуматься о том, кто же был тот, начальник Омакайтсе со столь знакомым голосом, развязавший ему руки и отпустивший его. Кто дал ему возможность спастись за несколько минут до того, как раздались выстрелы? Он точно знал, что человек этот ему знаком, но имя и лицо его ни за что не хотели всплывать на поверхность из темных глубин сознания. Это казалось даже удивительным: если бы дело касалось неприятного воспоминания, которое память, щадя себя, отказывается воссоздавать, тогда понятно. Но тут дело обстояло скорее наоборот. Человек, которого он, несмотря на все усилия, никак не мог вспомнить, спас ему жизнь. Не являлось ли его прямым долгом вытащить в таком случае и имя, и лицо этого человека из-под полога забвения?!
Рудольф лежал, внутренне затаившись, так мыслям легче было нащупать верную тропку. Прозрачный сумрак летней ночи заполнил кухню, за этим сумраком угадывались стол, плита, табуретка. Целеустремленным усилием воли он оживил в памяти события вчерашней ночи, хотя память и пыталась воспротивиться, отказываясь возвращаться на эту страшную дорогу. Я должен вспомнить, внушал себе Рууди, я обязан! Я не успокоюсь, прежде чем не вспомню.
И наконец — вспышка. Так это же Лээнарт Ярвис! Именно он, и никто другой. Всего тебе, Лээнарт Ярвис...
Едва Рудольф дошел в своих мыслях до этого, как тут же крепко и без сновидений уснул.
11 июля в 8.45 заведующий колбасным цехом Тоомас Пярнапуу, как обычно, пришел на работу. Исполняя временно обязанности директора предприятия, он прошел по убойному и колбасному цехам, которые в связи с военной обстановкой уже несколько дней не работали, и дал единичным явившимся на работу рабочим и служащим указания по поддержанию порядка и несению дежурства.
В 9.20 через главные ворота во двор вошел отряд вооруженных членов Омакайтсе под руководством заведующего убойным цехом К. Эринурма. Не предъявляя никаких на то оснований либо полномочий, К. Эринурм объявил Тоомаса Пярнапуу арестованным и, не вдаваясь в какие-либо объяснения, увел под угрозой применения оружия. При этом Эринурм сказал стоявшему в воротах дежурному, колбасному мастеру Л. Нурмела:
— С красным директором покончено Отныне будешь выполнять только мои распоряжения.
Спустя два часа Т. Пярнапуу вместе с шестью другими арестованными в поселке мужчинами в сопровождении трех вооруженных членов Омакайтсе отправили на грузовике в уездный штаб Омакайтсе. Из единственного сохранившегося следственного протокола относительно Т. Пярнапуу, составленного на одном листе, явствует, что допрашивавший его О Коха требовал от него показаний о том, при чьем посредничестве и какие именно инстрцкиии арестованный поличал от КП (б) Э и ее функционеров. Т. Пярнапуу категорически отрицал какие-либо связи с партией и утверждал, что в своей деятельности он всегда исходил исключительно из интересов дела и никакой личной пользы не добивался.
В верхнем левом углу следственного протокола рукой К. Коха проставлен неопределенный крестообразный знак.
Расстрелянный Тоомас Пярнапуу, 29 лет, женатый и отец годовалой дочери, родился в волости Виймаствере на небольшом хуторе Аакре. Работая летом по найму, закончил в 1931 году уездную гимназию с коммерческим уклоном. Как лучший выпускник класса, он получил по этому случаю от учебного заведения в подарок ценное издание — фотоальбом «Рождение независимости Эстонии», подписанный на шмуцтитуле директором гимназии и учителями.
Призванный на действительную службу, он окончил при Объединенном военном училище годичные офицерские курсы и был уволен в запас в чине прапорщика. После окончания службы поступил на работу в находившуюся поблизости от родного хутора поселковую скотобойню, где через несколько лет продвинулся от простого рабочего до заведующего колбасным цехом. Был ценим сослуживцами как порядочный и бескорыстный работник и точный до мелочей человек. Вне работы отличался общительностью, как хороший трубач состоял в духовом оркестре добровольной пожарной дружины поселка, последние два года также играл в танцевальном оркестре местного народного дома.
Ни с кем из допрашивающих и приводивших приговор в исполнение раньше никаких соприкосновений не имел.
23 ноября 1940 года поселковый милиционер Рудольф Орг получил следующее распоряжение. По агентурным сведениям, вечером 24 ноября в помещении местного ресторана должен был появиться разыскиваемый органами НКВД сын бывшего владельца сельского магазина Лээнарт Яр-вис. Милиционеру вменялось в обязанность задержать указанную личность и препроводить в арестантскую, доложив об этом по телефону в уездное отделение НКВД Задержание должно произойти под убедительным предлогом и без привлечения внимания общественности.
В тот же день милиционер Р. Орг договорился со старым другом и сослуживцем со времен Народной самозащиты Юханом Лээтсааром, что последний ему поможет и позаботится о предлоге для ареста. Когда 10. Лээтсаар выразил сомнение, сможет ли он с этим справиться, Р. Орг ему сказал:
— Сделаем так, что ты войдешь в зал, когда Лээнарт будет уже слегка навеселе. Ну, заявись к нему за стол —- много ли нужно? Одним словом, заведись, плесни на него чего-нибудь, плюнь в чашку с кофе — главное, чтобы он набросился на тебя. Он мужик вспыльчивый, тут же полезет в драку. Я буду в это время поблизости, как только дойдет до кулаков, приду и уведу его. Проще пареной репы!
24 ноября вечером в 20.30 милиционер Р. Орг находился в фойе
поселкового ресторана и играл в монетный автомат, установленный в пользу Красного Креста. Заметив, что Л. Ярвис в 20.55 вошел в ресторан, он продолжал играть. Спустя некоторое время, примерно в 21.25, в ресторане появился также Ю. Лээтсаар и поднялся по лестнице в зал.
Примерно в это время Р. Орг отметил небывалое везение в игре. Между тремя пустыми бросками он получил из автомата четыре раза подряд выигрыши, которые составляли до двадцати монет пятицентового достоинства каждая.
Поэтому, когда в 21.35 сверху, из зала, стали доноситься возгласы, он игры не бросил, и официантка Валли Аунасте была вынуждена сбежать вниз по лестнице, чтобы позвать блюстителя порядка разнять дерущихся. Лишь после этого Р. Орг с сожалением оставил игру и отправился выполнять свои служебные обязанности.
Когда Р. Орг вошел в зал ресторана, взбешенный Л. Ярвис наскакивал возле разметанного столика на Ю. Лээтсаара, изображавшего из себя крепко подвыпившего человека. Поскольку рост Ю. Лээтсаара составлял 186 см, а Л. Я рейса 162 см, то соответственно удары нападавшего достигали в основном области диафрагмы, и Ю. Лээтсаар отражал их, размахивая руками на уровне живота.
Милиционер Р. Орг объявил Л. Я рейса задержанным, велев ему одеваться и следовать за ним. Несмотря на протесты, Л. Ярвис был вынужден подчиниться распоряжению. Его попытки обратиться к посетителям ресторана, чтобы они в завязавшейся ссоре подтвердили вину именно Ю. Лээтсаара, результатов не дали, поскольку никто из присутствующих не согласился выступить в качестве свидетеля. Из одного угла зала даже донеслась реплика:
— Пусть этот Лээн Ярвис посидит немножко в холоде, чего он все время задается!
В 21.50 Л. Ярвис в сопровождении милиционера Р. Орга покинул ресторан. Когда Орг дошел до почты, находившейся на расстоянии двухсот метров, ему вдруг стало нестерпимо жаль упущенного везения в игре. В этот момент в кармане у него насчитывалось 68 пятицентовых медных монет.
По дороге из ресторана к почте Л. Ярвис неоднократно обращал внимание милиционера на несправедливость происшедшего, апеллируя в числе прочего и к тому, что он с давних пор знаком Р. Оргу и тому должно быть, без сомнения, известно, что он никакой не злостный нарушитель порядка.
Перед дверью почты Р. Орг остановился, почесал затылок и неожиданно дал Л. Ярвису под зад ногой, сказав:
— Черт с тобой. Убирайся с глаз моих, чюбы и дурного запаха не было! И смотри, больше в поселке не показывайся!
Л. Ярвис от полученного удара упал на четвереньки, но тут же вскочил и, не оглядываясь, бегом покинул место происшествия. Р. Орг вернулся в фойе ресторана и продолжал играть в монетный автомат. Когда он уходил при закрытии ресторана, в 23.00, в кармане у него было всего три пятицентовые металлические монеты, то есть на пять монет меньше, чем вечером, при появлении в ресторане.
На следующий день, 25 ноября 1940 года, на территории Эстонской ССР вступили в обращение денежные знаки Советского Союза - червонцы, рубли и копейки.
22
Яан Орг догнал колонну полка в то время, когда хвост ее застыл на месте. Впереди что-то случилось. Однако тишина раннего утра оставалась безмятежной, птицы щебетали, и никто ничего не мог предположить. Просто пришел очередной приказ: остановиться. Яан решил следовать вдоль колонны дальше, пока не найдет штаб полка.
Полк совершал ночной переход. Уже некоторое время войска старались двигаться по возможности ночью, чтобы избежать ненужных потерь и промедлений, которые возникали из-за воздушных налетов. Ночью к тому же не мучила жара, которая днем снижала скорость передвижения. В связи с этим выявилось еще одно из преимуществ пехотинцев: они в пути не нуждались в фарах, которые требовалось затемнять!
Впереди показалась деревня. На карте, подаренной капитаном Калниньшем, ее уже не было, так что Яану с сожалением пришлось свернуть испещренный знаками лист, отложить его, а свой маршрут он заучил по карте командира дивизии, и память теперь подсказала, что перед ними должна быть деревня Гусево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62