Мардуса. При взрыве гранаты около волостной управы А. Купите был убит на месте. Ручную гранату, которая послужила причиной его смерти, А. Купите привез с собой в 1920 году, демобилизовавшись из армии, и хранил ее все последующие годы в спальне под бельем в заднем правом углу нижнего ящика комода. С годами поверхность гранаты стала слегка осклизлой из-за прилипшей к металлу тряпичной пыли и мелко истертых частиц полыни, которой было переложено белье.
Бывший капитан Кайтселийта Константин Линдеман до 1934 года служил в армии и за порочащее офицерскую честь поведение был уволен в запас по решению суда чести офицерского собрания располагавшейся в Нарве 1-й дивизии. Состав преступления заключался в следующем. Капитан Линдемйн, пребывая в состоянии опьянения в офицерском казино на Вестервальской улице, в присутствии группы сослуживцев свернул из конфетной обертки себе усы и сложил из фольги большие кресты на грудь, изображая в таком виде командиру дивизии генерала Тыниссона; при этом он громогласно, с сильным русским акцентом, потребовал объединения всех городов Эстонии, чтобы создать достойное его, Тыниссона, место городского головы, поскольку он не для того поменял огромную Россию на крохотную Эстонию, чтобы здесь командовать какой-то дрянной дивизией оловянных солдатиков и деревенских недотеп. Сам виновный и после решения суда чести остался при мнении, что сослуживцы намеренно спровоцировали его спором и обильной попойкой и что действительной причиной послужили его открыто сочувственные взгляды движению участников освободительной войны.
После увольнения из армии капитана К. Линдемана взяли на службу в формирование Кайтселийта, где, несмотря на периодические запои, он продолжал служить благодаря личной поддержке командующего Кайтсе-лийтом генерала Орасмаа, с которым К- Линдеман находился в родственных связях. К. Линдеман был разведенным, отцом взрослой дочери и жил в последние годы в маленькой однокомнатной холостяцкой квартире на полуострове Копли в Таллинне. Дом он покинул по совету бывших сослуживцев в начале июня. Встретив в виймаствереских лесах полковника Мардуса, которого знал еще по службе в Нарве, К- Линдеман вступил в его отряд.
Ни один из атаковавших волостную управу жителей Виймаствереской волости прямо домой не направился, поскольку все опасались преследования со стороны противника, сил которого установить не удалось. Имена принимавших участие в нападении жителей деревни Курни были установлены парторгом волости Рудольфом Оргом, который спустя полчаса после того, как была отбита атака, вместе с группой милиционеров объехал все вызывавшие подозрения хутора.
В то время как парторг Р. Орг во дворе хутора Ванатоа разговаривал со своей сестрой Хельгой Саарнак, ее свекровь Амалия Саарнак поглядывала через приоткрытую дверь во двор и кляла вполголоса:
— Иуда! Теперь родного мужа продаст!
Слова А. Саарнак слышала только находившаяся в комнате кошка, которая, испугавшись прозвучавшей в голосе старой хозяйке, шмыгнула на кухню.
14
Посыльный разбудил Эрвина Аруссаара перед самым восходом солнца. Эрвину казалось, что он только заснул, глаза болели и слипались.
В штабной палатке начдив, капитан Паюст, тоже с красными от бессонницы глазами, объявил, что Ар>ссаару временно придется поступить в распоряжение начальника артиллерийского снабжения дивизии. Требуется немедленно доставить снаряды для семидесяти миллиметровок в первый дивизион, начартснабу же неоткуда взять сопровождающего, который был бы одновременно и запасным шофером. А без него нельзя высылать к передовой машину с боеприпасами. Дивизион каждую минуту ожидает атаки немцев, тогда уже будет поздно думать о подвозе снарядов.
— Сгоняешь и к обеду вернешься,— сказал начдив.— До этого мы отсюда никуда не тронемся Если уж только очень будут город бомбить, то, возможно, оттянем матчасть на восточный берег Шелони, так что найдешь.
Синий с длинным кузовом «интернейшнл» уже стоял на школьном дворе и был готов отправиться в путь. Эрвин обошел грузовик, оглядел его и поскучнел. Накрытый белесым, выгоревшим брезентом груз был внушительным, длинный кузов лежал на плоских, почти выпрямленных рессорах. Возможно, машина с самого Тарту кряхтела от перегрузки, кто знает, не дала ли какая из рессор трещину на ухабе. И вообще предчувствие опытного шофера заставило Эрвина морщить лоб. «Интер» — машина слабая, дорога незнакомая и явно плохая, груз чрезмерный. Оказаться с такой поклажей засветло на дороге тоже опасно, начнут летать немцы, и поди знай, вдруг им как раз вздумается взять на прицел одинокий, медленно ползущий грузовик.
'Шофер был русский, из вновь прибывшего пополнения. Начартснаб хотел было назвать его фамилию, не то Силантьев, не то Салинтьев, однако непривычные фамилии у Эрвина никак в памяти не держались. Парня звали Мишей, и на одну поездку этого было достаточно. Получив от начартснаба нарисованную на бумаге схему местонахождения дивизиона, Эрвин уселся в кабину и дал Мише знак: поехали. Тяжело урча, машина выползла со двора и свернула на шоссе.
Уже первые километры показали, что опасения Эрвина были не напрасны. На третьей скорости «интер» ни в какую не тянул, на каждом самом незначительном подъеме клапаны принимались стучать, и Мише приходилось снова переключать на вторую скорость, всякий раз переключение сопровождалось таким треском, будто в коробке передач ломалась зубчатка. Эрвин, правда, пытался объяснить шоферу, что надо газовать на холостом, но русских слов не хватало, и разговор безнадежно заходил в тупик.
Солнце уже поднялось и слева, со стороны шофера, било резким пламенем в глаза. От пышущего медью солнца и перегревшегося мотора кабине душно и жарко, и Миша с Эрвином разом опустили стекла Потянуло ветерком. Настроение приподнялось, росло своеобразное ощущение настороженности. Было ведь ясно сказано: дивизион с минуты на минуту ждет атаки немцев. Прислонившись к спинке сиденья, Эрвин вдруг ощутил всю жуть взрывной мощи их груза. Она проникала сквозь доски кузова и железо кабины, пронизывала кожу и тело и вливалась в позвоночник, вызывая в нем глухой невнятный зуд, какую-то внутреннюю ломоту, которая не давала покоя. Снарядами, лежащими в ящиках защитного цвета, будут стрелять не на полигоне, а в живых людей, пусть эти люди и одеты в другие мундиры и их называют противником. И противник в свою очередь стреляет настоящими снарядами, которые рвутся с бешеной силой, разрываются на куски, разметывают зазубренные, смертоносные осколки стали,— может, где-то уже досылают в казенник снаряд.
Эрвин попытался напряженно вслушаться, напрасно. Шум мотора заглушал все звуки извне. Даже если где-то уже грохнуло, он этого не услышит. Он не раз уже доставал свою схему и сравнивал ее с окружающими ориентирами. Собственно, заблудиться им на этом большом шоссе было негде, однако ответственность обременяла и взвинчивала нервы.
Вокруг было безлюдно. Отступающие и беженцы наверняка еще досматривали в придорожных лесах последний предутренний сон. Эрвин был уверен, что из-за какого-нибудь куста их непременно сопровождает бдительный взгляд часового, который выставлен охранять покой спящих, но на самом деле этого часового он увидел лишь тогда, когда их на небольшом мосту через безымянную речушку остановил сторожевой пост. Не тратя лишних слов, Эрвин сунул сержанту под нос бумагу, и тот после короткого изучения гут же их пропустил. На этот раз «интер» с еще большей натугой тронулся <с места, казалось, что машина устала, она с трудом вытянула до второй скорости, да так и застряла на ней на целую вечность. Жалобное завывание мотора на высоких оборотах через некоторое время обернулось гулом настоящего немецкого бомбардировщика, Эрвин высунулся из кабины и принялся внимательно всматриваться в небо. Но оно оставалось бесцветным и пустынным.
Когда они достигли перекрестка, откуда шоссе сворачивало на Псков, Эрвин еще раз внимательно изучил свою схему. У развилки на ней была пометка: «Совхоз Нестрино». И в самом деле, поодаль от дороги вырисовывались какие-то приземистые строения. До сих пор все сходилось, на душе от этого стало чуточку веселей; Эрвин дал Мише знак, чтобы он остановился.
— Я сам,— сказал он.
Эрвин обошел машину. От мотора пахнуло жаром. Эрвин поднял крышку капота, чтобы дать мотору остыть, и вывернул пробку радиатора. Оттуда ударило густым' паром, вода была на грани кипения.
— Закурим,— предложил он Мише и присел на подножку. Шофер уселся рядом и тоже закурил. Гимнастерка е1 о со спины была
насквозь промокшей от пота.
— Не привык я к этой машине,— извиняющимся тоном произнес
Миша.— До войны работал на трехтонке, на «ЗИСё», это совсем другое дело, как нажал, так и поплел, будь там V тебя хоть два воза навьючено А вот в армии дали это наказание господне, всего вторую неделю как езжу, никак не привыкнуть. Чуть тронешь, уже визжит и воет.
— Ничего,— утешил Эрвин. Он понимал, что его неразговорчивость может показаться Мише своеобразным упреком, однако даже те немногие русские слова, которые он успел выучить за последние полгода, сейчас бесследно улетучились из-за этих дорожных забот, и он был просто не в состоянии объяснить попространнее.
— Я сам,— повторил он через мгновение.
Трехтонный «ЗИС» рядом с «интером», конечно, все равно что тяжеловоз по сравнению с извозчичьим рысаком. Неприхотливый и выносливый работяга, везет небось хоть на чистом керосине! А этот разборчив, не всякий бензин ему подойдет. Остановившись на этой мысли, Эрвин вдруг почувствовал, как измученная машина, будто распаренная лошадь, исходит бензином. Русский бензин особый, с сильным приторным запахом,—видно, это зависит от нефти. Примерно как и кохтла-ярвеский, который гонят из сланца. В былое время он из-за одного только запаха был дешевле на два цента, разборчивые господа им не пользовались, покупали продукцию Шелла. Эрвин уже не мог отделаться от преследовавшего его запаха, даже табак источал неприятный привкус сырого бензина. Эрвин сплюнул, поднялся. Поехали!
Он призвал на помощь весь свой опыт и принялся обхаживать «интер» как умел. Поддавал под уклон газу, так что рама трещала, когда колеса попадали в частые выбоины, и Миша со страхом косился на него глазом: снаряды ведь! Но зато и подъемы машина брала легче. Эрвин всякий раз старался выбрать точный момент для переключения скоростей, тогда машина не теряла ходу. Понемногу Миша начал усваивать манеру его езды, заразился, азартно подавался вперед, словно подстегивал машину. Стало веселее, дорога бежала навстречу, казалось, они избавились от невидимых пут. Даже застрявшая в позвоночнике угроза взрыва отступила.
Они заметили самолет только тогда, когда тот проскочил у них над головой. За миг до этого Эрвину почудилось, что мотор загудел каким-то неведомым, не своим голосом, он не успел сообразить даже, в чем дело. В следующее мгновение их словно придавило незримой тяжестью, рев оглушающе нарастал, и сквозь него донесся необыкновенный частый стук маленького злобного молоточка. Затем с огромной скоростью над ними пронеслась узкая темная тень. После минутного замешательства в сознании Эрвина промелькнуло: истребитель! Желтые концы крыльев растворились в солнечном свете, крылья, словно обрубленные, заканчивались черными крестами.
Удаляясь, самолет на глазах уменьшался в размерах, вскоре он легко, играючи взмыл над дорогой и свернул вправо. Эрвин невольно выжал газ до отказа и почувствовал, что это не помогает, скорости почти не прибавилось, а лишь усилился стук клапанов перегруженного мотора. Сейчас бы какой-нибудь поворот, хоть совсем маленький поворотик, за которым можно было бы укрыться! На прямой дороге ты на виду, как вошь, что ползет по шву. Только поворот сулил спасение' Самолет из-за своей скорости не к состоянии повторять все изгибы дороги
— Посмотри! —крикнул он Мише. — Посмотри, не идет ли? Шофер высунулся из кабины и обернулся назад. То, что он пока молчал, означало, что на горизонте самолета еще нет. Секунды, тянувшиеся в этом молчании, были им подарены. Стрелка спидометра с трудом поднималась вверх, вот она переползла цифру пятьдесят. На этой скорости машину вдруг начало так трясти, будто ее кто-то хотел рассыпать на составные части. Эрвин не отпускал педали акселератора. Он всем телом налегал на бьющуюся баранку.
— Самолет! — крикнул Миша.
Но тут подоспел долгожданный поворот. Дорога резко сворачивала влево, и там же, к самой обочине, подступал частый ольшаник. Сделав поворот, Эрвин съехал с дороги влево, почти влетел в ольшаник и остановился лишь тогда, когда колеса оказались на самом краю кювета.
— Выходи! — крикнул он Мише еще до того, как окончательно заглох мотор.
Они плюхнулись в кювет в нескольких метрах от машины Рев самолета раздался совсем рядом, тут же над ними пронеслась черная тень, но пулеметы молчали. Истребитель взял более плавный поворот и лишь вдали вновь оказался над шоссе.
— Заметил или нет?— боязливо прокряхтел Миша.
— Сейчас увидим — стараясь успокоиться, ответил Эрвин.— Один момент!
Миша побежал по кювету дальше.
— Лишь бы по снарядам не стрелял. Не то взлетим на воздух. Казенное добро зазря пропадет, — пробурчал себе под нос Эрвин.— Только и всего!
Видимо, помогла случайность, а именно что дорога свернула в нужную сторону. Поднявшееся слева низкое солнце отбрасывало от ольшаника на дорогу сплошную ломаную тень, и в этой тени растворилась подогнанная под самые кусты машина Самолет описал еще круг, не обнаружил ничего подозрительного и полетел выслеживать новые жертвы. Наверное, летчик решил, что русские со страху шарахнулись прямо в лес.
Они поехали не сразу, надо было дать нервам отойти. С папиросами они сидели рядышком на краю кювета, накрытый брезентом груз невольно притягивал к себе взгляды. То, что их было двое, придавало обоим чувство уверенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62