Установка сантехники магазин Водолей ру
Спасительная темнота между ним и охранниками с каждым шагом становилась все плотнее. Подальше от рва, подальше от шоссе и города!
Через несколько минут бежавший наобум в кромешной темноте Рудольф влетел в осушительную канаву, упал головой вперед, не ощущая боли, ударился грудью в пружинящий торфянистый срез и, тяжело дыша, остался на какое-то время лежать. В тот же миг сзади, там, откуда он бежал, началась беспорядочная стрельба. Слышались крики, сверкали разрывавшие темноту вспышки выстрелов. Донесся топот, опять крики, снова стрельба. Возникло замешательство, причины которого он не знал. Может, это из-за него?
Шум за спиной придал беглецу новые силы. Он метнул взгляд назад, ничего в темноте не увидел, прислушался и бросился бежать но канаве. Местами под ногами чавкал мокрый торф, затем нога оступилась на кочке, однако здесь нельзя было сбиться, в канаве ему не приходилось опасаться ям и колючей проволоки, которые в темноте могли быть роковыми Постепенно стрельба позади улеглась и крики стали слабее. Преследуют ли они его? Ожидать ли ему в любое мгновение топота ног? Или он на этот раз спасен?
В груди жгло, он задыхался, хватал ртом воздух, но задерживаться было нельзя. Ничего, скоро пройдет, сейчас придет второе дыхание, это как на кроссе, где в какой-то миг возникает чувство, что больше шагу не сделать, вот теперь упадешь, и тебе уже все равно. Но затем превозмогаешь себя, бежишь через силу дальше, и через минуту дыхание снова открывается. Шаг становится легче, цель уже не кажется недосягаемой Сейчас целью была жизнь Все это время сознание Рудольфа точила одна настойчивая мысль: кто же это все-таки был? Кто был тот человек за его спиной, чей голос он когда-то раньше уже где-то слышал, только никак не мог вспомнить где и когда.
И июля в 02.30 из подвала уездного Омакайтсе повезли первую в отношении расследование офицеры Омакайтсе вынесли смертный приговор Среди них находились люди, чье сотрудничество с партийными и советскими органами вне сомнения, а также те, передачу которых властям посчитали нежелательной из опасения, что последние могут освободить их наказания вследствие недостаточности состава преступления
Передовые немецкие части утром предыдущего дня прошли через город, нолевая комендатура и прочие оккупационные органы на место арестованных увезли на расстрел по приказу начальника уездного Омакайтсе полковника Лаазинга.
На месте раса рели списки приговоренных просмотрел заместитель уездного Омакайтсе Лэнарч Ярьис Не вдаваясь в объяснения, он освободил бывшего парторга Виймаствере Рудольфа Орга, под покровом темноты ушел противотанкового рва.
Через минут после ухода Р. Орга с места происшествия, когда охранникам была дана команда, в темноте скрылись еще двое, которым удалось во время перевозки или стоя вале рва в ожидании расстрела освободиться от колючей проволоки, соединявшей арестованных Беглецами оказались батрак из Ойдремаа Ханс Акерман и заместитель заведующего уездным отделом госбанка Эвальд Аас, оба взяты в плен в бойцов истребительного батальона.
В связи с одновременным побегом двух человек как среди арестованных, так охранников возникло замешательство и вспыхнула стрельба, в которой были ранены четверо. Беглецов в темноте поразить не удалось Так как охранники перед выездом употребляли в караульном помещении спиртное, случайный выстрел из винтовки смертельно ранил начальника команды капитана Каупо Коха, который, не приходя в сознание, через несколько минут умер Смерть наступила вследствие ранения в голову, вызвавшего частичный разрыв кровеносных сосудов и обширное кровоизлияние в мозг капитан Каупо Коха (до 1937 года Константин Ануфриевич Судаков), 46 лет, вдовый, отец взрослой дочери, родился в Кренгольме, в семье помощника мастера. В 1915 году окончил в Воронеже школу прапорщиков, принимал участие в первой мировой войне и закончил службу штаб-капитаном в Северо-Западной армии генерала Юденича. При отступлении Северо-Западной армии в Эстонию в 1919 году заболел сыпным к провел несколько неоель в тифозном лазарете Северо Западной армии, расположенном в Кренгольмскои рабочей казарме М 5, и был обнаружен при очистке как единственный оставшийся в живой человек. После выздоровления остался на постоянное жительство и поступил на работу служащим фабричного управление
После как в 1930 году, в результате продолжительных переговоров, проведенных в располагавшемся в доме бывшего технического директора фабрики штабе эстонской дивизии с командиром дивизии мануфактура согласилась финансировать организацию формирования Кайтселийта в составе 50 человек, Константина Судакова назначили командиром формировавшейся в Кренгольме отдельной роты Кайтселийта, в этой должности он пребывал до весны 1940 года, когда попросил перевести его на работу в главное управление акционерного общества в Таллинне
К Судаков считался ярым и непримиримым противником коммунистов. В 1927 году, когда руководство фабрики начало перестраивать пустовавшую семь лет казарму 5, в результате чего из бывшего фабричного барака, состоявшего из 88 одиночных комнат и 2 больших общих кухонь, получился дом из 50 небольших отдельных квартир, К Судаков неоднократно ходил смотреть на перестройку бывшего лазарета 12 мая, в годовщину 70-летия основания «Кренгольмской мануфактуры», он сказал там же:
— Ничего не забудется! Отольются волку овечьи слезки!
Из-за шовинистического настроя К. Судаков в среде своих сослуживцев получил саркастическое определение- он больше эстонец, чем любой эстонец!
29 сентября 1939 года, когда на основании заключенного между Эстонской республикой и СССР пакта о взаимной помощи советские войска проходили через Нарву, направляясь на отведенные им места расположения баз, К- Коха ходил наблюдать за проходом войск. В упомянутый день, в 16.35, находясь на углу Петровской площади и Таллиннской улицы, при прохождении механизированной колонны Красной Армии он крикнул:
— Убирайтесь назад в свою совдепию вшей кормить! Кто вас сюда звал?
Стоявший на посту полицейский третьего участка города Нарвы (Кренгольма) И. Филатов сделал вид, будто не понимает русского языка, и не вмешался.
После национализации а/о «Кренгольмекая мануфактура» К. Коха еще три месяца проработал в фабричном управлении и перешел затем на службу в Народный комиссариат легкой промышленности. На последнем месте работы его ценили за корректное ведение дел и особенно за хорошее знание русского языка К- Коха переводил и составлял значительную часть ведущейся с Москвой переписки
14 июня 1941 года К. Коха покинул постоянное место жительства в Таллинне, на улице Лай, 7-5, и направился в леса центральной Эстонии, где скрывался вначале в одиночестве, позднее вместе с другими командирами Кайтселийта, с которыми он был знаком по прежним временам. На службу в Омакайтес поступил сразу после создания названной организации В ночь на 11 июля он был впервые назначен командовать расстрелом
Преследованию беглецов воспрепятствовали темнота и малочисленность охраны. В отношении 18 оставшихся^ на месте заключенных приговор к расстрелу был приведен в исполнение
19
Яан Орг был у комдива, когда явился адъютант командира корпуса. Старший лейтенант едва вскинул руку к козырьку и тут же посыпал вопросами:
— Генерал послал узнать, где вы находитесь и что с вами происходит! Ваша радиостанция не отвечает на позывные. Доклады тоже не поступали — где ваши связные?
Комдив успокаивающе повел рукой:
— Радиостанция еще не прибыла со старого места расположения, я не знаю, где она сейчас вообще находится. Какие я могу направлять доклады, если положение мне и самому неясно.
Адъютант достал карту и развернул ее на составленном из ящиков столе, стоявшем посредине палатки.
— Товарищ полковник, не покажете ли вы мне, где в настоящий момент находятся подразделения дивизии? Я обязан доложить генералу.
Тут комдив картинно воздел руки:
— Я не знаю, старший лейтенант, где сейчас находятся части дивизии, я могу точно сказать лишь, где они были вчера, перед тем как немецкие танки, как нож сквозь масло, прошли через боевые порядки дивизии.
Старший лейтенант строго взглянул на него.
— Товарищ полковник,— сказал он официальным тоном,— так что же, мне доложить генералу, что вы не знаете, где располагаются части вверенной вам дивизии?
— Сейчас не знаю. В течение ближайших часов должно выясниться. Обратитесь к начальнику штаба, возможно, к нему уже начали поступать донесения, тогда и узнаете поточнее.
Адъютант резкими недовольными движениями сложил карту и сунул ее в планшет. Какое-то мгновение он боролся с собой, однако продолжительное пребывание возле высокого начальства уже успело сказаться на нем, и он не удержался, чтобы не обронить собственную оценку:
— Не представляю, как можно таким образом командовать дивизией. Комдив кивнул, и уголки его рта желчно опустились.
— Если вам когда-нибудь дадут дивизию и она попадет в подобное положение, тогда, возможно, представите,— сказал он без усмешки, но с горечью.
Яан чувствовал себя неловко оттого, что оказался свидетелем всей этой сцены, однако удалиться сейчас из палатки означало именно привлечь к себе внимание. Со стороны Порхова доносились разрывы мин и снарядов. Время от времени тяжелые мины разрывались и где-то поблизости, и тогда вибрировал туго натянутый зеленый брезент, которого он стоя касался плечом.
В другом углу палатки неподвижно, как изваяние, стоял начальник политотдела старший батальонный комиссар Прейман Лицо его все больше темнело, когда он наблюдал за адъютантом комкора. Прейман хорошо знал действительное положение вещей, накануне еще, поздно вечером, после взрыва моста, сам ходил на берег Шелони принимать и направлять на сборные пункты переправлявшихся в одиночку и группами бойцов.
От имени командира дивизии он назначал старших по званию офицеров сводных батальонов, которые должны были временно занять рассеянных полков дивизии. Он знал, что люди сделали все, что в их силах, и упрекать их было бы несправедливо.
К тому же это были впервые оказавшиеся в бою солдаты. Вчерашние крестьяне, которые в мирное время год-полтора в казарме и на учебном плацу занимались муштрой, больше привыкли мерить пешком версты, нежели слышать выстрелы. Те несколько обойм, что они за эти месяцы расстреляли, они выпустили на стрельбище по бумажным мишеням и тоже скорее с мальчишеским задором, чем с целеустремленным сознанием, что набивают руку. Некоторые из них даже трактора вблизи не видели. И вдруг — танковая атака! Тем более в сопровождении плотного артиллерийского огня и под железной метлой града мин над окопами. По мнению Преймана, большим успехом было уже и то, что ребята не кинулись в панике бежать, а остались сидеть в окопах. Немецкие танки запнулись на время, он сам видел горевшие на поле боя стальные коробки. Теперь требовалось немного времени, чуточку перевести дух, чтобы собраться с силами, одуматься, обрести равновесие и прийти к пониманию: мы все же выстояли, мы с этим справились. Если дойдет до сознания, это уже будут совершенно другие бойцы. Сейчас их еще бьет озноб недавнего боя, пока рано требовать от них присутствия духа.
Однако длительная привычка к воинской дисциплине не позволила Прейману вставить слово. Он переждал, пока адъютант командира корпуса сердито выскочил из палатки. Затем спокойно обратился к комдиву:
— Товарищ полковник, я сейчас в штабе не нужен. Если вы не возражаете, я еще раз проверю, как там складывается обстановка. Может случиться, и польза от меня будет.
— Иди, Прейман, иди,— махнул комдив.— Все равно скоро явятся новые любознаики, им страшно не понравится, если я не смогу ответить на их вопросы. И забери с собой Орга, пусть доложит мне о положении в частях — когда ты еще сам вернешься. Выясните, где сколько людей и какое у них осталось оружие. Будь уверен, Орг тебе пригодится, у него редкостный нюх, он карту читает, как газету. Даже в самой большой суматохе не было, чтобы он подразделения не нашел
— Я и должен находить,— подчеркнуто сказал Яан
— Конечно, должен, раз приказ получил,— согласился комдив.— Только вот другие ведь тоже должны, но не всегда находят.
— Я — эстонец, поэтому должен,— коротко бросил Яан.
— Я этого не сказал!— полковник резко рубанул воздух рукой.
— Вы-то конечно,— сдержанно заметил Яан.
— А кто сказал?
— Если не сказали, то подумали,— развил мысль Яана Орга Прейман, который до сих пор молча следил за разговором.
— Да чепуха! — отмахнулся комдив.— Эстонец ты там или татарин — какая разница.
— Не скажите,— терпеливо объяснил Прейман.— Кто у нас в начале перехода дезертировал? Офицеры и сверхсрочники из эстонцев. Заметьте, ни одного татарина, товарищ полковник! Сжажете — это какие-то одиночки? Пусть так, только эти одиночки находились в любом полку. Что должны были подумать другие? Естественно, что эстонцы — дрянной народ, Ир берегут собственную шкуру и поджидают удобного случая, чтобы продаться!
— Ну, теперь ты преувеличиваешь, Прейман. А сам еще старый опытный политработник! Из-за одной паршивой овцы все стадо чернишь.
— Ничего я не преувеличиваю. Что, у нас в дивизии все прирожденные интернационалисты? Кое-кто смотрит: раз эстонец, значит, тебе нельзя доверять. И знать не хотят, что негодяи и трусы находятся среди любого народа. Нам сейчас нужно особенно стоять за доброе имя эстонца, как стояли бойцы батареи Нийтмаа там, у деревни Пети, одними словами тут никого не убедишь, ребята ожесточились от потерь, с досады, известное дело, ищут виновных.
— Да, да, теперь вижу, что ты начальник политотдела,— отступился комдив.— Ладно, сходите, ребята, гляньте, что вы там сможете голыми руками сделать. Обстановка паршивая, если немец начнет нажимать — встретить его нечем.
Полчаса спустя Яан вместе с начальником политотдела трясся в кузове полуторки по ухабистой и поросшей корневищами лесной дороге к шоссе Порхов — Дно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Через несколько минут бежавший наобум в кромешной темноте Рудольф влетел в осушительную канаву, упал головой вперед, не ощущая боли, ударился грудью в пружинящий торфянистый срез и, тяжело дыша, остался на какое-то время лежать. В тот же миг сзади, там, откуда он бежал, началась беспорядочная стрельба. Слышались крики, сверкали разрывавшие темноту вспышки выстрелов. Донесся топот, опять крики, снова стрельба. Возникло замешательство, причины которого он не знал. Может, это из-за него?
Шум за спиной придал беглецу новые силы. Он метнул взгляд назад, ничего в темноте не увидел, прислушался и бросился бежать но канаве. Местами под ногами чавкал мокрый торф, затем нога оступилась на кочке, однако здесь нельзя было сбиться, в канаве ему не приходилось опасаться ям и колючей проволоки, которые в темноте могли быть роковыми Постепенно стрельба позади улеглась и крики стали слабее. Преследуют ли они его? Ожидать ли ему в любое мгновение топота ног? Или он на этот раз спасен?
В груди жгло, он задыхался, хватал ртом воздух, но задерживаться было нельзя. Ничего, скоро пройдет, сейчас придет второе дыхание, это как на кроссе, где в какой-то миг возникает чувство, что больше шагу не сделать, вот теперь упадешь, и тебе уже все равно. Но затем превозмогаешь себя, бежишь через силу дальше, и через минуту дыхание снова открывается. Шаг становится легче, цель уже не кажется недосягаемой Сейчас целью была жизнь Все это время сознание Рудольфа точила одна настойчивая мысль: кто же это все-таки был? Кто был тот человек за его спиной, чей голос он когда-то раньше уже где-то слышал, только никак не мог вспомнить где и когда.
И июля в 02.30 из подвала уездного Омакайтсе повезли первую в отношении расследование офицеры Омакайтсе вынесли смертный приговор Среди них находились люди, чье сотрудничество с партийными и советскими органами вне сомнения, а также те, передачу которых властям посчитали нежелательной из опасения, что последние могут освободить их наказания вследствие недостаточности состава преступления
Передовые немецкие части утром предыдущего дня прошли через город, нолевая комендатура и прочие оккупационные органы на место арестованных увезли на расстрел по приказу начальника уездного Омакайтсе полковника Лаазинга.
На месте раса рели списки приговоренных просмотрел заместитель уездного Омакайтсе Лэнарч Ярьис Не вдаваясь в объяснения, он освободил бывшего парторга Виймаствере Рудольфа Орга, под покровом темноты ушел противотанкового рва.
Через минут после ухода Р. Орга с места происшествия, когда охранникам была дана команда, в темноте скрылись еще двое, которым удалось во время перевозки или стоя вале рва в ожидании расстрела освободиться от колючей проволоки, соединявшей арестованных Беглецами оказались батрак из Ойдремаа Ханс Акерман и заместитель заведующего уездным отделом госбанка Эвальд Аас, оба взяты в плен в бойцов истребительного батальона.
В связи с одновременным побегом двух человек как среди арестованных, так охранников возникло замешательство и вспыхнула стрельба, в которой были ранены четверо. Беглецов в темноте поразить не удалось Так как охранники перед выездом употребляли в караульном помещении спиртное, случайный выстрел из винтовки смертельно ранил начальника команды капитана Каупо Коха, который, не приходя в сознание, через несколько минут умер Смерть наступила вследствие ранения в голову, вызвавшего частичный разрыв кровеносных сосудов и обширное кровоизлияние в мозг капитан Каупо Коха (до 1937 года Константин Ануфриевич Судаков), 46 лет, вдовый, отец взрослой дочери, родился в Кренгольме, в семье помощника мастера. В 1915 году окончил в Воронеже школу прапорщиков, принимал участие в первой мировой войне и закончил службу штаб-капитаном в Северо-Западной армии генерала Юденича. При отступлении Северо-Западной армии в Эстонию в 1919 году заболел сыпным к провел несколько неоель в тифозном лазарете Северо Западной армии, расположенном в Кренгольмскои рабочей казарме М 5, и был обнаружен при очистке как единственный оставшийся в живой человек. После выздоровления остался на постоянное жительство и поступил на работу служащим фабричного управление
После как в 1930 году, в результате продолжительных переговоров, проведенных в располагавшемся в доме бывшего технического директора фабрики штабе эстонской дивизии с командиром дивизии мануфактура согласилась финансировать организацию формирования Кайтселийта в составе 50 человек, Константина Судакова назначили командиром формировавшейся в Кренгольме отдельной роты Кайтселийта, в этой должности он пребывал до весны 1940 года, когда попросил перевести его на работу в главное управление акционерного общества в Таллинне
К Судаков считался ярым и непримиримым противником коммунистов. В 1927 году, когда руководство фабрики начало перестраивать пустовавшую семь лет казарму 5, в результате чего из бывшего фабричного барака, состоявшего из 88 одиночных комнат и 2 больших общих кухонь, получился дом из 50 небольших отдельных квартир, К Судаков неоднократно ходил смотреть на перестройку бывшего лазарета 12 мая, в годовщину 70-летия основания «Кренгольмской мануфактуры», он сказал там же:
— Ничего не забудется! Отольются волку овечьи слезки!
Из-за шовинистического настроя К. Судаков в среде своих сослуживцев получил саркастическое определение- он больше эстонец, чем любой эстонец!
29 сентября 1939 года, когда на основании заключенного между Эстонской республикой и СССР пакта о взаимной помощи советские войска проходили через Нарву, направляясь на отведенные им места расположения баз, К- Коха ходил наблюдать за проходом войск. В упомянутый день, в 16.35, находясь на углу Петровской площади и Таллиннской улицы, при прохождении механизированной колонны Красной Армии он крикнул:
— Убирайтесь назад в свою совдепию вшей кормить! Кто вас сюда звал?
Стоявший на посту полицейский третьего участка города Нарвы (Кренгольма) И. Филатов сделал вид, будто не понимает русского языка, и не вмешался.
После национализации а/о «Кренгольмекая мануфактура» К. Коха еще три месяца проработал в фабричном управлении и перешел затем на службу в Народный комиссариат легкой промышленности. На последнем месте работы его ценили за корректное ведение дел и особенно за хорошее знание русского языка К- Коха переводил и составлял значительную часть ведущейся с Москвой переписки
14 июня 1941 года К. Коха покинул постоянное место жительства в Таллинне, на улице Лай, 7-5, и направился в леса центральной Эстонии, где скрывался вначале в одиночестве, позднее вместе с другими командирами Кайтселийта, с которыми он был знаком по прежним временам. На службу в Омакайтес поступил сразу после создания названной организации В ночь на 11 июля он был впервые назначен командовать расстрелом
Преследованию беглецов воспрепятствовали темнота и малочисленность охраны. В отношении 18 оставшихся^ на месте заключенных приговор к расстрелу был приведен в исполнение
19
Яан Орг был у комдива, когда явился адъютант командира корпуса. Старший лейтенант едва вскинул руку к козырьку и тут же посыпал вопросами:
— Генерал послал узнать, где вы находитесь и что с вами происходит! Ваша радиостанция не отвечает на позывные. Доклады тоже не поступали — где ваши связные?
Комдив успокаивающе повел рукой:
— Радиостанция еще не прибыла со старого места расположения, я не знаю, где она сейчас вообще находится. Какие я могу направлять доклады, если положение мне и самому неясно.
Адъютант достал карту и развернул ее на составленном из ящиков столе, стоявшем посредине палатки.
— Товарищ полковник, не покажете ли вы мне, где в настоящий момент находятся подразделения дивизии? Я обязан доложить генералу.
Тут комдив картинно воздел руки:
— Я не знаю, старший лейтенант, где сейчас находятся части дивизии, я могу точно сказать лишь, где они были вчера, перед тем как немецкие танки, как нож сквозь масло, прошли через боевые порядки дивизии.
Старший лейтенант строго взглянул на него.
— Товарищ полковник,— сказал он официальным тоном,— так что же, мне доложить генералу, что вы не знаете, где располагаются части вверенной вам дивизии?
— Сейчас не знаю. В течение ближайших часов должно выясниться. Обратитесь к начальнику штаба, возможно, к нему уже начали поступать донесения, тогда и узнаете поточнее.
Адъютант резкими недовольными движениями сложил карту и сунул ее в планшет. Какое-то мгновение он боролся с собой, однако продолжительное пребывание возле высокого начальства уже успело сказаться на нем, и он не удержался, чтобы не обронить собственную оценку:
— Не представляю, как можно таким образом командовать дивизией. Комдив кивнул, и уголки его рта желчно опустились.
— Если вам когда-нибудь дадут дивизию и она попадет в подобное положение, тогда, возможно, представите,— сказал он без усмешки, но с горечью.
Яан чувствовал себя неловко оттого, что оказался свидетелем всей этой сцены, однако удалиться сейчас из палатки означало именно привлечь к себе внимание. Со стороны Порхова доносились разрывы мин и снарядов. Время от времени тяжелые мины разрывались и где-то поблизости, и тогда вибрировал туго натянутый зеленый брезент, которого он стоя касался плечом.
В другом углу палатки неподвижно, как изваяние, стоял начальник политотдела старший батальонный комиссар Прейман Лицо его все больше темнело, когда он наблюдал за адъютантом комкора. Прейман хорошо знал действительное положение вещей, накануне еще, поздно вечером, после взрыва моста, сам ходил на берег Шелони принимать и направлять на сборные пункты переправлявшихся в одиночку и группами бойцов.
От имени командира дивизии он назначал старших по званию офицеров сводных батальонов, которые должны были временно занять рассеянных полков дивизии. Он знал, что люди сделали все, что в их силах, и упрекать их было бы несправедливо.
К тому же это были впервые оказавшиеся в бою солдаты. Вчерашние крестьяне, которые в мирное время год-полтора в казарме и на учебном плацу занимались муштрой, больше привыкли мерить пешком версты, нежели слышать выстрелы. Те несколько обойм, что они за эти месяцы расстреляли, они выпустили на стрельбище по бумажным мишеням и тоже скорее с мальчишеским задором, чем с целеустремленным сознанием, что набивают руку. Некоторые из них даже трактора вблизи не видели. И вдруг — танковая атака! Тем более в сопровождении плотного артиллерийского огня и под железной метлой града мин над окопами. По мнению Преймана, большим успехом было уже и то, что ребята не кинулись в панике бежать, а остались сидеть в окопах. Немецкие танки запнулись на время, он сам видел горевшие на поле боя стальные коробки. Теперь требовалось немного времени, чуточку перевести дух, чтобы собраться с силами, одуматься, обрести равновесие и прийти к пониманию: мы все же выстояли, мы с этим справились. Если дойдет до сознания, это уже будут совершенно другие бойцы. Сейчас их еще бьет озноб недавнего боя, пока рано требовать от них присутствия духа.
Однако длительная привычка к воинской дисциплине не позволила Прейману вставить слово. Он переждал, пока адъютант командира корпуса сердито выскочил из палатки. Затем спокойно обратился к комдиву:
— Товарищ полковник, я сейчас в штабе не нужен. Если вы не возражаете, я еще раз проверю, как там складывается обстановка. Может случиться, и польза от меня будет.
— Иди, Прейман, иди,— махнул комдив.— Все равно скоро явятся новые любознаики, им страшно не понравится, если я не смогу ответить на их вопросы. И забери с собой Орга, пусть доложит мне о положении в частях — когда ты еще сам вернешься. Выясните, где сколько людей и какое у них осталось оружие. Будь уверен, Орг тебе пригодится, у него редкостный нюх, он карту читает, как газету. Даже в самой большой суматохе не было, чтобы он подразделения не нашел
— Я и должен находить,— подчеркнуто сказал Яан
— Конечно, должен, раз приказ получил,— согласился комдив.— Только вот другие ведь тоже должны, но не всегда находят.
— Я — эстонец, поэтому должен,— коротко бросил Яан.
— Я этого не сказал!— полковник резко рубанул воздух рукой.
— Вы-то конечно,— сдержанно заметил Яан.
— А кто сказал?
— Если не сказали, то подумали,— развил мысль Яана Орга Прейман, который до сих пор молча следил за разговором.
— Да чепуха! — отмахнулся комдив.— Эстонец ты там или татарин — какая разница.
— Не скажите,— терпеливо объяснил Прейман.— Кто у нас в начале перехода дезертировал? Офицеры и сверхсрочники из эстонцев. Заметьте, ни одного татарина, товарищ полковник! Сжажете — это какие-то одиночки? Пусть так, только эти одиночки находились в любом полку. Что должны были подумать другие? Естественно, что эстонцы — дрянной народ, Ир берегут собственную шкуру и поджидают удобного случая, чтобы продаться!
— Ну, теперь ты преувеличиваешь, Прейман. А сам еще старый опытный политработник! Из-за одной паршивой овцы все стадо чернишь.
— Ничего я не преувеличиваю. Что, у нас в дивизии все прирожденные интернационалисты? Кое-кто смотрит: раз эстонец, значит, тебе нельзя доверять. И знать не хотят, что негодяи и трусы находятся среди любого народа. Нам сейчас нужно особенно стоять за доброе имя эстонца, как стояли бойцы батареи Нийтмаа там, у деревни Пети, одними словами тут никого не убедишь, ребята ожесточились от потерь, с досады, известное дело, ищут виновных.
— Да, да, теперь вижу, что ты начальник политотдела,— отступился комдив.— Ладно, сходите, ребята, гляньте, что вы там сможете голыми руками сделать. Обстановка паршивая, если немец начнет нажимать — встретить его нечем.
Полчаса спустя Яан вместе с начальником политотдела трясся в кузове полуторки по ухабистой и поросшей корневищами лесной дороге к шоссе Порхов — Дно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62