В эти моменты у человеческой массы замирало дыхание и сердца давали сбой. Но всякий раз еще раньше, чем взгляд улавливал в блеклом просторе сам самолет, налетавший вихрем звук отворачивал и вскоре растворялся в гудевшем и грохотавшем над городом колдовском котле. Купола-луковицы вдали на горизонте временами исчезали за облаками дыма.
Яан ясно ощущал все усиливающееся желание не спешить, помедлить с въездом в город, переждать. Атака, которая прошла, уже не повторится. Тут, в отдалении, пляшущие над городом точки были столь же неопасны, как комары. Но едва он разобрался в подоплеке своих чувств, как его охватил стыд, и он велел шоферу поторопиться.
Им удалось вывернуть на шоссе, воспользовавшись небольшим затором. Какая-то шедшая со стороны Пскова военная полуторка уткнулась в телегу, которая сползла в канаву и перевернулась, оглобля треснула, лошадь зашлась с испугу. Возникла пробка, преградившая путь всем ехавшим сзади, лишь пешеходы обтекали по обе стороны остановившийся грузовик, словно ручейки запруду, но шофер Яана буквально по дюйму протиснулся между ними, раздвигая раскалившимися боками легковушки разгоряченные человеческие тела. Когда они проезжали место аварии, стоявший на подножке полуторки майор размахивал над головой наганом и что-то орал с перекошенным ртом, шофер его двумя руками отдирал от колеса смятое крыло, чтобы оно не мешало ехать, люди вокруг ругались и размахивали кулаками, а откуда-то — явно от перевернувшейся телеги — несся пронзительный, полный отчаяния женский плач.
В самом городе столпотворение было еще наглядней. Тяжелая гарь пожаров от недавней бомбежки тянулась над городом. Тут и там со столбов свисали оборванные телефонные провода, стремясь своими петлями поймать за ноги проходивших людей и лошадей. Поваленный взрывной волной столб покосился на углу улицы и держался лишь на проводах.
Окна домов были всюду накрест заклеены полосками бумаги. Люди действовали согласно предписаниям довоенных противовоздушных учений, они старались немедленно что-то предпринять, не сидеть сложа руки. Откуда-то пришла твердая уверенность, что бумажные перекрестия каким-то необъяснимым образом уберегут стекла в окнах от вылетания при близких разрывах бомб. То, что когда-то предполагалось в качестве побочной, дополнительной защитной меры для уменьшения опасности поражений находящихся в помещении людей от разлетающихся стекол, приобрело совершенно новый, всеобъемлющий характер. Белые кресты на окнах при отсутствии более действенного средства должны были уберечь от смерти и разрушения, это были мистические охранные знаки, преграждавшие дорогу злу. Поэтому перекрещенными полосами были старательно заклеены даже чердачные окна, за которыми никогда не было, да и не могло быть, людей.
Будто забранные решетками, смотрели придорожные дома на заполненные человеческим потоком магистрали. Такого наплыва людей эти улицы в тихом Пскове до сих пор никогда еще не видели. Из переулков на главную улицу втискивались беженцы — у кого мешок за плечами, сверток под мышкой или нагруженный узлами велосипед сбоку. Раза два, когда машина останавливалась, Яан улавливал и латышскую речь. Вся ближняя и дальняя округа Пскова собралась здесь. На отдельных перекрестках взмыленные военные пытались навести порядок, пропуская в первую очередь колонны, и, хотя каждый должен был понимать, что это справедливо и неизбежно, всякий раз крики возмущения поднимались, казалось, до небес, дети плакали и женщины причитали. Беженцы на своем тяжком пути истрепали до предела нервы, им казалось, что немцы только и ждут их задержки и вот:вот нагонят их. Под действием этого страха они ошалело, поддавшись инстинкту, невзирая ни на какие распоряжения, все напирали, наваливаясь всей человеческой массой на воинский строй, разбивая колонны, преграждая дорогу машинам и обозам. Не было силы, которая смогла бы привести их в чувство и сдержать. Лишь приближающееся завывание самолета и разрывы бомб, в силу инстинкта самосохранения, сметали перепуганных насмерть людей на короткое время с дороги, куда они рвались вновь, еще яростнее, едва лишь самолеты отправлялись за новым грузом бомб.
Яан отметил про себя, что у каждого беженца с собой, по крайней мере, какой-нибудь узел или сумка, за которые он судорожно держится. Порой им оказывался аккуратно зашнурованный вещмешок, в другой раз — наспех завязанные узлом в простыни, видимо, первые попавшиеся под руку вещи. То, что вынуждало людей так вцепляться в свои узлы, отнюдь не было стремлением сохранить добро. Добра-то там не было. Все самое существенное осталось, его нельзя было захватить с собой. В этом скорее отражалось подсознательное стремление удержаться за свою прошлую жизнь, сохранить хотя бы мельчайшую частичку привычной среды, дома, что оказывало бы поддержку и вселяло бы чувство уверенности среди всеобщего разброда.
Когда под рукой нет ничего домашнего, привычного, человек становится голым и беззащитным, словно щепка в водовороте. Тогда его может проглотить какая-нибудь ужасная случайность, о которой нельзя даже подумать, чтобы не накликать беду. Да что там смерть с косой, безносая — это отжившие мифы мирного времени, смерть ныне сгустилась до вульгарного и жестокого раскаленного кусочка свинца или зазубренного осколка стали и являлась под сопровождение внезапных разрывов, адского свиста и завывания, оповещая о себе разгулом неслыханного грохота.
В комендатуре царила та же суматоха, что и в городе, двери хлопали, а некоторые из них просто были распахнуты настежь, сбившиеся с ног командиры вбегали и выбегали откуда-то, кто-то хриплым голосом упрямо кричал в трубку телефона, уже давно вконец умолкшего, крутил с треском ручку, вызывая коммутатор, и снова кричал Не иначе как крики интенданта второго ранга — Яан на мгновение увидел его через приоткрытую дверь — искрились где-то крохотными электрическими импульсами на обрывах валявшихся на городских улицах проводов и их втаптывали в пыль сбитыми кирзовыми сапогами или они притягивались стертыми до блеска подковами.
Комендант города, обритый наголо подполковник, чья фуражка с квадратным козырьком валялась на столе рядом с заваленной окурками пепельницей, нетерпеливо выслушал Яана, посмотрел на него свинцово-серыми от недосыпа глазами и сказал;
— Лейтенант, к сожалению, я ничего не могу вам сказать. Откуда мне знать, кто является соседями вашей дивизии слева и справа, что я, командующий фронтом? Единственное, куда я могу вас направить,— это штаб латышской дивизии. Если они еще на месте. Дивизия три дня стояла у меня в городе и сегодня рано утром выступила на Лугу. Спросите у них,— может, вам повезет и они как раз и окажутся вашими соседями!
— Товарищ полковник,— решил Яан выудить дополнительную информацию, старательно выстраивая в ряд русские слова,— как складывается положение в Пскове? Комдив у меня обязательно спросит, насколько вы сможете задержать здесь немцев?
Подполковник устало навалился грудью на стол и долгим взглядом посмотрел на стоявшего перед ним Яана. Выражение его лица было отрешенно спокойным, как у человека, который пережил уже все волнения, все надежды и отчаяния.
— Тогда скажите своему комдиву, что в настоящее время весь мой гарнизон состоит из комендантского взвода и восьмидесяти бойцов истребительного батальона. И никого больше! Два взвода инженерного батальона отвечают за подрыв мостов, как только поступит приказ; кроме того, в городе еще пребывает черт знает сколько и черт знает каких обмылков и остатков воинских частей, которые мне о себе не докладывают и чья единственная цель драпать как можно скорее дальше к Ленинграду. Так что комдив сам сможет посчитать, насколько я задержу здесь немцев. В случае, если командование Северо-Западного направления подошлет какие-нибудь войска, то они, может, действительно задержат, но для этого они должны будут не позднее чем через два часа занять позиции у реки. Пока я и тени их не видел. Ясно?
— Ясно.
Наверное, вид у Яана был довольно беспомощный, потому что комендант доверительно прибавил:
— Поторопитесь, лейтенант. Еще в восемь утра был получен приказ эвакуировать с западного берега Великой все войска и все имущество.
Яан быстро поехал в указанное ему место расположения штаба латышской дивизии. Уже издали он увидел, что тут царит чемоданное настроение, окна двухэтажного кирпичного дома открыты настежь, еще выносили какое-то штабное имущество к стоявшим на улице двум грузовикам, вокруг которых сновали командиры и бойцы. Все же Яан обрадовался тому, что он кого-то застанет. Часовой в дверях не пропустил его, недоверчиво разглядывал обмундирование и мотал головой. В этот момент из дома вышел военный с полковничьими петлицами, смуглое лицо и вьющиеся волосы выдавали в нем кавказца. Увидев Яана, путь которого преградила винтовка часового, он скороговоркой спросил, в чем дело, и лейтенант по всей форме представился ему.
Полковник отстранил часового, взял Яана за локоть и отвел в сторонку. Яан успел заметить, что за грузовиками полковника дожидалась «эмка».
— Так кого тебе нужно? — спросил полковник присущей ему скороговоркой.— Тебе нужен сосед справа? Покажи, ты где стоишь?
Полковник вытащил из планшета карту и развернул ее.
— Под Порховом? Я сегодня утром получил приказ занять оборону вот здесь, возле станции Струги Красные, это на полдороге к Луге. Выходит, я и есть твой сосед справа. Только скажи своему комдиву, пусть он как следует вытянет руки! Не то между нами пройдет целая дивизия, а если животы подтянут, то и две,— кто сказал, что немец дурак? Знаешь, что будет, если немец догадается, какой хороший лаз мы ему оставили? Но скажи, пожалуйста, чем мне его заткнуть? Ты тоже не знаешь? У меня от дивизии осталось полтора полка, патронов на батальон, и каждый снаряд выдаю сам лично, под расписку... Знаешь, мне бы там, в лесу, отыскать подходящий артиллерийский склад — может, ты видел, когда сюда ехал? Жаль, что не видел, мог бы глядеть получше! Так и скажи своему комдиву, что сосед справа кличет его от станции Струги Красные. Если у него найдутся силенки, пусть прикроет эту щель между нами!
На первый грузовик подняли еще последнюю пишущую машинку, затем с грохотом захлопнули задний борт.
— Не обижайся,— сказал полковник и обнял Яана за плечи.— Ребята ждут. Если я не догоню их до станции Струги Красные, вдруг еще подумают, что я в темпе дагестанской лезгинки проскочил мимо, того и гляди попрут искать меня до Ленинграда. Но ведь тебе нужен сосед справа, так что я уж поеду, отмечусь... Да и сам не слишком долго прохлаждайся в городе, говорят, деревенский воздух лучше для здоровья...
Полковник пружинящим шагом горца направился к «эмке», на заднее сиденье вспрыгнул неведомо откуда появившийся боец с немецким автоматом, за ним бдительного вида старший лейтенант, и машина рванулась с места. Затем двинулись и грузовики.
Перед возвращением Яану захотелось еще взглянуть на мосты. Возможно, в нем теплилась надежда, что какие-нибудь части все же заняли оборону на берегу. Ему хотелось увидеть их. Едва он выехал между домов и увидел реку, как через всю широкую пойму эхом прокатился тяжелый грохот, на середине шоссейного моста вверх поднялся высокий столб дыма, мост вздрогнул, оторвался от быков и рухнул вниз, взметнув своими обломками столбы воды. Зрелище было столь неожиданным и потрясающим, что шофер воскликнул и надавил на тормоз. Машину дважды дернуло — тормозом и воздушной волной.
Когда дым и пыль рассеялись, между быками моста разверзся неестественный провал. Река несла вниз по течению к Псковскому озеру пену, полосы мусора, обломки мостового настила и щепу.
Насколько хватало глаз, берега оставались безлюдными. Если для противоположного «вражеского» берега это казалось совершенно естественным, то от покинутости своего берега холодело под сердцем. Если немцы выйдут к Великой, кто их здесь задержит? Одно разрушение мостов Пскова не спасет. Немецким понтонерам будет парой пустяков навести новые переправы, если им при этом никто не помешает.
Единственные военные, замеченные им, были саперы, торопившиеся уйти от взорванного моста по направлению к городу. Они свою работу сделали, за дальнейшее не они в ответе. Все равно их было слишком мало, чтобы оборонять рубеж.
По большому железнодорожному мосту безостановочно катился поток людей, телег и машин. Это была последняя ниточка, еще соединявшая берега. Откуда-то из-за моста, и, видимо, довольно близко, доносились разрывы снарядов и мин. Судя по ним, на западном берегу шла артиллерийская дуэль. Даже издали было ясно видно, что на мосту то и дело возникают пробки, которые медленно рассасываются. Яан несколько минут смотрел на это движение и затем велел шоферу разворачиваться. Чтобы быстрее выбраться из города, разумнее было ехать по окольным улицам, не забитым потоком беженцев. Яан подумал, что если не упускать из виду луковицы кремля, то можно будет кружным путем объехать центр города и затем где-нибудь выскочить на Ленинградское шоссе.
В районе железнодорожной станции им пришлось миновать несколько свежих пожарищ. После недавней бомбежки еще дымились развалины домов, люди носили ведрами воду и что-то искали между головешек. Яан чувствовал, как его пробирает легкая внутренняя дрожь, вызванная взрывом моста. Нельзя без содрогания смотреть на картину подобного разрушения, когда это происходит на твоих глазах. Едва он успел подумать об этом, как возвышающаяся примерно в полукилометре водокачка легко, словно играючи, приподнялась, застыла на мгновение в невесомости над собственным основанием и затем рухнула в гигантское облако пыли. Спустя миг воздух дрогнул от страшного взрыва, дрогнула даже машина и сердце испуганно пропустило удар, словно провалилось куда-то. Серое облако пыли, в котором исчезла водокачка, заклубилось и распласталось по всей округе, словно разостлало последовавший вслед за взрывом гул обвала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62