И без слов было ясно, что он не желал встречаться со своим родственником-парторгом. После второго посещения Ильмар принялся выяснять: чего это Рууди высматривает в Ванатоа? Будто надо непременно что-нибудь высматривать, когда приходят проведать родную сестру. Но Ильмар был упрям, как старый баран, он считал, что знает наверняка: Рууди приходил именно вынюхивать, что бы еще уволочь с хутора.
Нет, что-то должно было случиться, таким образом жизнь долго продолжаться не могла. Хельга чувствовала, что нервы ее на пределе, из-за любой пустяковины на глаза наворачивались слезы. Хотя, выросши вместе с братьями, она с детских лет не любила распускать нюни. Озлобленность Ильмара, вся зашедшая в тупик жизнь отнимали силы.
Посоветоваться было не с кем. Отец и Михкель в счет не шли, Рууди — тот бы обрушился на Ильмара всей силой закона и власти и окончательно испортил бы дело. Хельга думала, думала и наконец решила днями побывать у Астрид — дочери Анны Аруссаар. Пойдет вроде бы проведать. Астрид — племянница Ильмара, все же свой человек, молодая, правда, но со светлой головой. Если она и не сможет ничего посоветовать, то хот> душу можно будет излить, и то облегчение.
Из\передней снова донесся протяжный и жалобный визг диванных пружин. Ильмар тоже не спал. Полночь давно миновала, стало уже рассветать. За окном отрывисто щебетали ночные птицы. Комнатная духота давила на грудь, простыни обжигали. Хельга сбросила одеяло. Ночная рубашка задралась, бедра белели в темноте. Не было силы шевельнуть рукой, чтобы поправить рубашку.
Так она и погрузилась в неверный сон все с тем же надвигавшимся на нее неясным предчувствием: что-то должно случиться!
В книгу времени занесено:
В пятницу, 20 июня 1941 года, около 19 30 хуторянин деревни Курни, Виймаствереской волости, Ильмар Саарнак по проселочной дороге направлялся на конной косилке с покоса в пойме реки домой. Доехав до принадлежащего хутору Ванатоа сарая, он услышал свист. Так как, по всем признакам, кто-то привлекал к себе внимание, то И. Саарнак остановил лошадь и пошел к сараю, откуда доносился свист, чтобы выяснить, в чем дело.
В сарае И. Саарнак обнаружил бывшего полицейского констебля Эльмара Уука из соседней волости Саарбе. Уук был одет в старую полицейскую форму и давно не брит, по его словам, он ушел из дома еще 4 июня и с того времени скрывался по лесам и сараям. Э. Уука И. Саарнак знал с 1938 года, когда имел с ним контакт по случаю открытия в поселке памятника погибшим в освободительной войне. Констебль Уук находился при исполнении служебных обязанностей. И. Саарнак присутствовал как фотограф.
Свое пребывание в волости Виймаствере Э. Уук объяснил соображениями личной безопасности. Как ему стало известно, власти собирались взять его под стражу, чтобы заключить в тюрьму либо выслать. В своей волости он считал себя слишком хорошо известным, поэтому существовала большая опасность, что его опознают и выдадут. Закончив объяснение, Э. Уук спросил, не станет ли И. Саарнак возражать, если он пробудет несколько дней в его сарае, и получил на это согласие.
Затем Э. Уук расспросил И. Саарнака о существующем положении в деревне и попросил незаметно приносить ему еду. Он также известил И. Саарнака, что поблизости в округе скрываются еще несколько бывших руководителей Кайтселийта и полицейских офицеров, которые по тем же соображениям, что и он, покинули свои дома и выжидают подходящий момент для начала активной деятельности против представителей советской власти и военнослужащих Красной Армии. Целью этой деятельности должна быть ликвидация к приходу немецких войск советской власти и восстановление эстонского самоуправления. Начало войны, по словам Э. Уука, это вопрос ближайших дней. Э. Уук сделал И. Саарнаку предложение вступить в создаваемый отряд. И. Саарнак предложение принял.
В субботу, 21 июня, хуторянин И. Саарнак отнес в сарай, о котором
ребей говорилось выше, продовольствие и японскую винтовку с 22 патронами. ^^М^Винтовку И Саарнак нашел в 1919 году возле во частной правы после боя между отрядом красноармейцев и входившим в состав эстонских войск партизанским батальоном Сакала. Четырнадцатилетний в то время подросток спрятал оружие за потолочную балку на чердаке жилого дома хутора Ванатоа, где оно и пролежало все последующие годы.
Когда И Саарнак вернулся в комнату, вспыхнула ссора между ним и его женой Хельгой Саарнак, которая в решительной форме потребовала ради безопасности семьи прекращения всякой конспиративной деятельности. Ссора кончилась тем, что И. Саарнак, в порыве гнева, ударил жену первым попавшимся под руку предметом, оказавшимся половой щеткой.
На ночь И. Саарнак перешел спать в переднюю комнату, оставив на случай необходимости побега открытым окно в торцевой стене.
Поздним вечером того же 21 июня в 23.40 с расположенного по соседству с Ванатоа хутора Румба на велосипеде выехал хозяйский сын Юриа-аду Купите. Проехав 10,2 километра по направлению к уездному центру, Ю. Купите остановился, размотал обернутый вокруг тела телефонный кабель, общей длиной в 8,7 м, привязал к нему найденный на месте камень и перебросил через телефонные провода, нарушив тем самым телефонную связь. Ю. Купите покинул место своего действия 22 июня в 0.22.
В своем докладе уездному исполнительному комитету начальник уездной телеграфной и телефонной сети сообщил: 22 июня в 0.28 выяснилось, что телефонная связь с Таллинном прервана, на линию была выслана ремонтная бригада, обнаружившая, что около столба № 296 неизвестными при помощи кабеля стянуты телефонные провода; телефонную связь восстановили в 4.27.
Перелистав книгу времени назад, мы сможем прочесть:
4 января 1936 года в 15.35 к директору уездной смешанной гимназии К. Хальбергу пришел ученик выпускного класса, сын хуторянина Виймаст-вереской волости Яан Орг. Гимназист Орг заявил:
— Господин директор, я пришел по поводу платы за учебу. Я, конечно, понимаю, что завтра истекает последний срок, но вы знаете... Свиньи, что на беконном откорме, еще не доросли, они должны по крайней мере еще с месяц набирать вес, а больше отцу взять денег неоткуда.
Директор Хальберг, по специальности учитель латинского языка, выслушал ученика и помолчал. Только по прошествии некоторого времени он произнес:
— Ну да. Вы сможете перевести, Орг?
— Каждому свое,— ответил гимназист.
— Как всегда, отлично,— заметил директор Хальберг.— Ладно, потерпим. Они ведь действительно должны подрасти...
Весной того же года Я. Орг с отличием закончил гимназию и решил по окончании срока обязательной военной службы подать заявление в военное училище.
В ночь на предпоследнее воскресенье июня начальник оружейного склада дивизиона зенитной артиллерии старший сержант Эрвин Аруссаар дома не ночевал. Он и еще двое сверхсрочников снимали большую с двумя окнами комнату в доме учителя математики в гимназии старика Альтмана. В последнее время Эрвин все чаще проводил выходные у Вирве. Соседи по комнате посмеивались, мол, дело, хочешь не хочешь, идет к свадьбе, и Эрвин не считал нужным опровергать эти предположения. С Вирве они уже давно решили, что свадьба и на самом деле состоится под рождество. Теперь Эрвин получал больше четырехсот рублей в месяц, на это уже можно прожить, даже если Вирве уйдет с работы.
В субботу вечером они ходили гулять в городской парк. Оркестр пожарников так лихо наигрывал старинные вальсы и мазурки, что был под стать духовому оркестру на радио; ноги сами пускались в пляс. Вирве была оживленной, много говорила, все откидывала со лба белокурую прядь и прижималась к Эрвину. Начало темнеть, музыка смолкла, и они отправились к Вирве сумерничать, долго сидели, не зажигая света, умиротворенно переговаривались и пили чай с булочками, которые Вирве испекла днем. Наконец, незадолго до полночи, улеглись спать.
Обычно Эрвин спал спокойно, ни разу не просыпаясь, до привычного подъема, до шести часов. Это его вполне устраивало, в дивизионе ему полагалось быть к восьми. Но в это воскресное утро, несмотря на свободный от службы день, он проснулся на целых три четверти часа раньше обычного.
Лежа в постели и прислушиваясь к ровному спокойному дыханию Вирве, он пытался понять, что же его разбудило. Должно быть, это был какой-то необычный раздражитель, потому что где-то в закоулках сознания словно бы звучал сигнал тревоги. Поначалу наяву ничего не слышалось, только на окне нудно жужжала сонная муха. Солнце уже взошло, и от стены противоположного дома в окно падал ярко-желтый отсвет светлой охры. Он освещал золотистым светом циферблат будильника, часы показывали четверть шестого.
Несколько минут прошло в тишине, затем вновь возник тот звук, который проник сквозь сон в сознание Эрвина, нашел там сторожевой пункт и поднял тревогу. Издали начал приближаться шум автомобильного мотора, он усиливался, затем с большой скоростью пронесся под окном и, медленно затихая, пропал в противоположной стороне. Сомнений4не было. Во всем городе не имелось другого автомобиля, двигатель которого бы так завывал на высоких оборотах, это был «Темпо» — вездеходная машина штаба дивизиона, скоростная и надежная, всего полтора года назад полученная из Германии.
Почему штабная машина в такое время на полной скорости носится по городу? Оставалось предположить, что разыскивают кого-нибудь из офицеров или сверхсрочников, немедленно потребовавшегося в штабе. Но если кого-то вызывают воскресным утром в штаб, то это уже скорее всего не обычное служебное задание. Что же тогда? Внезапная боевая тревога неожиданная инспекция из дивизии или еще что, чего и предположить невозможно.
Эрвин осторожно выскользнул из-под одеяла и принялся бесшумно и быстро одеваться. Чутье опытного военного подсказывало, что разыскиваемым может быть и он сам, хотя у него сегодня и неслужебный день. Надо сходить в штаб дивизиона и выяснить. О любой неожиданности лучше узнать по возможности скорее.
На мгновение мысли Эрвина перекинулись на сестру и зятя. Маленькую Рээт, дочку Астрид, он еще и в глаза не видел. Именно сегодня они с Вирве собрались наконец утренним поездом поехать к сестре в гости. В прошлый вторник он написал Астрид, что, может быть, приедут в воскресенье. Может быть — поскольку на военной службе порой случается и непредвиденное. Мысль об Астрид сейчас возникла явно потому, что он на миг ощутил неимоверную усталость от бесконечной, годами длившейся боевой готовности, которая неизбежно сопутствовала воинской службе, и просто завидовал зятю Тоомасу. В свое время светлая голова Тоомас прошел после гимназии срок обязательной службы, даже закончил офицерский класс в Тондиском военном училище, получил звание прапорщика, но это не помешало ему тут же уйти в запас. Теперь он спокойно работает у себя в поселке на экспортной скотобойне заведующим колбасным цехом, у него и забот мало, и голова не болит за подчиненных, нарушающих дисциплину и получающих наряды, да и с ним самим не говорят языком приказа. Ребенок, конечно, задает Тоомасу жару, но своего кровного все же никак не сравнить с твердолобыми новобранцами.
Мысли Эрвина прервал шум вновь приближавшегося «Темпо», на этот раз машина шла со стороны дивизиона и помчалась в город. Значит, тот, кого искали, еще не найден или же в штаб срочно вызывают сразу нескольких.
Скрип старого венского стула разбудил Вирве. Она сонно посмотрела на Эрвина и хотела что-то спросить, но Эрвин опередил ее:
— В части что-то произошло. Наша машина носится по городу. Пойду гляну, вдруг заявилась проверка.
Так он и оставил полусонную Вирве с ее застывшим в глазах немым вопросом, в котором уже просвечивалась зарождавшаяся тревога. Это тронуло Эрвина, и он на мгновение подумал, что после женитьбы все же, видимо, придется уйти на гражданку и подыскать работенку поспокойнее. Сейчас, говорят, просто зазывают на работу.
Утро было ясное и безветренное, кучки облаков неподвижно парили высоко в небе. Все предвещало жаркий день. Эрвин прибавил шагу, под фуражкой лоб вскоре повлажнел от испарины. Пустынные улочки маленького городка в это воскресное утро казались праздничными, ни один ранний дворник еще не скреб метлой и без того чистые тротуары.
В штабе дивизиона дежурный не дал ему даже доложить.
— Аруссаар, быстро к комиссару. Бегом, бегом! За вами уже посылали машину, дома не застали.
— Что произошло; лейтенант Тыниссоо? — спросил Эрвин, снимая фуражку и вытирая пот.— У меня же сегодня неслужебный день.
Лейтенант оглянулся и понизил голос, будто речь шла об особо важной государственной тайне:
— Какой там неслужебный, Аруссаар! Война! Сегодня утром немцы перешли границу...
Тут зазвонил телефон, лейтенант резче обычного схватил трубку и дал Эрвину быстрым движением руки знак: пусть не теряет времени, скорее идет к комиссару. Эрвин надел фуражку, привычно оправил френч и пошел.
Когда Эрвин вошел, батальонный комиссар Потапенко расхаживал по комнате. Эрвин отдал честь и собирался доложить по уставу, но комиссар махнул рукой. Из этого жеста можно было понять: оставь парад, дело слишком серьезное. Расставив ноги, Потапенко остановился перед Эрвином, заложив большие пальцы за ремень и перенося тяжесть грузной фигуры с пяток на носки, медленно, чтобы Эрвин лучше разобрал русские слова, спросил:
— Ты уже знаешь, Аруссаар, что произошло?
— Да, товарищ комиссар. Лейтенант Тыниссоо сейчас сказал—война. Комиссар несколько раз кивнул большой круглой головой, словно хотел рассеять любое возможное сомнение в верности этой вести.
— Но пакт? Комиссар развел руками.
— Мы слишком верили в то, во что хотели верить,— пробурчал он себе под нос и уставился в пол.
Эрвин жадно глядел на комиссара. Он еще не вполне сознавал, что это значит: война. Но уже зародилось понимание того, что с этого момента все должно измениться, и состояние людей тоже. Именно это он и ловил взглядом. Словно любой человек моментально должен бы стать другим.
На мгновение в памяти Эрвина всплыла политбеседа, которую дней десять назад провел со сверхсрочниками приехавший из Риги, из военного округа, подполковник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62