– возмутилась я.
Но к тому времени, когда на губах Клэя появилась тусклая улыбка, я уже знала. Ледяное серое лицо Френсиса Милликэна в тот день, когда Чип привез его и отвратительного принца Вилли на Козий ручей, задрожало в воздухе передо мной, как на голографии.
– Я понимаю, – проговорила я.
– Надеюсь, что нет, но это не имеет значения, – ответил Клэй. – Гарольд заявил, что это будет либо тюрьма, либо государственная больница в Милледжвилле. Том может выбирать. У Гарольда есть подписанное распоряжение о невыезде, и, если Том только высунет голову за пределы города, когда этот документ будет ему предъявлен, он окажется в тюрьме за неуважение к органам власти и будет сидеть там до тех пор, пока не станет слишком старым, чтобы поднять лук. А если это не удастся, у Гарольда имеются три-четыре дамы, готовые поклясться, что они испытали серьезное душевное потрясение при виде мертвых коз, одна заявит, что у нее был сердечный приступ, а еще одна – что у нее случился выкидыш.
Тошнота подступила к моему горлу.
– Кто же настолько может ненавидеть Тома? – прошептала я. – Почему недостаточно просто… заставить его прекратить все это?
Клэй не ответил. В наступившем молчании в моем мозгу зародилось нечто чудовищное, разросшееся постепенно до отчетливой уверенности. За лицами Френсиса Милликэна и принца Вилли я видела взбешенную и любезную улыбку Чипа Дэбни. Я не сказала ни слова, но поняла, что Клэй заметил в моих глазах отражение его сына, в его взгляде я увидела муку, а затем старин быстро опустил глаза на свои крепкие веснушчатые руки.
– Гарольд сказал, что он еще раз отпустит Тома, если тот подпишет заявление, что остановится. Но Том не будет этого делать, – проговорил Клэй. – Я передал ему все, что сказал Гарольд, я уговаривал его, пока не потерял голос. Его умоляла мать. Я даже думал привезти сюда его сыновей, чтобы и они попросили. Но я не могу сделать такую подлость по отношению к нему. Кроме того, Том говорит, что в какой-то мере поступает так ради них, говорит, что, как только Гарольд выпустит его, он отправится домой и убьет остальных коз. Многие из животных и так умирают. Он сказал, что Гарольд и все остальные… никогда и не знали, что в мире так много дохлых коз.
Я закрыла глаза от боли и усталости. Я хотела бы просто встать, пойти в спальню, забраться в постель, натянуть одеяло на голову и спать бесконечно. И я сделаю это в ту же минуту, как эти люди покинут мой дом.
– Я не могу вам помочь, – произнесла я. – Том будет слушать меня не больше, чем вас. Не могу. Я не могу помочь вам.
– Том сказал, что поговорит с вами, – возразил Клэй. – Он не обещал послушать вас, но сказал, что хотел бы поговорить. Сейчас он отказывается видеть кого-либо еще. Вы – последняя надежда, какая только у него осталась. Я не пришел бы сюда, если бы это было не так. Знаю… вы и мисс Хилари каким-то образом пострадали. И могу себе представить, что это было очень серьезно.
– Клянусь Богом, я не могу сделать то, о чем вы просите.
Мои глаза все еще были закрыты. Если бы Клэй Дэбни произнес хотя бы слово, я бы начала визжать, как сумасшедшая.
Наступила густая, ужасная тишина, и затем – невероятно – я услышала слабый мяукающий звук, плач или очень юных, или очень старых людей. Я открыла глаза и посмотрела на Кэролайн Дэбни. Ее неподвижное лицо все еще было обращено вперед, глаза плотно закрыты, а рот – распахнут в безнадежной гримасе детского, неудержимого горя. Ручейки черной туши оставили глубокие следы на ее старых щеках, как подтеки грязного снега, а лицо, мертвенно-бледное, покрытое багровыми пятнами, выглядело так, будто кто-то надавал ей пощечин. Безупречные блестящие волосы сидели на голове как-то невероятно ужасно, и я внезапно поняла, что это был парик. Кэролайн так боролась с неровным дыханием, что мне казалось – она может умереть. Затем дама справилась с ним, втянула воздух глубоко в легкие, и я слышала, как в ее груди что-то захрипело. Она открыла глаза и взглянула на меня. Не думаю, что в этот момент Кэролайн меня видела.
– Он был прекрасный маленький мальчик, – пропищала она еле слышной скороговоркой. Черные слезы продолжали бежать по щекам. – Он всегда писал разные вещи. Однажды ко Дню Матери он написал для меня поэму. Я вставила ее в рамку; она все еще у меня. А его награды за успехи… Он получал все возможные награды одну за другой. Вам бы нужно было посмотреть на них.
Я почувствовала, как по моему лицу тоже побежали слезы. Я посмотрела на Клэя, его глаза были влажными. И тогда я поняла, что пойду. Мы все трое до смерти истечем слезами, если я этого не сделаю.
– Утром, – произнесла я. – Как только смогу отправить Хилари в школу. Сейчас она спит, и я не могу оставить ее одну.
– Если бы вы пошли сейчас, думаю, Кэролайн была бы рада остаться с девочкой. Я отвезу вас к тюрьме и подожду в машине. Или, если вы считаете, что так будет лучше, я останусь здесь с Кэролайн.
– Знаю, у вас нет никаких оснований доверять мне, – проговорила Кэролайн, и в хрупком голосе под плачем проступила некая сила, – но в свое время я сидела не с одним ребенком. Если девочка проснется, я просто скажу ей, что я мать Тома. Может, это ее успокоит?
Я знала, что так и будет.
– Тогда поехали, – решила я. – Я ничего не могу сказать Тому, но вы, мистер Дэбни, должны будете убедиться в этом сами. И тогда… пожалуйста, больше не просите меня. Оставьте нас.
– Никогда больше, – ответил Клэй. – Мы и так будем слишком вам обязаны за это.
Тюрьма округа Бейнз располагалась на улице, примыкающей к Пальметто, она была построена из тех же самых, отмеченных возрастом, ценных кирпичей и имела такую же неброскую бронзовую табличку, как и магазины на главной улице города.
– А где жокей? – спросила я Клэя. Усилием воли я заставила свой мозг стать чистым и спокойным.
К удивлению, Клэй усмехнулся:
– Когда-то он здесь стоял, пока Гарольд не нашел чернокожего помощника. Тогда Гарольд понял, что жокея нужно убрать. Думаю, он отвез его домой и установил на собственном газоне. Господи, мне бы хотелось, чтобы у вас с Томом все наладилось. Вы единственная дама из всех, кого я когда-либо встречал, которая была бы с ним на равных.
– Нет, – ответила я. – Я никогда не была таковой. Гарольда Тербиди в тюрьме не было. Только помощник из ночной смены, уже упомянутый чернокожий, сидел за столом и читал каталог видеопроката. Когда мы появились, он поднялся со стула, не зная, что ему делать, – остановить нас или пожать руки.
– Добрый вечер, Элвуд, – приветствовал Клэй полицейского. – Может ли миссис Колхаун на минутку увидеть Тома? Знаю, что приемные часы закончились, но у нее дома спит ребенок, и это единственное время, когда она свободна. Я все объясню Гарольду, – продолжал он, когда помощник замялся. – Том просил о встрече с ней, – добавил Клэй. – Думаю, он имеет право на одного посетителя, ведь так?
– Да, сэр, – ответил Элвуд. Он открыл зеленую металлическую дверь и крикнул: – Эй, Том, к тебе посетитель. Ты хотел с кем-нибудь встретиться?
Я услышала голос Тома, но не могла разобрать, что он сказал. Спокойствие моих мыслей взорвалось, а боль и воспоминания набросились на меня, они верещали и клевали сердце, как птицы, питающиеся падалью.
– Думаю, вы можете пройти, – сказал чернокожий. – Вы увидитесь с ним. Сейчас здесь больше никого нет.
Том сидел в камере в конце короткого, безжалостно освещенного, безукоризненно чистого коридора, пахнущего антисептиком и застоявшимся табачным дымом. Он был одет не в тюремную робу, а все еще в смешной ритуальный охотничий наряд, но на лице и руках не было кровавой раскраски, а на голове не красовался венок из дубовых листьев. Том был похож на пойманного безумца, только не буйного и чистого. Среди дикой черноты волос и бороды горели ясные и спокойные голубые глаза. Том улыбнулся. Что-то от прежнего веселого огня вспыхнуло в воздухе между нами.
– Добро пожаловать в мою гостиную, – сказал он мягким, богатым, манерным голосом.
Не знаю, почему мне показалось, что его тембр изменился. Том указал на складной металлический стул, стоящий в коридоре, я подтянула его к решетке и села лицом к камере. Слова не приходили мне в голову, я вообще ни о чем не могла думать. Я просто смотрела на Тома.
– Хочешь купить утку? – спросил он. Мое дыхание вырвалось в гневном порыве.
– Ты не можешь продолжать все это, – говорила я. – Если ты не прекратишь, для тебя все закончено уже сейчас. Клэй не может выручить тебя на сей раз. Тебя ждет либо государственная психушка, либо окружная тюрьма. В любом случае ты многие годы проведешь под замком. Не увидишь болота, леса, ручей до тех пор, пока не состаришься. Оттуда, куда они тебя упрячут, ты не сможешь помочь… лесам. Мартин и Риз без тебя ничего не смогут сделать.
Скретч ужасно, ужасно болен. Кто будет следить за лесами, если ты будешь сидеть под замком? Что нужно сделать, чтобы заставить тебя прекратить это?
Том долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Я смотрела на него. В конце концов он проговорил:
– Ты доверяешь Форду? Этому инженеру, который приезжал сюда и проводил анализы? Ты поверила тому, что он сказал?
– Да. Я верю ему. И Клэй тоже, и…
– Меня интересует только, веришь ли ты.
– Да. Я верила и продолжаю верить. Думаю, Том, он очень хороший человек.
– Как это может быть правдой? – скорее себе, чем мне тихо произнес Том. – Я видел ту воду. Я видел результаты анализов.
Он поднял на меня глаза.
– Ты тоже видела ее.
Я наклонилась вперед и посмотрела в его лицо.
– Я видела в воде что-то сияющее. Я видела больную козочку и мою визжащую дочь. Том, я думала над этим… Я никогда не видела фосфора в воде… Том, это очень сбивает с толку. Мы ведь тогда только проснулись, а накануне много выпили, Хилари так визжала… Пожалуйста, подумай хорошенько. Возможно… ты мог ошибиться. Возможно, так и есть?
– Нет, невозможно. И, кроме того, был отчет лаборатории…
– Я его не видела. – Я просто ненавидела себя, когда говорила это. – Я никогда не видела, и никто не видел.
Наступила еще одна продолжительная пауза.
– Ты думаешь, я это придумал?
– Нет. Но вдруг к этому времени ты очень устал и расстроился из-за воды, козочки и Хилари…
– Я не придумал это, это не галлюцинации. В воде что-то было. Не важно, что Милликэн сделал с ней, но все было написано в отчете. Мне наплевать, верит ли кто-нибудь в это, но все-таки я хочу, чтобы ты верила.
– Я хочу верить… – ответила я и обнаружила, что так оно и есть. – Послушай, может ли это поступать в воду откуда-то еще, не с завода? С какой-нибудь частной фирмы или предприятия?
– Но Козий ручей не связан ни с чем, кроме реки Биг Сильвер, а на реке нет ничего, кроме этого завода, на расстоянии двух тысяч миль. Русло ручья приближается к реке выше того места, где в него идет отводка от реки. Это земли плантации „Королевский дуб". Там, в верховьях, нет ничего, кроме лесов. Леса и поселение чернокожих, где живет Скретч.
– Может быть, что-нибудь вокруг этого поселения? Что-нибудь вроде… отбросов, хлорки, гербицидов?
Я знала, что это звучит смешно, но Том не улыбнулся.
– Нет, – ответил он, – отходы с верховьев не содержат стронция, плутония и цезия. Возможно, именно цезий освещал воду. Он делает это. Я читал, что вода в ямах, где затапливаются радиоактивное топливо и центральные стержни с завода „Биг Сильвер", светится голубым. Отходы топят в воде, чтобы они смогли разложиться, энергия от использованного топлива и освещает воду.
Я безнадежно покачала головой:
– Тим Форд сделал анализы всей воды, которая может попадать с владений завода в реку и ручей. Он не обнаружил… как это называется? Цезия? Он не нашел плутония или стронция. Тим – самый лучший эксперт, какой только есть. Как я слышала, в стране нет никого, кто смог бы сделать анализы воды хоть немного лучше.
– Ты можешь снова вызвать его сюда?
Я посмотрела на Тома.
– Ты можешь устроить так, чтобы он приехал ко мне на Козий ручей, например, завтра или послезавтра, к вечеру? Если Форд приедет, я подпишу проклятое заявление Гарольда. Я скажу ему, что навсегда отхожу от дел. Я подпишу бумагу в тот же момент, как ты мне передашь, что Форд в пути. Можешь сказать Клэю, что я сделаю это.
Я молчала.
– Это касается лесов, Энди.
– Я попытаюсь, – медленно произнесла я. – Я сделаю все от меня зависящее. Я позвоню Форду сегодня вечером, как только доберусь домой. Я скажу Клэю…
– Не говори ему насчет инженера, просто скажи, что я подпишу бумагу и пообещаю, что из-за завода неприятностей не будет. Скажи ему только это.
– Том, что ты собираешься делать?
Он встал и отошел к противоположной стене камеры, где на аллею за тюрьмой выходило маленькое, высокое, зарешеченное окошко. Он стоял и смотрел в жаркую ночь.
– Энди, я прошу сделать это для меня, не задавая никаких вопросов. Никаких, – сказал он, не поворачиваясь. – Это последнее, о чем я тебя когда-либо попрошу. Если ты не можешь сделать это, скажи мне теперь же.
Я почувствовала, как вновь потекли теплые, надоедливые и ненавистные слезы.
– Я бы отдала что угодно, чтобы быть такой же уверенной, сосредоточенной и преданной, как ты, – мрачно заметила я. – Всю свою жизнь я была… непростой. Всегда смущенная, настороже, погрязшая в болоте фактов и вежливости и всех многочисленных сторон разных вещей. Я бы хотела, чтобы у меня была твоя… Тиш однажды назвала это „одержимостью одной идеей".
– „Вы мои особые покровители и покровители всех вновь обращенных, – медленно произнес Том голосом, каким он обычно цитировал, – …всех, кому предстоит совершить утомительное путешествие к истине, всех, кого запутали знания и предположения, всех, кто из-за вежливости делает себя соучастником вины, всех, кто находится в опасности из-за своих талантов".
Он повернулся ко мне и улыбнулся.
– „Ради Того, кто не отверг твой необычный дар, молись всегда за познавших, за уклонившихся, за слабых, – продолжал Том. – Пусть не будут они забыты у Трона Господня, когда сирые и убогие обретут царствие свое".
Я ничего не сказала, и его улыбка стала еще шире:
– Это отрывок из Ивлина Во.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82