Там, у реки, совсем другой мир. Я знакома, наверно, с тремя женщинами, чьи мужья работают на „Биг Сильвер", и только с одним мужчиной – директором бюро по информации общественности. Он довольно приятный парень. Но все эти люди – инженеры, физики, технические работники высокой квалификации, и у них свои клубы и свое соседство, а их дети играют друг с другом… – Тиш внезапно замолчала, как будто поняла, что заболталась. Я продолжала смотреть на нее.
– Энди, это чистая правда, – сказал Чарли. – Я живу здесь с рождения. И помню день, когда было объявлено, что правительство намерено построить завод по производству бомб на реке Биг Сильвер. После первой истерии ничего не изменилось. Я хочу сказать, что, может быть, тридцать пять тысяч человек влились в наш город, но они не смешались со старой его частью и не изменили ничего существенного в нем ни тогда, ни по сей день. Я слежу за ежедневными данными о состоянии воздуха и воды. Я не дурак и не прячу голову в песок. Просто нет никакой опасности. Если бы она была, я бы первый узнал о ней.
Я взглянула на Картера, пытаясь и в нем найти хоть некоторое успокоение для моего бешено бьющегося сердца. Безусловно, Тиш права, безусловно, Чарли знал бы, безусловно, они не рисковали бы безопасностью их дочерей все эти годы.
– Уж не знаю, что там есть – в воде или в почве, – но я хотел бы, чтобы этого было больше, – заявил Картер. – В Пэмбертоне намного больше чемпионов, которые родились, были выращены и вытренированы именно здесь, чем в любом другом городе страны. Все нормально, Энди. Может быть, это и правильно, что начинают обнародовать данные о других местах. Я читал о Фернальде, Ханфорде и Оук-Ридже. Но я знаком с представителями высшей администрации компании „Страттон-Фурниер", некоторые из них – мои клиенты. Я общаюсь с ними уже многие годы. Недавно они получили какую-то государственную награду за содержание реактора в исправности или что-то в этом роде, а результаты контрольных проверок никогда не были близки к опасной черте. Ни разу за сорок лет. Я тоже слежу за этим. В тот день, когда что-нибудь изменится, я лично вывезу вас с Хилари туда, куда вы захотите уехать. И сам уеду. Тиш права. Вы просто даже не будете знать, что „Биг Сильвер" находится где-то поблизости.
Внезапно я поверила всем доводам друзей, и кратковременный приступ ужаса прошел. Возможно, что моя критическая норма была уже давно достигнута и я не могла поддерживать уровень адреналина, но их слова в тот мягкий, насыщенный стрекотом цикад летний полдень показались мне весьма убедительными. Все остальное было абсурдно.
Я легла на спину на одеяло Тиш, закрыла глаза и почувствовала, как солнце спокойно прижимает мои веки, услышала крики куропаток и жужжание пчел в красном клевере, вдохнула аромат сосен и согретой солнцем травы, мускусный запах чистокровных лошадей, ощутила медленное покачивание земли и подумала о бесконечно красивом и благодатном старом городе, что раскинулся вокруг меня. Тиш была права. Мысль о том, что где-то там, к востоку, в огромных, бесконечных топях реки Биг Сильвер притаился завод по производству смерти, была сейчас для меня просто невообразима. И лишь старый Пэмбертон, еще вчера не существовавший для меня, стал сегодня единственной реальностью.
– Ну как, все в полном порядке? – прошептала мне на ухо Хилари.
– Да, – не открывая глаз, произнесла я, – все в полном порядке.
Две недели спустя мы переехали в маленький домин в рощице рядом с улицей Уимси, который Тиш заранее сняла для нас.
Он был именно таким, как и описывала Тиш: с первого момента домик заключил нас в свои объятия, как будто приворожил к себе. И мы охотно поддались его сельскому очарованию.
Был уже поздний вечер накануне выходных, когда большой фургон из Атланты протрясся по корням усыпанной сосновыми иглами подъездной аллеи. Он выглядел как мастодонт, протаптывающий себе путь в лесу. И лишь к воскресному вечеру мы закончили распаковывать вещи и раскладывать все необходимое для сна, купанья и еды. Везде все еще валялись коробки и корзины, но у меня уже не было сил их убирать.
Занятия в школе у Хилари начинались на следующее утро, равно как и моя работа в Пэмбертонском колледже. Я лежала на полу, бессмысленно уставившись на массивные потолочные балки – теперь наши балки, – и гадала, смогу ли я когда-нибудь двигаться снова.
– Если ты скажешь, где что лежит, я приготовлю нам сандвичи, – нерешительно предложила Хилари. Я повернула голову и улыбнулась ей.
– Подожди две минуты, я все сделаю сама, – сказала я, а затем, прибавив: – О, черт! – села.
– В чем дело, мама?
– Я обещала своей новой начальнице, что оставлю экземпляр моего конспекта на ее столе, чтобы завтра утром на собрании сотрудников он был у нее на руках. И забыла об этом. Мне придется отправиться в колледж сейчас же. У нее не будет времени прочесть его, если я этого не сделаю. Идем, я отведу тебя к тете Тиш – поешь у нее.
Я оставила Хилари, жующую сандвичи с арахисовым маслом и желе, у Тиш на кухне и направила „тойоту" через Пальметто-стрит к колледжу. Все было именно так, как говорил Картер: Пэмбертон к востоку от главной улицы был совершенно иным городом. Здесь был знакомый мне Новый Юг маленького городка: полоса торговых центров, палатки быстроприготовляемой пищи, торговля с колес всех видов, бюро обслуживания, магазины, торгующие со скидкой, маникюрные салоны, секции аэробики и стоянки для трейлеров.
Между баптистской молельней и Центром развития счастливой страны детства я увидела станцию по контролю воды и почвы, а за ней – станции по передаче атомной энергии и Магическую грибную пиццерию.
Очевидно, население Пэмбертона на этой стороне Пальметто чувствовало себя так же уютно рядом с заводом „Биг Сильвер", как и те, кто жил на другой стороне города. Я лишь пожала плечами. После очарования и красоты старого Пэмбертона эти пошлые строения были небрежными и раздражали взор, но в то же время оказывали странное успокаивающее воздействие. Это был знакомый мир, хотя прежде я и посетила его лишь один раз.
Я свернула на длинную подъездную аллею, которая змеилась через пекановую рощу и вела к группе приземистых белых бетонных зданий – Пэмбертонскому государственному колледжу. Зданий было немного, и я без труда отыскала место стоянки, где оставляла свой автомобиль, когда приезжала для первой беседы. Бюро по связям с общественностью находилось неподалеку.
Я подвела машину к закрытой стальной двери и вышла в горячие серые сумерки. Других автомобилей на стоянке не было. Натриевые лампы, окружавшие стоянку, еще не зажглись, и я двигалась в глубокой тьме. Дверь не была заперта. Я вошла в длинный темный холл. Не найдя выключателя, я ощупью, почти в полной темноте, преодолела небольшое расстояние до Бюро и обнаружила, что оно закрыто. Постояв немного, раздумывая, что делать, я подсунула мой конспект под дверь и поспешила назад к стоянке. Пустой, пахнущий мелом сумрак вызывал мурашки и заставлял сердце биться намного быстрее. Казалось, мои шаги звучат, как гонг. Вдруг я подумала, что приходить сюда одной было по меньшей мере глупостью.
Входная дверь была заперта. На мгновение меня охватила паника, я стала барабанить кулаками по гладкой стали, пробовала вышибить ее плечом…
Но вдруг дверь рывком открылась, и я, спотыкаясь, выскочила в сумерки и буквально упала на руки мужчины, стоящего у входа в здание.
Я вздохнула, взглянула на него, и невольный крик ужаса вырвался из моей груди. Я отскочила, пытаясь пробраться вдоль стены к автомобилю, лихорадочно соображая, есть ли в машине что-нибудь, чем я могла бы защититься, если, конечно, доберусь до нее.
В тихих пустынных сумерках человек выглядел поистине ужасающим, диким, сумасшедшим. Невысокий, едва ли на полголовы выше меня, прямые, без блеска, черные, как у индейцев, волосы, падающие на глаза, как темная запятая. Его лицо было покрыто полосками какого-то вещества, которое казалось только немного темнее его кожи. Он был в лохматой разорванной рабочей одежде, усеянной пятнами и затвердевшей. На тонкой талии – кожаный пояс, на нем висел зачехленный нож. Маленькие аккуратные ноги оказались обутыми в грязные мокасины. На одном мощном плече его было закреплено нечто, напоминающее колчан со стрелами. Светлые глаза сверкали из-под волос. От мужчины ужасно пахло высохшим потом и чем-то еще, чем-то старым, испорченным и диким.
На этой по-земному безобразной стоянке для автомобилей он выглядел таким же чуждым и опасным, как тролль или кровожадный пигмей.
Я в ужасе подумала о сумасшедших, увечьях и заголовках в газетах, о Хилари, ожидавшей у Тиш моего возвращения, которое никогда не состоится, о крутящихся голубых огнях на той заколдованной земляной аллее и о детском диком плаче…
– Прочь с дороги! – закричала я высоким и тонким голосом, глупо звенящим в моих ушах. Мужчина молча отступил назад, чтобы дать мне пройти.
За его спиной я увидела забрызганный грязью вездеход, стоящий рядом с моим автомобилем, а на капоте его машины – тушу оленя с черной застывшей кровью вокруг небольшого отверстия. Открытые глаза животного были непрозрачными и будто стеклянными, а толстый язык вываливался изо рта с черным ободком, на изящной голове была решетка рогов, тонких, как корона.
Охотник! Этот сумасшедший был всего лишь охотником на оленей, а запах и темные пятна на его лице и одежде – кровь! Мой страх мгновенно сменился яростью и отвращением. Но от того, что я смогла определить, кто этот человек, у меня не стало меньше причин опасаться его. Я была глубоко шокирована этим мертвым созданием, лежащим там, среди безжалостного темного бетона, стали и асфальта; его напрасно растраченная красота и полная отчаяния мертвая неподвижность тронули меня почти до слез. Я резко вскинула голову, чтобы посмотреть на охотника, и он тоже настороженно и вопросительно обернулся к джипу и оленю.
– Господи, прошу прощения, – сказал мужчина. Его голос был мягким и легким, как у певца. – Я не думал, что встречу кого-нибудь здесь в воскресенье вечером. Иначе я бы оставил тушу дома. Вам плохо?
Мне хотелось его ударить. Я была сердита. Сердита из-за его подавляющей дикости и здоровья темной кожи, сердита из-за его вонючей одежды и крови прекрасного животного на ней. Я была разъярена его быстрой уверенностью в моей слабости.
– Нет, меня не тошнит, – резко ответила я. – А вот вас должно бы было. И я надеюсь, что так оно и будет. Как вы можете есть такое красивое существо? Если вы, конечно, собираетесь это делать.
– Да, собираюсь. – В его голосе прозвучало что-то глубинное – смех? – Я не убиваю то, что не годится в пищу. А позвольте вам задать вопрос. Как вы можете есть что-то, что не было бы красивым?
Я уже с трудом различала человека в кромешной темноте. Но внезапно натриевое освещение зажглось. Кожа мужчины стала цвета бледного загара, черная кровь на лице – темно-красной, а светлые глаза – такими же голубыми, как лед, и похожими на глаза Хилари.
Он улыбнулся – его белые зубы сверкнули. Человек легко коснулся лба, как бы приподнимая шляпу, и проскользнул ровной бесшумной походкой дикого зверя в здание. Я слышала, как внутри открылась дверь, и увидела, что в окне зажегся свет. В плотном воздухе разлились звуки квартета Гайдна. Я села в „тойоту" и поехала обратно в Пэмбертон. Во время поездки я с удивлением обнаружила, что вся дрожу.
Забрав Хилари и поболтав с Тиш и Чарли, я вернулась домой. И, хотя сгорала от желания расспросить своих друзей об этом странном человеке с оленем, все-таки не решилась на подобный шаг. Внутренним чутьем я понимала, что он каким-то образом принадлежал к этому дикому, старому, сумрачному миру, лежащему вдоль реки Биг Сильвер на восток, где-то там…
В ту ночь, прежде чем раствориться во сне в спальне, которая теперь должна была стать моим убежищем, я долго лежала с закрытыми глазами, а на моих веках как будто отпечатался вспышкой молнии образ темного человека и окровавленного остывающего оленя.
Глава 3
В семидесяти пяти милях к северо-западу от границы между штатами Джорджия и Флорида по обеим сторонам реки Биг Сильвер протянулись огромные болота под тем же названием. Почему они названы так, никто не знает – ведь за исключением коротких спазмов южных зим, когда поля осоки и рогоза вдоль болот покрыты серебряным инеем, Биг Сильвер почти всегда одета в зеленые и черные цвета. Зеленый – от сосен и кипарисов, а также заплаток полей сои, а черный – от стволов деревьев и неподвижной густой воды. Покрывала и шали испанского мха, который укутывает высокие прямые кипарисы и дубы, тоже не имеют серебряного блеска. Никакой драгоценный металл не покоится под черной грязью дна этих болот. На островках, поросших кипарисами, пробивается зеленый сверкающий свет. Когда-то река и болота имели индейское название, возможно, и означавшее „Большое Серебро", но теперь оно забыто. Имя ускользнуло из памяти вскоре после того, как последний из маленьких прибрежных индейцев, занимавшихся охотой и рыбной ловлей, покинул эти места. Все, что осталось от племени, – так это сглаженный временем ритуальный холм из раковин и земли в глубине болот, который довелось увидеть лишь немногим жителям Пэмбертона.
Да и сами болота видели немногие. А старая, темная, молчаливая огромная трясина Биг Сильвер продолжала жить, несмотря ни на что.
На рассвете перед сентябрьским субботним утром, ровно через неделю после нашего переезда в небольшое жилище на улице Вимси, я сидела в своеобразном домике, устроенном на дереве – на нижних ветвях огромного дуба, растущего на небольшом островке Козьего ручья, как мне казалось, в самом сердце болот Биг Сильвер, и поджидала появления оленя.
В рунах у меня было маленькое тонкое ружье, ствол которого казался пронизывающе-холодным в теплом густом рассвете. Я была одета в слишком тесные маскировочные брюки и рубашку, занятую у старшей дочери Тиш – Энсли.
Сидела так, как приказал мне Клэй Дэбни, которому принадлежали и это дерево, и этот настил, и эта земля:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82