Однако за обедом, изрядно выпив, все, за исключением непьющего Цандера, пришли в хорошее настроение и отправились на пароходе на прогулку по Цюрихскому озеру. Фридрих отказался от прогулки.
Он долго бродил по набережной. Ему предстояло самому определить свою судьбу. В отель Фридрих вернулся вечером, не запомнив никаких достопримечательностей города, но с твердым убеждением поступить не в политехникум, а в университет, на физико-математический факультет.
2
Утром Фридрих, ища в справочнике «Пансионат для студентов», наткнулся на отель «Цюрих», где они расположились. Оказалось, что номер в отеле с питанием стоил от семи до десяти франков в сутки. «Мы же разорим добрейшего Мюллера», – подумал он и стал укладывать вещи…
«А не поторопился ли я с решением? Ведь быть вольным слушателем – это отнюдь не то, что быть студентом… Может, съездить в Бауцен, к сестре Елене и посоветоваться с ней? Она учится в Германии и должна знать, в какие немецкие университеты могут принять опоздавшего».
Фридрих отыскал справочник «Высшие учебные заведения Европы». В глаза бросилась гравюра величественного здания времен Возрождения: «Данцигское королевское высшее техническое училище».
«Странно. Как же я раньше не знал об этом училище? А, оно недавно открыто… Так, интересно. Готовит технических специалистов для судостроения… Ускоренный, двухлетний курс обучения… Приглашены лучшие профессора из Берлина, Вены, Цюриха. Да, и главное – рядом с Ригой. Стоит подумать, стоит. Училище существует всего второй год, очевидно, в него легче попасть. Что же делать? Прежде всего, время не ждет. Отец не одобрит «вольное слушанье». Да и я – не одобряю… Значит – еду в Данциг!»
Вечером Фридрих распрощался с друзьями, а утром уже был в поезде. «Среду проведу в Бауцене у сестры, а в пятницу буду в Данциге и в тот же день постараюсь подать прошение в училище».
Данциг чем-то напоминал Ригу и, может быть поэтому, сразу пришелся Фридриху по душе.
Он, подобно Риге, располагался на берегу большой реки Вислы, напоминал Ригу древними церквами, старинными постройками: в нем, как и в Риге, тоже был свой Старый город, с узкими кривыми улицами. Даже здание королевского Высшего технического училища было похоже на здание Рижского политехнического института с тремя выступами по фасаду и большими окнами в три этажа. Правда, высокая крыша с узорными фронтонами и причудливая лепка придавали ему помпезный вид.
Осмотрев город, Цандер поехал в училище. От студентов, толпившихся в вестибюле, он узнал, что здесь учатся немцы, поляки, евреи, латыши. Преподавание ведется на немецком языке и что, действительно, приглашены профессора из лучших европейских университетов.
Цандер попал к проректору и получил заверение, что он будет принят, но процедура оформления займет не меньше месяца.
Получив разрешение на посещение лекций на правах вольного слушателя, Цандер, веселый и ликующий, направился подыскивать квартиру.
Ему вспомнилось, что в Цюрихе он видел табличку: «Пансионат для студентов». «Очевидно, и здесь есть подобные заведения», – подумал он и стал бродить в предместье Лангфур, вблизи училища.
Было зябко: с моря дул влажный холодный ветер. Цандер, подняв воротник и ежась от холода, уже собирался в отель, как вдруг его остановили двое студентов.
– Вы что, комнату ищете, коллега?
– Был бы очень признателен… Я ищу недорогой пансионат…
– Вы из технического?
– Будущий студент… еще не зачислен… я из Риги…
– Вон на горке двухэтажный дом с мезонином. Это пансионат мадам Зольберг. Там хорошо и недорого.
Цандер поблагодарил и стал подниматься по каменной лестнице.
Хозяйка пансионата, фрау Зольберг – полная приветливая дама, – провела его в уютную гостиную с камином, где стоял большой стол. Гостиная одновременно служила и столовой. Затем поднялась с ним на третий этаж в мезонин и распахнула двери небольшой опрятной комнаты с железной кроватью, столом для занятий, шкафом и двумя старомодными креслами:
– Вот, если угодно, эта комната к вашим услугам.
– Простите, а какова цепа?
– С полным пансионом и стиркой белья – тридцать марок в месяц.
– Благодарю вас, фрау Зольберг, эти условия меня устраивают.
Фридрих заплатил за месяц вперед и, взяв извозчика, перевез свои вещи.
В тот же день в Ригу была отправлена телеграмма:
«Приступил к занятиям. Все отлично. Скоро буду зачислен студентом в Данцигское королевское высшее техническое училище. Целую. Фридрих».
Отпустив младшего сына в Швейцарию, доктор Цандер почувствовал себя совсем одиноко. Собственно, его одиночество началось давно, еще со смертью жены, которую он горячо и нежно любил. Сейчас, когда старшие дети выросли и отделились, шумный дом Цандеров опустел. А тут еще уехал Фридрих…
Артур Константинович, приезжая со службы, первым делом спрашивал у няни: нет ли телеграммы от Фридриха? И, получив отрицательный ответ, долго ходил по пустым гулким комнатам или закрывался в своем кабинете.
Он уже не раз упрекал себя за то, что отпустил Фридриха в такую даль. «В сущности, он еще совсем юноша, не имеющий никакого жизненного опыта. Нигде не был, ничего не видел. Переждал бы здесь «смутные» дни и, глядишь, спокойно бы кончил курс. А теперь что? Да… Это Оттель меня подбил. «Пусть едет с Борей – они товарищи, однокашники». А этот Боря старше Фридриха почти на пять лет. Учился в Петербурге, но был выгнан за кутежи. Учился в Киеве – и тоже не прижился… Как же я отпустил с ним Фридриха?..»
В четверг Артур Константинович приехал со службы раньше обычного и, узнав, что телеграммы нет, прилег в кабинете – у него побаливала поясница. Прилег и уснул.
Его разбудил резкий незнакомый звонок. Он слышал, как няня, шаркая тяжелыми калошами, прошла на крыльцо и спросила: «Кто там?»
– Телеграм-ма! – отозвался зычный голос.
Это слово заставило старого доктора вскочить и поспешить в переднюю. Он расписался в книге, дал почтальону полтинник и дрожащими руками развернул бланк.
– Ну что, барин, от Фридриха? – с радостной дрожью в голосе спросила няня.
– От него. Все хорошо! Но позволь… Он очутился в Данциге и подал прошение в королевское высшее техническое училище. Странно… Впрочем, жив-здоров, а это – главное! Ставь самовар, старая, – сегодня у нас праздник!..
Прошел год. Профессор Зоммер, преподававший математику, покорил Цандера.
Фридрих никогда и не предполагал, что математикой можно увлекаться до самозабвения, что эта одна из древнейших и точнейших паук таит в себе так много заманчивого и неведомого!..
Математика вернула его к заветной мечте – мечте о полетах в мировое пространство.
Отыскав в библиотеке «Научное обозрение» со статьей Циолковского, Фридрих вновь проверил его расчеты и даже стал делать выкладки о полете космического корабля на Луну.
За этими, казалось бы фантастическими, расчетами он отдыхал душой, отдавал им все свободное время.
«Кончу курс в Данциге и вернусь в Россию. Только Россия, эта отсталая, но могучая страна, может стать родиной мировых кораблей…»
Весной, когда приблизилась пора выпускных экзаменов, пришла телеграмма из Риги: «Отец при смерти, выезжай немедленно».
3
Поезд пришел в Ригу днем. Фридриха никто не встретил. Он догадался, что дело плохо, и, наняв извозчика, погнал в Задвинье.
Велев извозчику ждать, он выскочил из пролетки и через сад побежал к дому.
На звонок вышла старая няня Матвеевна с заплаканными глазами.
– Ой, Фридрих, слава богу, что ты приехал. Скачи в городскую больницу – может, еще застанешь в живых… Все с утра там…
Сбросив чемоданы в саду, Фридрих, пообещав извозчику на водку, велел гнать как можно быстрей.
Старый доктор умирал в отдельной палате с маленькой передней, где сидели и толпились изнуренные бессонными ночами дети, родные, друзья.
Запыхавшегося, бледного Фридриха кто-то взял за руку и повел прямо в палату:
– Иди, иди, Фридрих, он тебя зовет,
Отец лежал на высоких подушках и неподвижными, подернутыми дымкой глазами смотрел на дверь. Около него сидела сестра и стоял старичок-доктор.
Узнав Фридриха, больной, с усилием приподняв белую, высохшую руку, указал на стул.
Фридрих бросился к этой бледной руке, поцеловал ее и сел, боясь взглянуть в страшное, неузнаваемое лицо отца.
– Хочу… хочу, чтобы учился здесь… Хочу, чтобы ин-жене… инже-не… иди!
Отец бессильно махнул рукой. Фридрих, бросив прощальный взгляд на отца, выбежал в коридор и, опустившись на белый деревянный диванчик, приглушенно зарыдал…
Больничная ночь тянулась в тревожном оцепенении: все сидели у белой двери.
Старичок-доктор Артур Артурович и сестра Мильда дежурили в палате. Больной словно бы отходил.
К утру стоны прекратились.
Измученный бессонными ночами, доктор присел на стул у кровати, и его седая голова с клиновидной бородкой начала медленно клониться на грудь. Он всхрапнул и тут же испуганно открыл глаза. Сквозь очки взглянул на больного, тускло освещенного желтоватым светом настольной лампы и голубым, чуть брезжившим светом дня.
Больной лежал по-мертвецки: глубоко вдавив голову в подушку, приподняв крупный заострившийся нос.
«Кажется, конец», – с горестью подумал доктор (Цандер был его другом с университета) и взял мертвенно-бледную руку больного. Рука была еще теплой. Он стал прощупывать пульс и ощутил слабые, но четкие удары.
«Что такое? Неужели от бессонницы обостряется ощущение? Ведь вчера пульс прощупать было почти невозможно». Он сдвинул на лоб очки и взялся поудобнее. Больной вдруг открыл глаза и очень явственно сказал:
– Пить!
Сестра с ложечки дала ему клюквенного настоя.
– Спасибо! – прошептал больной. – Я хорошо спал.
Доктор удивленно взглянул на сестру и глазами указал на больного.
Та поняла и, взяв полотенце, осторожно отерла выступивший на лбу пот.
Тот благодарно улыбнулся.
– Тебе лучше, Артур? – спросил доктор.
– Да… А где Фрид… хочу его…
Позвали Фридриха. Он пришел и сел на место доктора у кровати.
– Дай руку, – сказал больной чуть слышно.
Фридрих взял его худую, влажную руку в свои.
– Хорошо, сынок… Спасибо, что приехал. Теперь я поднимусь…
С этого дня здоровье старого Цандера стало улучшаться. Доктор Артур Артурович, смущенно и радостно улыбаясь, разводил руками:
– Ничего не могу понять, обреченный встает из могилы…
Недели через две больному было разрешено вставать, а через месяц его перевезли на Рижское взморье. Он пожелал, чтобы Фридрих жил с ним…
Целебный морской воздух подействовал благотворно. К концу лета старый Цандер совершенно поправился, перебрался в город и стал снова ездить на службу…
Подошло время Фридриху ехать в Данциг. Однако у него из головы не выходили слова отца, сказанные на смертном одре: «Учись здесь… стань инженером». Он боялся, что разговор о Данциге может вызвать новый сердечный приступ… «Может, отец забыл о своем желании или передумал? Впрочем, теперь, когда возобновились занятия в Риге, меня не очень тянет в Данциг».
Однажды, когда отец вышел в сад подышать свежим воздухом, Фридрих подсел рядом на скамейку:
– Папа, я бы хотел с тобой поговорить. Можно?
– Уж не собираешься ли снова в Данциг? Хочешь бросить отца-старика?
– Нет, напротив, я хочу опять поступить в наш Политехнический.
– Благое дело, сынок. Я знал, что ты поступишь благоразумно, – обрадовался отец, – иди и подавай прошение. Тебя тут помнят и любят…
4
Цандеру не зачли ученье в Данциге и приняли снова на первый курс. Он считал это несправедливостью. Учился без увлечения, пропускал многие лекции, проводя это время в библиотеке. Так прошли последние месяцы девятьсот седьмого года.
После рождественских каникул стали читать новые предметы, и у Фридриха опять возник интерес к занятиям. Правда, на лекции по математике он по-прежнему не ходил, потому что отлично знал ее. Однако технические дисциплины изучал старательно и увлеченно.
Зима была промозглая, гнилая. Снег выпадал и снова таял. Дули пронзительные влажные ветры. На улицу люди выходили лишь при крайней нужде.
Но однажды утром Фридрих проснулся и увидел на крышах снег. Он подбежал к окну. Весь сад был запушен: снег лежал на земле, на ветвях, на прошлогодних, еще не опавших листьях; и ни малейшего дуновенья ветерка.
– Наконец-то, наконец-то настоящая зима! – радостно воскликнул он и, быстро одевшись, побежал вниз, достал из чулана лыжи, натер их парафином.
– Фридрих, разве ты сегодня не пойдешь в институт? – спросила Матвеевна.
– Первые два часа математика, мне разрешено не посещать. Хочу прокатиться на лыжах.
– Вначале выпей кофе. Завтрак давно готов.
– Сейчас, сейчас! – весело крикнул Фридрих и побежал к себе в комнату.
Спустился он в толстой вязаной фуфайке и теплой шапочке. Выпил наскоро кофе и, взяв лыжи, вышел на тихую улицу, где уже была проложена лыжня…
Часа через полтора вернулся розовый, сияющий.
Няня давно не видела его таким. Она обрадовалась и, положив ему в портфель кулек с пирожками, проводила в институт.
Только Фридрих разделся и поднялся в вестибюль, как раздался звонок, из аудитории высыпали студенты. По лестнице вниз шел белокурый высокий парень, неся какое-то крылатое сооружение, похожее на самолет.
– Послушайте, – остановил его Фридрих, – что за модель у вас? Новый самолет?
– Нет, это аэролет!
– Аэролет? Я не слыхал… Кто же его изобрел?
– Собственно, это еще только проект… Причем весьма примитивный… А вы что, интересуетесь воздухоплаваньем?
– Меня больше увлекает проблема межпланетных перелетов.
– Вот как? – удивился белокурый. – Вы на каком факультете?
– На механическом.
– И я тоже! Давайте знакомиться. – Белокурый протянул крепкую широкую ладонь. – Стрешнев! Андрей Стрешнев!
– Фридрих Цандер!
– Как же я вас не знаю? Вы на каком курсе?
– Собственно, я поступил еще в пятом, но после закрытия института учился в Данциге… Теперь снова на первом.
– А я на втором. Рад познакомиться. Я знаю человека, который первым поднял вопрос о межпланетных перелетах.
– Циолковского?
– Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80