О ней профессором П. П. Фан дер Флиттом написан специальный отзыв, из которого следует, что затронутый Циолковским вопрос уже нашел научное освещение в трудах Р. Клаузиуса, К. Максвелла, Л. Больцмана и Я. Ван дер Ваальса.
Тем не менее на заседании Физического отделения была отмечена тождественность выводов Циолковского с выводами вышеозначенных ученых и, учтя то обстоятельство, что учитель из Боровска, не имея специального образования и не зная о названных трудах, дошел до верного решения самостоятельно – на заседании было постановлено рекомендовать его в члены Русского физико-химического общества.
Рекомендация Физического отделения была уважена на объединенном собрании, и общество уведомляло Циолковского, что он единодушно принят в члены Русского физико-химического общества.
Циолковский прошелся по комнате и снова прочел письмо.
«Обидно, черт возьми! Очень обидно! В журнале мою статью потеряли, а здесь – такой ответ… Столько работал и вдруг открыл известное… Обидно и стыдно. И все из-за того, что я не располагаю нужной литературой, систематическими знаниями…
Что же теперь делать? Писать, благодарить, что меня избрали в члены общества? Это значит расписаться в собственном невежестве и признать, что тебя избрали из сожаления.
Нет, господа, я воздержусь. Мне не надо ни снисхождения, ни жалости. Я буду упорно трудиться, и придет время, когда вы признаете мои труды и изберете без оговорок. Я еще докажу вам, что кое-что стою. Я обязательно докажу! – громко выкрикнул Циолковский.
Услышав взволнованный голос мужа, в комнату вошла Варенька.
– Костя! Костенька! Что с тобой? Ты чем-то расстроен?
– Вот, почитай, и все поймешь.
Варенька прочла письмо, и глаза ее засветились:
– Костя, твою работу одобрили?.. Тебя избрали в члены общества? Это большая радость! Это – победа!
– Победа? – переспросил Циолковский. – А что я сделал? Установил, что Земля вертится?
– Костя, милый! Ну, зачем так? Просто ты немного опоздал…
– Я всегда опаздываю… Потому, что я в глуши и многого не знаю…
– Полно, Костенька. Успокойся. Нельзя так отчаиваться. Если не веришь мне – спроси Сергея Андреича. Он тоже скажет, что это победа! Не только в Боровске, но и во всей губернии, наверное, нет человека, которого бы избрали в общество. Это большое событие, Костя.
– Ты думаешь? Впрочем, пожалуй. Другой бы воспользовался этим. А я отвечать не буду…
Новый 1883 год обе семьи встречали вместе. Стрешневы, у которых гостила мать Лизы Екатерина Афанасьевна, пригласили Циолковских к себе. Торжество было весьма скромным. Распили бутылку шампанского, потанцевали, попели.
Перед чаем, когда Лиза стала показывать Вареньке привезенный матерью семейный альбом, Стрешнев с Циолковским уединились в кабинете.
– Что, дорогой друг, не сыграть ли нам в шахматы? – предложил Стрешнев.
– Нет, благодарствую, Сергей Андреич, уж поздно – скоро вторые петухи запоют. А вот, если позволите, я бы хотел поговорить.
– Сделайте одолжение, Константин Эдуардович. Как не стыдно спрашивать разрешения… Или мы не друзья?
– Именно друзья! И я давно хотел открыть душу, да… как-то стеснялся.
– Что-нибудь случилось серьезное? – с тревогой спросил Стрешнев. – Вы мне можете открыться, я умею хранить тайны.
– Знаю, знаю… – дружески пожал его руку Циолковский и придвинулся ближе. – Дело, собственно, касается только моих трудов… Да вот – прочтите сами.
Циолковский достал из кармана основательно помятое письмо и передал. Стрешнев быстро прочел и удивленно взглянул на Циолковского.
– Я не совсем понимаю, Константин Эдуардович, что вас волнует?
– Ах, боже мой! Да ведь отвергли же мою работу… И могли подумать, что это плагиат…
– Что вы? Что вы? Как можно?.. Напротив, все удивлены и поражены вашей интуицией, вашей прозорливостью… Ведь избрали же в члены общества. Надо сообщить в училище.
– Нет, нет! – испуганно замахал руками Циолковский. – Если бы один раз я ошибся, тогда бы ничего… А вчера получил второе письмо. Вот, поглядите.
Стрешнев развернул хрустящую бумагу, быстро пробежал глазами официальное уведомление и приложенную к нему записку.
– Вот. Вот что важно, дорогой друг. Слушайте: «Автор придерживается французской школы, и выводы, сделанные им, частично известны».
– Опять известны! – огорченно вздохнул Циолковский.
– Частично известны! – повысив голос, продолжал Стрешнев. – «Но труд его показывает несомненную талантливость». Вы слышите меня? «Несомненную талантливость! – И. Сеченов!» Это же светило! Его знает весь мир. Вы должны быть на седьмом небе от счастья. Шутка ли? Сеченов похвалил! Садитесь за новую работу. Теперь вам дорога открыта!
– Да, да! Вы правы, Сергей Андреич! Я растроган. Спасибо! Вначале я как-то приуныл, а теперь вижу – Сеченов поддержал. Это ободряет… Спасибо! Я буду работать. Я уже давно вынашиваю одну мысль… Но прошу – о нашем разговоре, о моем избрании – пока никому не говорить…
3
На масленой, после долгих метелей, накидавших сугробы до крыш, установилась тихая, мягкая погода с синими звездными вечерами. Циолковский смастерил «сани-самокаты» и катал на них Вареньку. Устройство саней было очень простое: на длинных лыжах был укреплен старый стул с высокой спинкой. Усадив Вареньку, Циолковский, подталкивая стул, разбегался и становился на лыжи. Чтоб «сани-самокаты» скользили, он натирал лыжи свечкой. С горки «сани-самокаты» мчались быстрее «кованцев». Стрешневы по вечерам приходили на спуск к реке, чтоб покататься вместе с Циолковскими.
После катанья, надышавшись свежим морозным воздухом, Циолковский закрывался в своей комнате и с упоением работал над новой статьей. В этой статье, которая получила название «Свободное пространство», он старался обобщить мысли, волновавшие его еще в Москве. Это мысли о полетах в мировом пространстве.
Циолковский пытался представить и описать условия, которые создадутся при полете снаряда в пространстве при отсутствии силы тяжести. Он намечал принцип реактивного движения и указывал возможные способы управления движением в воздушном пространстве и стабилизации снаряда в полете.
В начале апреля, когда звенели ручьи и на реке вздулся лед, Циолковский позвал к себе Стрешнева, чтоб обсудить с ним почти готовую статью.
Усадив гостя в старинное кресло, купленное по случаю на торгах, Циолковский возбужденно стал ходить по комнате.
– Кажется, на этот раз я убью медведя, Сергей Андреич. Думается, что до меня никто не предлагал подобного. Мой снаряд будет двигаться в мировом пространстве посредством отдачи. Ему но нужен ни водород, ни крылья.
– А как же именно? – полюбопытствовал Стрешнев.
– А вот смотрите!
Циолковский взял со стола рисунок, где был изображен круглый снаряд, и сел рядом со Стрешневым.
– Вот видите, Сергей Андреич, справа у стенки снаряда помещена маленькая пушка. Она будет стрелять ядрами, через определенные промежутки. При выстрелах ядро полетит в одну сторону, а снаряд, в силу отдачи, – в другую. Последовательные выстрелы сообщат ему равномерное движение, а чтоб снаряд не вертелся, на двух перпендикулярных осях будут вращаться круги-балансиры и придавать ему устойчивость. Представляете?
– Весьма оригинальное устройство, Константин Эдуардович, но мне не совсем понятно, как этот снаряд будет заброшен в небо.
– Этот вопрос я еще не решал. Мне сейчас важно разработать устойчивое циклоидальное, то есть прямое, движение шара в пространстве, а потом я обдумаю и его запуск.
– Идея мне кажется замечательной, – похвалил Стрешнев. – Вы задумали весьма оригинально. Весьма!
– Я считаю, что овладение мировым пространством – задача достижимая и не такая уж далекая. А мой снаряд – это лишь первые наметки. Как, советуете работать над статьей?
– Непременно. Константин Эдуардович, – горячо воскликнул Стрешнев. – Это сейчас волнует и занимает умы многих…
Циолковский обычно работал до полуночи и, добравшись до постели, засыпал так, что можно было стрелять – он бы не услышал. В эту ночь он обдумывал вопрос Стрешнева – «как запустить снаряд в мировое пространство» – и не находил приемлемого решения и спал неспокойно.
Под утро в дверь резко застучали:
– Варвара Евграфовна! Беда! Тонем!
Стук и голос няни Циолковский услышал первым. Он мгновенно вскочил с кровати – ноги обожгла холодная вода. «Значит, река вышла из берегов и затопляет наш дом», – мелькнуло в сознании.
– Варя! Варенька! Вставай, нас затопило! – закричал он и, схватив сонную Любашу, стал закутывать ее в одеяло. – Варенька! Скорее за мной на чердак! Ско-рее!
Варенька, сунув ноги в валенки и накинув одеяло, побежала на чердак. Няня и кухарка, схватив первые попавшиеся под руку вещи, тоже спешили туда.
– Сапоги! Где сапоги? – закричал Циолковский и рванулся вниз, где вода уже залила сундуки. Но Варенька, передав ребенка няне, успела схватить его за руку.
– Костя, ты с ума сошел! Ведь простудишься.
– Там мои записи, книги.
– Не пущу! Пусть все пропадает пропадом – не пущу.
В этот миг кто-то застучал веслом по краю крыши.
– Эй! Есть ли кто живой? Отзывайтесь!
– Есть, есть! – закричала Варенька. – Мы на чердаке.
– Тогда вылазьте на крышу – доставим на берег.
– Костя, пошли! Пошли скорей! – крикнула Варя и потащила Циолковского к слуховому окну.

Глава пятая
1
Лиза проснулась от плача ребенка. В гулкой предутренней тишине слабый голосок ребенка звучал так пронзительно, что звенело в ушах. А веки слипались, и поднять их не было сил. Тело ломило от усталости, голова клонилась. Лиза встряхнулась и заставила себя подняться. Наскоро надев капот, она взяла ребенка и села с ним в кресло, боясь, как бы не заснуть и не выронить малыша,
Вдруг стекла окон дрогнули, дробно звякнув от гулкого удара колокола, эхом прокатившемуся по сонному городу.
– Бум! Бум! Бум! – поплыли надсадные звуки набата.
«Кажется, пожар!» – испуганно подумала Лиза, и сон мгновенно слетел. Она приподнялась и растолкала крепко спавшего Стрешнева.
– Сережа! Набат! Сережа, кажется, пожар. Слышишь, как бьют в колокол.
– Да, да, сейчас.
Срешпев вскочил, бросился к окнам, но зарева не увидел.
– Очевидно, горит в другой стороне. Я сейчас выбегу, узнаю. Ты не пугайся. Лизок!
Стрешнев быстро оделся и выскочил, прогрохотав по лестнице каблуками. Лиза замерла, прислушиваясь. Малыш задремал. В сонной мгле раздавались тревожные крики и надсадный стон колокола.
«А вдруг близко загорелось? Надо быть готовой ко всему», – подумала Лиза и стала торопливо одеваться, укладывать вещи ребенка в большую корзину. Крики на улице усиливались. Слышался топот ног – люди бежали к реке…
Лиза подошла к окну и с тревогой стала всматриваться в предрассветную мглу.
Вдруг под окном послышались шаги и голос Стрешнева:
– Сюда, сюда, пожалуйста, на второй этаж.
Лиза вздрогнула и побежала на кухню, где уже сидели одетые няня и кухарка.
– Ой, барыня, вы встали… А в городе-то что деется! Протва вышла из берегов и затопила несколько улиц. Из домов на лодках вывозят. Этакого никогда не бывало.
Дверь отворилась: вошла Варенька с ребенком на руках, Циолковский с узлом, Стрешнев с чемоданом и рябоватая кухарка с самоваром в руках.
Лиза подбежала к Вареньке, взяла ребенка:
– Варенька, я очень сочувствую. Проходите, пожалуйста, располагайтесь как дома, мы будем рады вас приютить.
– Вчера еще все было благополучно, – сдавленным от волнения голосом заговорил Циолковский, – а сегодня беда… Одним словом – стихия!
– Ничего, ничего. Вода спадет, а пока поживете у нас, – старался успокоить Стрешнев. – Вот эти две комнаты – мой кабинет и зала – в вашем полном распоряжении.
– Спасибо, спасибо, Сергей Андреич, – если не стесним… Впрочем, как не стеснить? Ведь нас целая семья.
– Об этом ни слова, Константин Эдуардович. Да вы все мокрые! Эй, нянюшка, Лизок, дайте переодеться гостям да велите Лукерье ставить самовар…
Через час Циолковские, напившись чаю, улеглись спать на диване, уложив маленькую Любашу в старом большом чемодане на пуховой подушке. Хозяева тоже легли. Однако уснуть никто не мог: за окном раздавался надсадный гул набата…
Днем у Циолковского начался жар, и встревоженные Стрешневы послали за фельдшером Розановым, в которого в городе верили больше, чем в заезжих докторов.
Розанов – тихий сутулый человек с окладистой бородой и в очках – вошел неслышно. Поставив на стул в передней кожаный саквояж, разделся, вымыл в кухне руки и только тогда легонько постучался в столовую.
Он долго выслушивал больного в черную деревянную трубку, щупал пульс, измерял температуру, патом удалился с хозяевами и Варенькой в другую комнату и шепотом объявил:
– Дела нехороши: у больного сильная простуда.
– Ах, боже мой! Что же делать? – упавшим голосом воскликнула Варенька.
– Будем лечить, голубушка. Будем лечить! – спокойным, глуховатым голосом сказал фельдшер. – Человек молодой, крепкий… Я думаю, все обойдется. Отчаиваться не надо, милая. Недельки две полежит и встанет.
– Две недели! – горестно вздохнула Варенька, – Как же теперь быть? Ведь у нас дом затопило и все имущество!
– Полно, полно, Варвара Евграфовна, – вмешался Стрешнев, – наша квартира, прислуга и мы сами в вашем распоряжении. Чувствуйте себя здесь как дома, мы сделаем все, что в наших силах. Мы не оставим вас.
– Да, да, Варенька, – обняла ее Лиза. – И я, и мама, и Сережа – все будем вам помогать.
– Вот видите, голубушка. Все складывается хорошо, – сказал фельдшер. – Я тоже не оставлю больного, пока он не встанет на ноги. Пошлите-ка кого-нибудь в аптеку, да пойдемте к больному, надо поставить горчичники. А потом я скажу, чем кормить и как ухаживать…
Циолковский болел тяжело. К ночи температура поднималась до сорока. Он метался и бредил. Фельдшер Розанов делал все, что было в его силах, но болезнь не отступала…
В ночь на девятые сутки был сильный жар, больной бредил, резко упал пульс. Фельдшер Розанов, бледный напуганный сидел вместе с Варей у постели больного и придерживал лед на лбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80