Опять воскресла его давнишняя мечта, навеенная статьей Циолковского: «Если так будет и впредь протекать ученье, если нас будут знакомить с работой больших заводов, я смогу практически работать над созданием летательного снаряда, который бы смог вырваться во Вселенную».
Как-то после занятий, пообедав в институтской студенческой столовой, Фридрих отправился в библиотеку ратуши, чтоб еще раз перечитать статью Циолковского.
Домой вернулся поздно, отец и сестры уже легли спать. Няня, чтоб никого не беспокоить, собрала ему ужин на кухне. Поужинав, Фридрих поднялся наверх, в свою комнату. Он любил перед сном почитать или сделать запись в дневник. Сегодня ничего значительного не произошло, и он, улегшись под одеяло, поближе подвинул лампу и открыл томик Чехова. «Шило в мешке» развеселило его. Он потушил лампу и быстро заснул.
Ему снилось детство. Мать и сестренки качались в гамаке, а он, совсем маленький, играл на траве… Вдруг послышались выстрелы, задребезжали стекла окон. Фридрих закричал и открыл глаза. Было темно, стекла не дребезжали, но выстрелы слышались так явственно, словно стреляли где-то рядом. Фридрих приподнялся, прислушался: выстрелы доносились со стороны центральной тюрьмы. Перед глазами встал январский расстрел. Фридрих вскочил, оделся, стал прислушиваться. Выстрелы постепенно утихли. Начало светать… «Пожалуй, я уже не усну», – подумал Фридрих и, накинув куртку, вышел в сад. Спустился по главной аллее к калитке и вдруг увидел, что кто-то перемахнул через забор и затаился в кустах.
«Неужели вор?» – подумал Фридрих и попятился, соображая, как и что следует делать?
– Цандрик, это я! – послышался шепот из-за куста.
«Кто-то из реалистов, – подумал Фридрих, – так меня звали только в училище». – Он шагнул к кустам и увидел сидящего на траве Яниса Кудзиня, с перевязанной ногой.
– Янис?
– За мной гонятся, Фридрих… если можешь – помоги! – прошептал Янис.
Фридрих протянул ему руку:
– Здесь в горе есть небольшая пещера. Мы детьми в ней играли. Она заросла. Никто нас не увидит. Идем!
Янис шел, волоча левую ногу.
– Вот тут, за кустами.
– Вижу, спасибо! – Янис раздвинул кусты и спрятался.
В калитку громко застучали:
– Открывай! Полиция!
Фридрих подошел, открыл калитку. Двое полицейских, оттолкнув его, побежали по аллеям, осматривая кусты. К калитке, в коляске на вороной лошади, подкатили околоточный и пристав. Пристав спрыгнул первым и, войдя в сад, остановился перед Фридрихом, взял под козырек:
– Не видели, сюда никто не забежал?
– Калитка была закрыта.
– Могли через забор!
– Нет, не видел… Впрочем, я только вышел из дома… Наши еще спят…
Из боковой аллеи, стуча каблуками, выскочили двое полицейских, вытянулись перед приставом:
– Ваше высокоблагородие! Обшарили весь сад – никого нет! Дозвольте обыскать дом?
– От-ставить! – приказал пристав и махнул рукой.
Полицейские юркнули в калитку.
– Извините, что побеспокоили, господин Цандер. Служба… – Пристав приложил два пальца к козырьку и, повернувшись, вышел.
Когда цокот копыт и шаги полицейских утихли, Фридрих запер калитку, осмотрелся и подошел к пещере:
– Янис, вылезай – ушли!
Янис вылез, отряхнул прилипшие сухие листья, крошки земли, протянул руку:
– Спасибо, Фридрих! Ты меня спас. Можно мне тут побыть до вечера?
– Пойдем в дом – тебе надо перевязать ногу.
– А никто не увидит?
– Наших не бойся – они не выдадут… Обопрись на меня и пойдем.
Янис положил руку на плечо Фридриха и, морщась от боли, поковылял к дому.
По черной лестнице они поднялись на второй этаж. Янис сел на стул и стал платком вытирать пот. Фридрих спустился к отцу.
Артур Константинович уже позавтракал и собирался ехать на службу.
– А, ты уже встал! – удивленно воскликнул он, увидев Фридриха.
– Папа, я знаю, ты не одобряешь революционеров… Но тот человек, что спас меня зимой, теперь здесь и нуждается в твоей помощи.
– Он ранен? – насупился отец.
– Кажется, да…
– Кто-нибудь видел, как он пришел?
– Нет, еще было темно…
– Хорошо, иди к нему – я сейчас поднимусь.
Фридрих, войдя в комнату, приложил палец к губам.
Оба слушали, как отец мыл руки, собирал инструменты и, тяжело ступая, поднимался по лестнице.
– Ну-с, здравствуйте, молодой человек! Покажите-ка, что у вас за царапина? – стараясь быть приветливым, начал Артур Константинович.
Янис поднял штанину, снял намокшую кровью повязку.
– Однако! – покачал головой старый доктор. – Фридрих, немедленно сюда таз с теплой водой, спирт, йод, бинт!
Фридрих бросился вниз и мигом доставил все необходимое.
Промыв и забинтовав рану, старик вместе с Фридрихом уложили больного в постель.
– Сейчас вам дадут поесть, потом примите вот это лекарство и – спать!.. Вечером, если все будет хорошо, Фридрих отвезет вас в моей коляске домой или куда скажете… Будьте здоровы!
Старик кивнул, взял саквояж с инструментами и вышел из комнаты…
– У тебя славный отец, Фридрих.
– У тебя тоже! Передай ему от меня сердечный привет.
– Спасибо, но едва ли смогу… Отец четыре месяца был в тюрьме, а сейчас вынужден скрываться…
– Его выпустили?
– Освободили рабочие сегодня ночью. Ты слышал стрельбу?
– Да. Стреляли здорово.
– Это рабочая дружина напала на тюремную охрану, чтоб освободить приговоренных к смертной казни.
– Неужели удалось спасти?
– Да, освободили всех, в том числе и отца.
– Молодцы! Тебя там и ранили?
– Да. Я ведь теперь работаю на заводе и был вместе с товарищами…
– А почему за тобой гнались уже утром?
– Шел к другу, в Задвинье, а городовой увидел кровь на брюках и бросился меня ловить, засвистел. А тут поблизости – участок. За мной – погоня… Хорошо, что юркнул в переулок и махнул за забор к тебе…
– А я словно предчувствовал… проснулся рано и вышел погулять.
– Да, спасибо! Если б не ты – меня бы схватили и, очевидно, повесили. Мы много побили охранников…
Вечером старик Цандер осмотрел больного и сказал, что все хорошо. Когда совсем стемнело, Фридрих отвез его в Московское предместье, к «Тетке»…
На другой день в городе началась всеобщая забастовка. Поезда и трамваи не ходили, газеты не вышли. Фридрих пошел в институт пешком и изрядно опоздал. Однако когда он подошел к зданию института, там толкались и шумели студенты, кто-то говорил речь. На дверях висело извещение:
«Дирекция Политехнического института уведомляет господ профессоров и студентов, что из-за неповиновения многих студентов установленному порядку, по распоряжению его превосходительства генерал-губернатора – институт закрыт до особого распоряжения».
Второй месяц бурлила Рига. То там, то тут вспыхивали забастовки, стачки, митинги. Бастовали не только заводы, транспорт, но и многие учреждения. Трамваи ходили с перебоями, а то и вовсе стояли; театры не работали, институт по-прежнему был закрыт. Многие иногородние студенты разъехались по своим городам, другие ходили по заводам и фабрикам, выступали на сходках и митингах, призывали к восстанию.
В городе по ночам расклеивались прокламации и воззвания, призывавшие к сплоченности, к организованной борьбе за свободу, за свержение самодержавия. Под воззваниями стояла подпись: «Рижский комитет РСДРП».
Обыватели по вечерам крепко запирали двери и спать ложились со страхом и молитвой.
Богатые студенты больше отсиживались по домам, пили, резались в карты.
Фридрих первое время аккуратно ходил в институт, справлялся, не начались ли занятия, но в конце концов – бросил.
Братья и отец тоже большую часть дня сидели дома. Сновали из угла в угол в гостиной, спорили о событиях в городе, нервничали… Фридрих закрывался в своей комнате и пытался размышлять над ракетой, делать наброски расчетов полета на Марс и Венеру, но доносившиеся снизу раздраженные голоса не давали сосредоточиться. Он вскакивал и сердито ходил по комнате. «Нет, чтобы что-то обдумать – нужно душевное спокойствие. Нужна тишина…» Фридрих выходил в сад, но и там было невесело: деревья оголились и в них свистел ветер. Фридрих снова закрывался в своей комнате и читал, читал до отупения. Читал все, что попадало под руку, лишь бы забыться…
Иногда ему приходила мысль отыскать Яниса Кудзиня и сказать, что он готов бороться вместе с ним, что ему осточертела такая жизнь. Но Фридрих безнадежно махал рукой: «Какой из меня боец за свободу, я буду лишь путаться под ногами…»
В воскресенье вся семья обедала дома. Отец на этот раз оказался в хорошем настроении. Охотно разговаривал, расспрашивал сыновей о событиях в городе, даже шутил.
Фридрих ел молча, думая о чем-то своем. Он, как самый младший, больше всего беспокоил отца.
– Послушай, Фридрих, ты совсем превратился в улитку. Целыми днями сидишь в своей комнате, как в раковине.
– Что же мне, прикажете играть в карты? – обидчиво спросил Фридрих.
– У тебя пока есть теплый уютный дом и средства, чтобы учиться.
– Но ведь институт закрыт!
– Я ужинал вчера у адвоката Оттеля. Их младший, кажется, твой однокашник?
– Да, Виктор учится со мной.
– Так вот, он и еще несколько студентов из Политехнического, собираются в Цюрихский университет… Почему бы тебе не махнуть с ними? А? Деньги я дам… Ведь из-за этих забастовок может пропасть год…
– Не знаю, папа… Это так неожиданно…
– Поезжай, сынок, я сам когда-то мечтал учиться в Цюрихе. Это один из лучших университетов в Европе.
– Там же нет механического факультета?
– Что за беда! Поступишь на физический. Главное – получить знания и диплом!
– Я бы почел за большое счастье! – вздохнул кто-то из братьев.
– Спасибо, папа… Я готов!.. Только, наверное, уже поздно?
– Оттель обещал все устроить. Иди к себе и собирайся…
В понедельник вечером к Фридриху поднялся отец. Глаза его теплились радостью, а брови хмурились, чтоб приглушить ее.
– Папа! Ну, что? Что сказал Оттель?
– Все улажено. Завтра тебе надо взять документы и передать их Виктору для отца. Иди, он ждет тебя в гостиной…
Упитанный, круглолицый, с аккуратным пробором в черных прилизанных волосах, Виктор, развалясь в кресле, курил сигару.
– А, Фридрих! – обрадовался он и, привстав, протянул белую, холеную руку. – Ну, мы берем тебя в компанию. Едут Басов, Мюллер, я и еще четверо, которых ты не знаешь. Все – отличные парни!
– Думаешь, нас примут?
– Не беспокойся. У меня дядя в Цюрихе. Списались. Он обещал похлопотать.
– А когда ехать?
– Через три дня. Завтра нужны твои документы и прошение на имя губернатора. Ты доволен?
– Даже не знаю… так это неожиданно.
– Чудак! Ведь Цюрих – Европа! Это надо понимать! Эх и заживем мы там… – Оттель поцеловал кончики пальцев и, закатив глаза, вальяжно развел руками. – Мечта-с!..
В субботу, днем, в порту собралась большая группа провожающих. Тут были и молодые люди, и барышни, и старики – родители. Студенты расположились в каютах второго класса. Прощанье было шумным, веселым. Пили шампанское, кто-то играл на гитаре…
Пароход отошел от берега, и на палубе грянула песня:
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать земли вращенье;
Зачем, бедняга, не напился?
Тогда бы не было сомненья!..
Фридрих стоял чуть поодаль и, слушая залихватскую студенческую песню, с грустью смотрел на уплывающую Ригу. Будущее рисовалось ему весьма смутно…

Глава третья
1
Море штормило. Только на третьи сутки пароход пришел в Штеттин. Там веселая ватага пересела в поезд. Подъезжали к Цюриху. Студенты сгрудились у окон. Вдалеке, в утренней дымке, прорезались высокие горы. Они казались то серовато-лиловыми, то голубовато-бурыми с глубокими темными впадинами. А когда поезд поворачивал – играли желто-розовыми бликами, ослепительно сверкали снежными вершинами.
Поезд петлял. Горы то словно отодвигались и тонули в дымке, то вдруг призрачными утесами нависали над самым поездом…
Но вот показалось плоскогорье, потянулись зеленые холмы, сверкнула на солнце лазурная гладь озера.
Над озером, в купах пожелтевших и побуревших деревьев, замелькали красные черепичные крыши домов, белые причудливые виллы.
После завтрака в отеле все пешком направились в город. Решено было начать осмотр с верхней части нового города, расположенной на пологом склоне горы Цюрихберг, где находились университет и политехникум. Было задумано все осмотреть, поговорить со студентами, собрать необходимые справки об этих заведениях и уже тогда принять окончательное решение.
Крутая опрятная улица с белыми домами в два-три этажа, с красными черепичными крышами вывела на широкую площадь. В цветистой зелени молодого сада возвышались массивные здания университета.
Облюбовав в саду белую удобную скамейку, тучный Басов завалился на нее, облегченно вздохнув:
– Однако жарко, господа. У-х! Вы осматривайте университет, а я посижу здесь.
– Мы пойдем выше, к политехникуму, – воскликнул Мюллер, – вон белое здание виднеется за деревьями!
– Нет, господа, увольте, – я не пойду. Меня вполне устраивает университет. Я одинаково согласен быть физиком, врачом или математиком, лишь бы не таскаться в гору.
Все расхохотались и, оставив Басова в саду, побрели вверх по тенистой ступенчатой панели…
Новое светлое здание политехникума, отделанное белым камнем, снизу казалось жемчужной короной, венчающей город. И вблизи оно выглядело величественно. С небольшой площадки открывался чудесный вид на город, озеро и далекие горы.
– Господа, как хотите, а я буду учиться здесь! – восторженно воскликнул Мюллер. – Сейчас же иду и подаю прошение.
– И я! И я тоже! – воскликнули двоюродные братья Готинги – чванливые немецкие бароны.
– Все же, господа, надо пойти в дирекцию, навести справки, – озабоченно сказал Цандер.
– Пойдем, Фридрих, – поддержал Мюллер, – а вы, господа, побродите тут, понаслаждайтесь чудесными видами…
Цандер и Мюллер, поговорив с администрацией и студентами, вернулись несколько смущенные. Прием в политехникум давно закончился; и русских студентов в виде особого исключения, администрация соглашалась принять лишь вольнослушателями.
В отель возвращались невеселые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80