.. Публика болтает или спит, в пятой ложе ужи­нают и играют в карты, оркестр и певцы, которым нет дела друг до друга, встречаются здесь, словно чужие, и среди безразличия публики они сами становятся рассе­янными, скучающими, равнодушными. Не артисты, а служащие, музицирующие за почасовую оплату. Нет ничего более леденящего, чем эти итальянские спектак­ли».
16 марта. Лист и Мари едут в Венецию. Город с его старинными, хранящими память веков зданиями, с его красками и живущими на устах народа песнями вызыва­ет у них живейший восторг. Одну из мелодий, услышан­ную из уст венецианского гондольера, Лист использо­вал в написанной им тогда первой пьесе цикла «Венеция и Неаполь», и она же стала впоследствии главной темой его симфонической поэмы «Тассо».
Один из друзей посылает Листу в Венецию опублико­ванную в «Ревю э Газет Мюзикаль» статью Гейне с рез­кими нападками на Листа. В ответном письме, опубли­кованном в том же журнале, в номере от 8-го июля, Лист пишет Гейне: «Вы обвиняете меня за мой харак­тер, который плохо устроен (буквально „плохо поса­жен" - таl assis) и в доказательство этого перечисляете все те дела, которыми, как Вы утверждаете, я с боль­шим рвением занимался: „конюшню философии", из ко­торой я, одного за другим, выбирал себе „коньков". Но скажите, разве это обвинение, возводимое Вами на одно­го меня, нельзя было бы с полным правом распростра­нить на все наше поколение?.. и Вы сами, любезный друг, ныне так горячо борющийся против бед мира, всегда ли „хорошо сидели" (tres bien assis) ?.. Если я не ошибаюсь, то в то время, когда я в тиши занимался изучением сен-симонизма, вместе с друзьями, которые сумели боль­ше почерпнуть из этого живого источника и теперь „хорошо сидят" в креслах посредственности, так вот, если я не ошибаюсь, я видел тогда, что и Вы, благород­ный поэт, стремились проникнуть в это святилище, во влечении к которому Вы признавались и позже, посвятив „отцу Анфантену" прекрасную книгу с просьбой „быть связанным с Вами сквозь время и пространство"... А что Вы скажете о колпаке якобинца? Если тщательно поискать, то не найдем ли мы его в Вашем гардеробе?.. О, любезный друг, только никаких упреков в непостоян­стве, никаких взаимных обвинений: наш век болен, а вме­сте с ним больны и мы».
В Венеции из газетной заметки Лист узнает о пештском наводнении, о том, что «прекрасного, великолеп­ного Пешта больше нет».
«Когда я узнал о несчастном положении моих сооте­чественников, я тотчас же известил моего венского издателя Хаслингера, что я еду! Так был устроен мой первый венский концерт, в котором я разбил три рояля Штрейхера...»
Из мемуаров графини д'Агу: «Однажды Франц, вопре­ки своей привычке, с шумом вошел в мою комнату. В ру­ках он держал немецкую газету, в которой прочел сооб­щение о страшном разливе Дуная. Катастрофа эта при­чинила ужасные бедствия. Требовались большие усилия общественной благотворительности.
- Это ужасно, - сказал Франц, - я хотел бы послать все, что я имею.
И тотчас же с горькой усмешкой добавил:
- Но ведь у Меня нет ничего, кроме моих пальцев и мо­его имени. Что бы вы сказали, если бы я сейчас неожи­данно появился в Вене? Эффект был бы поразительный. Весь город захотел бы послушать то маленькое чудо, которое видел еще ребенком. Венцы очень восторженны и расточительны. Я мог бы заработать музыкой огром­ную сумму... Поездка длилась бы неделю. Что вы об этом думаете?
- Это очень хорошая мысль - ответила я».
Из письма Листа Ламберту Массару: «Странная судьба! Вот уже пятнадцать лет, как мой отец оставил свой мирный приют, чтобы вместе со мной броситься в водоворот большого мира и сменить безымянную сво­боду сельской жизни на доблестную службу художника: он поселился во Франции, находя ее самым подходящим центром для развития моего музыкального инстинкта, который он с наивной гордостью именовал „гениально­стью". С тех пор я привык считать своей родиной Фран­цию и не думал о том, что у меня есть и другая родина... Случайное обстоятельство внезапно пробудило во мне чувство, которое я полагал угасшим, тогда как оно только дремало. Как-то утром в Венеции я прочел в од­ной немецкой газете подробное сообщение о постигшем Пешт бедствии - наводнении. Оно глубоко потрясло меня. Я ощутил чувство необычного участия и непрео­долимой потребности помочь такому множеству не­счастных... Эти волнения, эта вспышка вновь открыли для меня смысл слова „родина”. Перед моим духовным взором появился дивный пейзаж: это был хорошо знако­мый мне лес, в котором звучало эхо от кличей охотников; это был несущийся среди скал Дунай; обширные луга с вольно пасущимися мирными стадами; это была Венг­рия, сильная и щедрая земля, взрастившая столько бла­городных сыновей; одним словом, это была моя родина! И в патриотическом энтузиазме я воскликнул, что и я тоже отношусь к этой сильной породе людей. Я то­же один из сыновей этой неукротимой расы, которой, я уверен, суждены лучшие дни... О, моя дикая и далекая родина, мои незнакомые друзья! Моя огромная семья! Крик твоей боли вернул меня к тебе; душу мою всколых­нуло сочувствие, и я склонил голову, стыдясь того, что так надолго забыл тебя...»
7 апреля. Лист едет в Вену. «Я намерен дать там два концерта: первый - в пользу моих соотечественников, второй - чтобы оплатить дорожные расходы; а затем пешком, с рюкзаком за плечами я посещу самые забро­шенные уголки Венгрии».
Приезд Листа произвел в Вене настоящую сенсацию. Газеты посвятили ему большие статьи. Восторг венцев был безграничен. Все билеты были моментально рас­проданы.
13 апреля. В 6 часов утра Лист пишет из Вены Мари д'Агу: «...Главное уже сделано. Концерт в пользу жите­лей Пешта назначен на будущую среду, и уже расклеены афиши... Я не сомневаюсь, что на утреннике в среду у меня будет все сметающий успех...»
18 апреля. Первый концерт Листа в пользу пострадав­ших от пештского наводнения. В программе его фанта­зии на темы опер «Сомнамбула» и «Пуритане», Пасто­ральная симфония Бетховена, песни Шуберта и септет Гуммеля. По окончании концерта Лист пишет Мари: «После концерта. 3 часа. Почта отправляется. Только два слова. Успех огромный. Приветственные возгласы. 15-18 вызовов. Переполненный зал. Всеобщее восхищение. В этот момент Тальберг вряд ли живет в памяти вен­цев. Я, действительно, очень растроган. У меня никогда не было подобного, ни с чем не сравнимого успеха. Вы тоже радовались бы ему.
Дорогая Мари, я думаю только о Вас. Будьте счаст­ливы. Будьте счастливы, это единственное желание мо­его сердца.
Мысли мои спутаны.
Не хотели бы Вы приехать сюда? Или для этого уже слишком поздно?
Эта страна на несколько дней развлекла бы Вас. Прав­да, дорога очень утомительна.
Не советую ехать каретой. Это обошлось бы очень дорого, и удовольствие не соответствовало бы расхо­дам. Поступайте, как сочтете нужным. Я верю в Вас.
Мой второй концерт назначен вечером в понедельник. Все места уже распроданы. Еще раз: Вы представить себе не можете фурор, произведенный мною сегодня ут­ром. По всей вероятности, я дам, по крайней мере, еще два концерта».
В Вене Лист знакомится с Кларой Вик (1819-1897), невестой Шумана, которая уже тогда, в 19 лет, была признанной пианисткой. Лист отзывается о ней, как о пианистке, играющей с искренним чувством и подъе­мом.
Клара Вик записывает в своем дневнике: «Мы слыша­ли Листа. Его нельзя сравнить с другими музыкантами, он - единственный в своем роде. Он вызывает ужас и вос­хищение, вместе с тем он достоин бесконечной любви. Как он сидит за фортепьяно, описать невозможно. Да­же в этом он оригинален. Он прямо-таки падает перед ним. Темперамент его не знает границ. Иногда он ранит эстетическое чувство тем, что разрывает мелодию. Это великий дух. О нем можно сказать, что его искус­ство - это его жизнь».
Вместо предполагавшихся двух концертов Лист дает в пользу пострадавших от наводнения восемь. Такая нагрузка могла бы переутомить и более сильный орга­низм, но венская публика принимает его так восторжен­но, что он не чувствует усталости. Наиболее достоверно атмосфера его концертов передана в дневнике 19-летней дочери венского банкира Терезы Вальтер, описавшей свои впечатления о встрече с Листом.
19 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера в по­ловине первого мы пошли на концерт Листа, который он давал в пользу пострадавших венгров... Лист произвел на меня очень глубокое впечатление, как его игра, так и его гений, который я ощутила адекватным его человечно­сти... Внешность Листа - сразу же при его появлении - я нашла чрезвычайно интересной, а когда он играл, на его лице отражалось такое душевное благородство, которое делало его внешность идеальной. Он исполнял один из концертов Вебера; сначала я еще дивилась труд­ностям вещи, силе его игры, ее изысканности и изящно­сти, как в духовном, так и в физическом смысле, но вскоре уже больше не думала ни о чем, только чувствова­ла, только переживала, и все это так глубоко потрясло меня, что я заплакала...»
21 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера он оставался у нас до половины десятого. Господин Бенуа считает, что он несколько самодоволен; я этого совсем не заметила, но все же думаю, что, может быть, и ему присуще кое-что от того совсем не возвышенного чув­ства, которое естественно для чрезмерно почитаемых людей. Но, во всяком случае, он интересует меня, как выдающийся ум и я хотела бы, когда он вновь придет к нам, иметь возможность поговорить с ним...»
24 апреля. Ешё один концерт Листа в Вене. Тереза Вальтер восторженно пишет в своем дневнике: «В шесть часов мы поехали на концерт Листа в Музикферейн. Хотя было ещё рано, входных билетов получить было уже невозможно, билеты в ряды были распроданы уже за несколько дней до концерта... Появился Лист. Он играл септет Гуммеля, эту исповедь прекрасной души! С каким пониманием, чувством и поэзией исполнял он его: он воплотил в одном лице живописца, поэта, певца и импровизатора! Играл пластически, трогательно и захватывающе... Клавиши так же подчинялись его гармоническим пальцам, как звуки - его гению! В музыке, по существу, являющейся выразителем чувств, есть что-то своеобразное; она в состоянии передавать и про­буждать множество мыслей и идей, однако то род­ственное, что находит в ней заключенная в нас боже­ственная искра, есть нечто столь неземное, что мы этого уже не осознаем, а лишь переживаем в грезах... Я страшно восхищаюсь Листом, воплощенным в нем гением. Мое чувство к Листу - не женское чувство, которое, как я уже много раз подчеркивала, может желать полной самоотдачи только тогда, если находит встречное желание. Восхищение мое Листом, столь бес­конечно влекущее меня к нему, чисто духовное, ибо он музыкой выражает все, что прекрасно и что я так силь­но чувствовала и представляла себе. Талант его в совер­шенстве вызывает к жизни то, что - до того, как я ус­лышала его - я часто переживала в мечтах, чувствуя, что так должно быть!»
30 апреля. Венцы чествуют Листа со все возрастающим энтузиазмом. Он вынужден давать все новые и но­вые концерты.
3 мая. Концерт Листа в Вене.
4 мая. Из дневника Терезы Вальтер: «Лист вел меня к столу. Мы говорили с ним о Швейцарии, о картинах, о французском и немецком языках; разговор наш не был длительным; я боялась наскучить ему или утомить его. Он много кашляет. Чувствуется, что это человек, ко­торый осознает свое превосходство, он в совершенстве владеет языком, легко выражает свои мысли и сужде­ния, дружелюбен, у него хорошие манеры, так что в его обществе человек чувствует себя непринужденно».
Однако еще более сильное впечатление Лист произво­дит на Клару Вик, которая обращает внимание Листа на талант своего жениха, Роберта Шумана. Листу чрез­вычайно нравятся шумановские «Карнавал» и «Пьесы-фантазии», он с наслаждением исполняет оба эти произ­ведения.
25 мая. Последний концерт Листа в Вене. Пребыва­нию в Вене положило конец письмо о болезни Мари. Лист посылает своим соотечественникам-венграм пло­ды напряженной работы в Вене: 25 тысяч форинтов. Затем он поспешно едет в Венецию.
К его приезду состояние Мари уже не дает оснований для беспокойства, но все же по совету врачей Лист и Мари покидают Венецию и, переезжая из одного горо­да в другой, путешествуют по Италии. Это были по­следние месяцы их совместной жизни. Оба знали: тому, что было, пришел конец...
Тем временем миланские газеты, среди них «Фигаро» и «Пирата», начали кампанию против Листа, ибо ми­ланское общество было оскорблено его резкой критической статьей о «Ла Скале» и итальянской музыке, опуб­ликованной в «Ревю э Газет Мюзикаль».
Лето Лист и Мари проводят в Лугано и Генуе.
Осенью в смутном, тревожном настроении они пере­езжают из города в город. Лист пытается преодолеть враждебность, возбуждаемую против него миланской публикой.
В декабре Лист концертирует в Болонье. Впослед­ствии он писал Берлиозу, что выступал только затем, чтобы «не разучиться окончательно своему ремеслу».
В Италии продолжает расширяться, обогащаться фортепьянный цикл «Альбом путешественника». Лист дает ему новое название «Annees de Pelerinage» - «Годы паломничества». Здесь же им были написаны «12 боль­ших этюдов», которые он называл «своим любимым детищем», и транскрипции «Каприччи» Паганини, по­дытоживающие новые достижения техники Листа. В Италии Лист закончил транскрипцию «Divertissement a la hongroise» Шуберта, известную как «Венгерские ме­лодии» (по Шуберту), и «Большой хроматический га­лоп».
1839
В начале января Лист и Мари д'Агу прибывают в Рим, где снимают квартиру на Виа делла Пурификационе. В Риме Лист проводит полгода. Он дает концерты, со­чиняет, знакомится с культурными ценностями и до­стопримечательностями Вечного города. С восхищени­ем бродит он вслед за Мари д'Агу по его улицам, пло­щадям.
«Поскольку мне нечего было искать в настоящем Италии, я предался исследованию её прошлого» - пи­шет Доминик Энгр, известный французский художник, в ту пору директор Французского института в Риме, который водил Листа по развалинам Древнего Рима, по музеям, по залам Ватикана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34