- Две! - предложил на всякий случай.

- Ладно, сойдемся на пяти! - воскликнул он
с готовностью и снова протянул мне иссеченную глубокими черными трещинами ладонь.
(Я и помыслить тогда не мог, что через какой-то месяц мои собственные покрытые
кровавыми волдырями и ссадинами руки будут выглядеть еще хуже.)

Кирпич оказался некондиционным, обколотым и
с трещинами, много половинок, но все же это был реальный материал, с которым
можно было начинать работать.
-
Ворованное? - с сомнением спросил я пожилого соседа справа, вышедшего поглазеть на
сваленную у моих ворот кучу.
-
А кто их нынче разберет, - флегматично заметил он. - Это раньше на каждый
гвоздь квитанции да накладные требовали. Нынче свобода, рынок!

Весь день я носил кирпич во двор, сортировал и
укладывал возле дома штабелями. Дело оказалось нелегким. Близилась ночь,
я валился с ног, успев несколько раз в кровь размозжить себе пальцы на
руках и снова оставшись без обеда, а не перетаскал и половины. Если элементарная работа
требует столько усилий и времени, ужасался я про себя, чего же будет стоить вырыть
котлован под фундамент, залить бетоном, а затем уложить эти проклятые кирпичи
один к одному ровной стенкой! А ведь это лишь начало, дальнейшим работам
конца не видно. И даже напарника в помощь не сыскать. Насколько легче было бы
носить эти кирпичи вдвоем на носилках!
Тут-то и
явилась передо мной в очередной раз Ольга Степановна: в рабочей тужурке, на
руках брезентовые рукавицы. Другую пару таких же рукавиц без лишних слов
протянула мне.
У меня опять
не хватило духу отказаться...

Следующие несколько дней
проходили так. С утра я обычно мчался в какую-нибудь контору и договаривался о
покупке нужного мне материала. Машину приходилось искать отдельно, порой
это стоило дороже, чем сам товар. В самых удачных случаях продавец и перевозчик оказывались в
одном лице. Так удалось, например, обзавестись щебенкой и песком, просто останавливая на
дороге следовавшие с карьера груженые самосвалы. За бутылку водки шофер с
радостью опрокидывал кузов возле моего дома и снова ехал под погрузку. С
Ольгой Степановной я свои текущие планы никогда не обсуждал. Но как только очередной груз
оказывался у ворот, она, углядев его из окошка, шествовала ко мне через речку,
снарядившись соответственно. Если это были мешки с цементом, она надевала прорезиненный пыльник;
если доски или бревна - волокла стальной крюк, а то и свой отлично наточенный топор,
чтобы помогать мне очищать дерево от коры; если гравий - несла удобную
крепкую лопату... Спорить с ней было бесполезно. Она приступала к работе
уверенно, как будто это было ее кровное дело, и часто оказывалась, к моему
стыду, сноровистее и выносливее меня. А сделав дело, без лишних слов мен
оставляла и шла к себе, проверять к завтрашнему уроку школьные тетрадки.
Глядя на горевший допоздна свет в ее одиноком окошке над рекой (почти весь
город был погружен во тьму, в Солигаличе ложились рано), я вспоминал, мо
милая, зеленый двор колледжа и вас, как вы несли мне тогда свою плиточку...
Боже, какими давними казались мне эти воспоминания! Будто и не из моей
жизни, а из чьих-то старых полузабытых рассказов.


Сходил последний снег. На реке взломало лед, и
шефские визиты Ольги Степановны поневоле прервались. Выбираясь по делам
на тот берег (в обход, через мост), я иногда делал крюк, чтобы ее проведать. Маленькая квартирка сияла
чистотой: потолки и печка белизны безупречной, пол казался только что покрашенным.

- Каждый год мажу! - с гордостью сообщала Ольга Степановна, явно
довольная моим восхищенным интересом к ее быту. - Здесь ведь не Москва: чуть
упустишь время - гниль пойдет, копотью да паутиной все покроется. Будет
хуже, чем в хлеву. Да вы сами с этим столкнулись. Краски теперь дорогие,
обои дорогие. А что делать?
-
Вы бы переехали отсюда в квартиру с удобствами? - спрашивал я, уплета
рассыпчатую картошку с солеными огурчиками из погреба.

Я никому в Солигаличе не смел признаться, в
каких условиях мы с женой в Москве живем. Здесь почему-то заранее подразумевалось, что
там вообще никто плохо не живет.
-
Не зна-аю! - Она с сомнением качала головой в ответ. - Нечего уж мне на
старости лет привычную обстановку менять.
-
А когда силы оставят? Кто будет дрова колоть, огород копать? Да и всю эту
вашу красоту (я показывал рукой) поддерживать?

- Не зна-а-аю... Думаете, старики отсюда не едут? Многие
уезжают к детям в город, дома продают. Потом не знают, как вернуться. Чего
зря говорить, - вдруг спохватывалась она. - Квартиры с удобствами теперь
миллионы стоят!
- Десятки миллионов...

По вечерам у нее работал телевизор. Красива
статная девушка с экрана язвительно вещала про чьи-то новые козни против президента и
демократии. Показывали московские митинги и демонстрации, брали интервью у
сытых политиков.
- Вы на чьей
стороне - президента или Верховного Совета? - довольно равнодушно спрашивал
Ольгу Степановну. Теперь, когда у меня с утра ныла спина и не разгибались опухшие
от работы ладони, странно было вспоминать, как еще совсем недавно я исходил желчью
перед экраном телевизора.
-
Да ни на чьей! - в сердцах отвечала Ольга Степановна. - Глядите, просто лоснятс
от жира! Вон какой, вон, справа-то... Вначале, пока их не выбрали, такие
худенькие были, все о народе, все против привилегий... Что до них было, то
и осталось. Только на нас им стало легче плевать.

- Вы и ученикам своим такое говорите? - упорствовал
ради шутки.
- Ученики нынче
такие, им что ни скажи... Вы сами посудите: программ не стало, учебников нет.
И каждый год что-нибудь новое выдумывают. Теперь Закон Божий вводить начали.
Кому это нужно? Крыша в школе течет, потолки обваливаются, детям сидеть не
на чем, голодные ходят! Здесь ведь столько бедных, у многих родители пьют беспробудно. Раньше
хоть в школе детишек подкармливали, мы для них горячие бесплатные завтраки
выбивали у начальства. Говорят, не стало на это средств. На личные особняки у
них находятся средства, на это - нет...


В мае началась жара, соседи высыпали на свои огороды. Ольга
Степановна несколько раз озабоченно напоминала мне, чтобы я не упускал врем
и отложил ради грядок все другие дела. Сама она копала в эти дни с шести
утра до работы и после - до темноты и только часов в одиннадцать вечера
принималась за свои тетрадки и сидела над ними далеко за полночь. Огород
- это святое; даже почерневшая от старости соседка слева (хозяйка рыжего кота),
даже ее внук, известный всей округе бездельник и пьяница, выползли в эти
дни с лопатами на грядки. Мастеровой, согласившийся за умеренную плату
помочь мне с фундаментом (просить его об этом ходила со мной все та же
Ольга Степановна), категорически отказался приступать до тех пор, пока не
покончит со своим огородом. Но мне как-то скучно и не с руки было заботиться о
будущих картошке и морковке, у меня хватало других забот. И если бы не одно
нечаянное впечатление (из самых, впрочем, обыкновенных), я, возможно, так
и не выбрался бы за огородную калитку от целиком занимавших меня в то время кирпичей
да бревен.
Однажды в яркий
солнечный день, поднявшись по делам на чердак (помнится, печка в то утро шибко
дымила, и мне пришло в голову осмотреть трубу), я был потрясен великолепием открывшегося мне
из чердачного оконца пейзажа. Оконце выходило как раз на огороды. С них сошел
снег, и плоская грязно-белая равнина вдруг преобразилась. Прямо от огородной калитки
расстилалась ровная лужайка, покрытая реденькой молодой травой и пересеченная извилистой тропинкой; лужайка
эта полого спускалась вниз, переходя в болотце, где протекал едва заметный ручей,
высокий противоположный берег которого поднимался почти отвесной песчаной
стеной. Обрыв весь был испещрен чьими-то норами и гнездами. На вершине росла
желтая акация, едва распускавшая тогда почки. И лишь за кустами акации
начинался собственно огород, то есть мои зарастающие сорняками грядки.

Я любовался этим видом так, будто стоял где-нибудь у
гранитного парапета моста Св. Магдалины и обозревал сверху Ангельскую Поляну
и Тропинку Эдисона. До меня как-то не доходило, что вся эта красота принадлежит мне,
что она на моей земле и более того: что это то самое место, куда
Ольга Степановна так долго уговаривает меня выйти с лопатой...

Спустившись с чердака, я внимательно рассмотрел примыкающий к
дому участок земли из разных точек и убедился, что рельеф очень богат и
на нем можно создать нечто уникальное и прекрасное. Мне было с чем сравнивать. Я
помнил клочки скудной каменистой земли при ваших английских домах, на которых вы
умудрялись разместить сказочные сады с гротами и беседками. Возникший в
голове образ парка настолько меня увлек, что я тотчас приступил к новому
делу, еще не зная, хватит ли у меня для него уменья и усердия.

Солигалич, расположенный в окружении лесов
и болот, был преимущественно деревянным городом. Даже мостовые здесь когда-то
выкладывались деревянными шашками вместо камней и асфальта, а дощатые панели дл
пешеходов строят и поныне. Такая панель из полуистлевших в земле березовых досок
тянулась и через теткин двор от входной калитки до огородного забора. Когда земл
оттаяла, я вытащил из грязи эти гнилушки и приставил их к воротам сушиться, чтобы
распилить и сжечь в печи, однако чище без них не стало. Была мысль засыпать тропу
гравием либо вымостить половинками кирпича. И только теперь, когда в голове
сложился пейзажный план в целом, я точно знал, что надо делать.

В моем распоряжении было немало округлых камней большого
размера, привезенных вместе с песком и гравием. Эти камни я начал откладывать в
сторону еще при перевалке сыпучего добра с улицы во двор; Ольга Степановна, со
свойственными ей практичностью и знанием дела, советовала употребить их
для засыпки фундамента, но я в уме отвел им более заметную роль (какую именно
- сам еще не знал). Камни мне просто нравились: омытые талой водой, они
приобретали всевозможные оттенки благородно-сдержанной гаммы, от белого до
черного включительно. Я начинал уставать в Солигаличе от дерева, мне не
хватало камня. После Оксфорда камень был для меня, если воспользоваться словами
Оруэлла, оплотом цивилизации, синонимом прочности и красоты. Каменные дома,
мостовые, ограды... Глядя на здешние крыши из замшелой дранки, я с изумлением восстанавливал вдруг
в памяти, что даже на крышах ваших старинных зданий - каменные пластины!

Для начала я разметил во дворе прямую дорожку
шириной около метра (там, где раньше лежали доски), с площадкой перед крыльцом и
стал копать на этом месте неглубокий котлован. Лишней земли, однако, получалось много;
меня раздражали новые кучи, портившие и без того обезображенный грудами
щебня и кирпича двор, пока я не нашел вынутому грунту полезного применения.

Узловой частью огородного ландшафта был в моем
плане мостик через ручей, к которому от калитки должна была вести обсаженная кустарником и
посыпанная песком аллея. Песчаный обрыв возвышался на какой-нибудь метр,
но перепад его с другим берегом, а точнее, как я уже упоминал, и не берегом вовсе,
а болотистой низинкой, был для моста слишком велик. Кроме того, болотце
служило помехой на пути в огород. Во всяком случае, в той единственной паре
обуви, что была на мне, я просто не мог выбраться на грядки за ручьем.
(Это было еще одним домашним оправданием, почему не копаю грядки:
совесть все-таки грызла.) Я даже подумывал, не выстроить ли мне пешеходную эстакаду на
сваях от огородной калитки до куста акации (метров двадцать длиной!), и
единственное, что меня от этой безумной затеи удержало, - мысль, что предполагаемая постройка не
впишется в рельеф, загубит красоту.
И
вот теперь излишек грунта во дворе подсказал выход. Я стал носить землю на
болотце, и скоро там, прямо напротив акации, вырос солидный холмик, вершиной
своей сровнявшийся с противоположным берегом. (Позднее болотце дало мне
неисчерпаемый резерв использования лишней земли и строительного мусора.
В конце концов от самого моего забора до ручья пролегла высокая и сухая насыпна
аллея.)
Вы заметили, конечно,
сколько тяжелой работы связано было у меня с перемещением строительных материалов и
земли на значительные расстояния. Я не оговорился, сказав, что носил
землю. Можете себе представить, сколько рейсов я совершал за день со двора на
болото, согнувшись под тяжестью огромной неудобной бадьи! Как-то в самом
начале земляных работ я приметил во дворе у соседа справа садовую тележку
с кузовом и зашел попросить ее на время для перевозки земли.

- Ты хоть чем сейчас занимаешься-то? - спросил
сосед, медля с ответом.
-
Сразу и не объяснить, - смутился я. - Вот уж закончу, тогда...

Ну как было признаться, что я рою во дворе
углубление под булыжную мостовую и таскаю землю на огород, чтобы возвести
там со временем мост?!
-
Тачка-то мне, понимаешь, самому нужна, - заключил он, отводя взгляд.

До этого он несколько дней к тележке не прикасался; не
пользовался ею и после разговора, только переместил с глаз долой в cарай.

Когда углубление было готово, я заполнил его
до самого верха чистым строительным песком и на этот дренаж стал укладывать один
к одному мои красивые булыжники. Я старался подгонять их как по размеру и
конфигурации, так и по цвету. Более темные и крупные располагал по краям
дорожки, среднюю часть выкладывал камнями помельче и посветлее, а по самому центру
бисером пустил ниточку белоснежной гальки. Теперь и ночью легко было различить тропу
по светящимся в темноте камешкам. (В будущем мой сад предстояло ярко осветить разнообразными декоративными фонарями,
но так далеко я пока не заглядывал.) На площадку перед крыльцом пошли плоские камни
нежно-сиреневого цвета, а перед входной калиткой со стороны улицы я положил черный
гранит почти правильной четырехугольной формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25