Такова суть человека: невиновен, а волнуется перед стражами закона.– Скажите, Павел Эдуардович, – нарушил благостную беседу майор, – вы правда писатель?– Разве это запрещено? – вскинул правую бровь Субботин. Он был артистом высшей категории.– Что вы! Просто мы подумали, что интеллигентному человеку, писателю, можно довериться.– Я польщен, но… Милиция и литература? – Субботин развел руками. – Не совсем понимаю, в каком смысле я мог бы стать…– Это не нужно! – остановил его майор. – Мы, собственно, хотели посоветоваться, попросить помощи.– Можете переходить к делу. – Субботин встал. – Нет, я все-таки налью вам чаю! Или пива хотите?– От пива не откажусь! – Майор поблагодарил хозяина взглядом.Открыв холодильник, Субботин быстро соображал, подать ли майору пару банок немецкого пива или… Чтобы без претензий… бутылку жигулевского. Остановился на последнем…– Вы заинтриговали меня, товарищ майор. – Субботин потер ладони. – Может, подарите сюжет для криминальной повести?– Э, нет! – вяло отмахнулся майор Андрейченко. – Это в угро… А мы, пешки, скребем по мелочам. Суть просьбы вот в чем: что вы можете нам сказать строго конфиденциально о вашем соседе Пантюхине?– О соседе? – Субботин опустил глаза, сделав вид, будто задумался, в сердце что-то тихо екнуло: «Пантюхин! Пантюхин! Дотянулись!» Можно было отмахнуться: мол, я с ним совершенно не контачу, извините, разные интеллектуальные высоты, но Субботин не был бы агентом ассоциации, поступи он столь примитивно. Следовало расколоть этого мента, который не придумал ничего лучшего, как обратиться к нему. – С какой именно стороны сосед интересует милицию? В смысле пьянства?– Вы часто видите его пьяным? – в упор спросил майор.– Случается, но… он не буянит, не ломает стулья.– А дружки? Часто бывают посторонние? На лестничной клетке соседи неоднократно видели подозрительных личностей. Словом, если заметите что-либо подозрительное, пожалуйста, позвоните мне, вот номер телефона. И, само собой, Пантюхину о нашей беседе ни звука…– Вот тебе и «печальный собор, которого нет»! – протянул вслух Субботин, закрыв за майором дверь. – Пантюха – на крючке. Надобно подчистить хвосты и… пусть заляжет на дно. Скотина, наверное, скупает краденое? Или, чур-чур, не ходит ли сам на ночные грабежи?Поздно вечером Субботин, как всегда, возвращался с прогулки. Остановился перед дверью соседа, заслышав шум. Раздался истеричный женский крик, голос Пантюхина, который вроде бы звал на помощь. «Вмешаться?» И в это самое мгновение распахнулась дверь и вылетела сначала шапка, а затем, видимо, и сам ее хозяин, полный гражданин с одутловатым окровавленным лицом. Субботин отступил к своей двери, встал бочком. Пантюхин шагнул за толстяком на лестничную клетку, склонился над ним, в руке его что-то блеснуло.– Не смей, не смей, гад ползучий! – по-бабьи взвизгнул толстяк. – Отольется тебе все!– Заткнись! – Пантюхин навалился на толстяка грудью, но Субботин ловко перехватил его руку у запястья, вывернул. От острой боли Пантюхин взвыл. Внизу, на четвертом этаже, захлопали двери, появлялись любопытные.– Ты? – ахнул Пантюхин. – Писа… – Субботин заткнул ему рот ладонью, сгреб за шиворот, втолкнул в квартиру. Затем приподнял толстяка, тоже затащил в коридор квартиры Пантюхина, захлопнул дверь.– Вот, видите, Павел Эдуардович, – заверещала жена Пантюхина, – дружок «голосок подал»! Посчитались! Сколько твердила: завязывай, завязывай, а он…– Извините, Мария Семеновна, – вежливо проговорил Субботин, – вы могли бы нас оставить одних? – Проводив женщину, Субботин вернулся в коридор, подал толстяку платок, чтобы тот утер с лица кровь. Осторожно приоткрыл дверь, выглянул на лестничную клетку. Все было тихо. – Ну-с, господа рецидивисты, – мрачно заговорил Субботин, – чего не поделили, живо отвечайте!– А ты откуда взялся, фраер недорезанный? – пропищал толстяк.– И это вместо благодарности. Ай-яй-яй! – покачал головой Субботин. – Пантюха, в чем дело?– За должком примчался, с Севера! – кивнул Пантюхин. – Начал меня трясти. А должок… должок-то не мой.– Чей же?– Крутишься? – Толстяк был сильно навеселе.– За тобой, Пантюхин, приходили! – жестко бросил Субботин, дабы вывести соседа из равновесия.– Откуда? С работы?– Майор один интересовался. Ну, колитесь, сволочи! Иначе… Вот телефончик оставил майор, сейчас звякну и…– Теле-фон-чик? – Пантюхин повертел бумажку в руках и обмяк. – А чего ему было надо?– Сначала ты рассказывай, потом – я.– Ну, этот… «Печатник» его кликуха была. Давным-давно в зоне смастерил станок, «куски» на нем стал вырисовывать и печати на линолеуме резал, с гербами.– Это к делу не относится! – бросил толстяк.– Ну, поделился он тогда денежками с одним человеком, вроде в долг дал, а теперь… оттянул «червонец», вышел, долг требует.– Все законно! – поддакнул Субботин. – Долг платежом красен.– Эх! – досадливо махнул рукой Пантюхин. – Тупой ты, писатель! Пускай канает отсюда, а я тебе потом все обскажу… * * * Анатолий Михайлович Булатов, бывший председатель завкома металлургического завода, а ныне новоиспеченный коммерсант, запыхавшись, прибежал к своему газетному киоску в тот момент, когда его торговая точка, его гордость и надежда, уже догорала. Двое мужиков и три женщины, лениво переговариваясь, кляня всех лавочников и жуликов, стояли чуть поодаль. Неприступные, казалось бы, двери, металлический остов прокоптились насквозь. Огонь уже поутих, лишь разрозненные язычки пламени лизали железо. Тушить киоск уже не было смысла, вызывать пожарных – тоже.– Мать честная! – простонал Анатолий Булатов. – Что же это делается? – Почти в каждом номере газет читал о поджогах, грабежах, убийствах, читал, как увлекательные выдуманные истории, которые к нему не имели отношения. – И вот, пожалуйста. Опять на мели.Медленно, с трудом переставляя негнущиеся ноги, перешел улицу, зашел в чахлый скверик, покрытый первым снежком, сел на скамейку, попытался успокоиться, но это ему плохо удавалось. Стон рвался из груди. Судьба повернулась к нему спиной. За что ни возьмется, все валится из рук. Вот она – фенита ля комедия, амба! Помнится, с горя решил отомстить всему белому свету, поступил грузчиком в овощной магазин, устроился по великой протекции, но по привычке совал нос не в свое дело, проявлял любопытство: куда идет товар, почему занижается сортность. Выгнали с треском. По совету друзей «пробил» в банке кредит, благо его там хорошо знали, назанимал в долг у знакомых и родни, приобрел новехонький газетный киоск. Начал обнадеживающе: заключил договор с Роспечатью, с облкниготоргом, с пятью издательствами. И пошло-поехало. От каждой проданной газеты, книжки, авторучки ему «капал» процент. Появилась первая наличность, но однажды в киоск вошли двое крепких парней, завели разговор, которого он втайне ждал и опасался. Они цинично заявили, что на первые три месяца они освобождают киоск от налога. «Вставай, батя, на ноги, а с весны будешь платить нам по 700 рублей ежемесячно». Спросил: «За какие заслуги?» Ему ответили, как положено, мол, будут охранять от других конкурентов. Он, помнится, вспылил, пообещал свернуть шею первому, кто сунется к нему. Расплата пришла незамедлительно – рэкетиры сожгли киоск с газетами, с журналами, книгами. А с ними сожгли последнюю надежду на то, что сумеет удержаться на плаву, рассчитается с долгами, выживет, выплывет. И теперь – на дно. Страшная тревога охватила все существо: «Каким образом возвращать кредит? У кого просить деньги? Что продавать?» Отогнал мысль о старой знакомой. Эта дама теперь при больших деньгах, дала бы хоть полмиллиона. Но он позорно бежал с ее брачного ложа и теперь с трепетом обходил ее дом за версту.Обхватив голову руками, Булатов сидел неподвижно, уставясь в мокрый камешек на песке, будто гипнотизировал себя, стараясь не разрыдаться в голос. Отчаяние охватило Анатолия. «В какой стране мы живем? Кругом – дикая преступность. Разве мыслимо было прежде, в пору той несвободы, запросто обирать людей, сжигать их собственность? Отчего столь быстро развалилось все то, чем прежде жили? Не потому ли, что фундамент светлого будущего покоился на песке?»– Эй, земляк! – окликнул его незнакомый голос. – Чего зажурился?– А ты что, из церкви? – огрызнулся Анатолий. – Или из милиции?– Все понятно, – протянул незнакомец, – ты хозяин сего киоска.– Был хозяином, – вяло ответил Булатов, – был да сплыл. – Поднял голову. Перед ним стоял болезненного вида немолодой человек с крестом на шее, в потертом некогда бархатном пиджачке. Булатову показалось, что они уже прежде где-то встречались.– Забижают со всех сторон русского человека, давят, как клопов, – сочувственно произнес болезненный незнакомец, – ничего, встает и наше солнышко над леском, встает, точит русак топор. Подожгли твое, видать, тоже жиды? Жиды и есть! Все скупили, мать их так и разэдак! Лады, не тужи, мужик, все образуется. А пока… на, почитай на досуге, что пишут люди, какую правду бают. – Он протянул Анатолию газету зеленого цвета. И тотчас исчез.Булатов хотел отбросить газету, но машинально прочел название «Пульс Тушина». «Что это еще за пульс?» Вместо передовой статьи стихи. И заголовок. «Письмо Президенту Горбачеву». Так же машинально стал пробегать строки. Стихи оказались явно невысокого качества, но били, однако, не в бровь, а в глаз. И главное, очень соответствовали его нынешнему настроению. Михаил Сергеевич, позвольте обратиться,Позвольте по душам поговорить.И перед вами самому открыться,И вас немного для людей открыть. Я очень помню тот апрельский Пленум,Когда решалась родины судьба.Тогда вы были молодым и смелым,Черненко был вам явно не чета! И вот тогда, в далеком том апреле,Вы стали мне, как Бог или Герой!Я в вас тогда так искренне поверил,Поверил, может, как никто другой. Во всех речах звенела «перестройка»,Во всех делах заметен был подъем!И потому невыносимо горькоОсознавать: куда же мы идем?! Михал Сергеич, да неужто сноваНа лидера всем нам не повезло?Эх, знать бы заклинательное слово,Такое, чтобы всем нам помогло. Чтоб больше не ошиблись мы ни разу,Чтоб добросовестно работал ваш совет,Ни одного чтоб вашего указуНа гвоздик не попало б в туалет. А то ведь надо ж выдумать такое:Проблем по горло. Ну хоть пруд пруди!А вы взялись искоренять спиртное,Не ведая, что ждет нас впереди. Я видел вас с колхозниками в поле.Вы спрашивали: «Пьют ли там теперь?»А те лукавили: «Мол, пьющих нету боле,У мужиков в уме одна постель». А я смотрел и очень возмущался:Как можно так дурачить, не стыдясь,Главу КПСС и государства,Советскую доверчивую власть? Когда же беды, друг сменяя друга,Обрушиваться стали на Союз,Я верил: из заколдованного кругаМы вырвемся и одолеем груз. Но с каждым днем в стране тревожней было:То Карабах поднялся, то Кузбасс,То, как на грех, пропали соль и мыло…Но все равно я очень верил в вас. Потом мне вовсе непонятно было:Ведь как же так? Ведь это ж стыд и срам!Нам на Чернобыль денег не хватило,Зато хватало партсекретарям… Вот только тут я стал трезветь немножко,От прежней радости в груди стихала блажь,И понял я, даны Вы не от Бога –Вы – самый заурядный лидер наш. Такой, как все, что раньше вас бывали.И каждый проводил эксперимент.И все они к чему-то призывали. Одно отличие: вы – первый Президент.Вы первый стали сразу очень бойкоКрутить рулем, давая правый крен.Но тут совсем затихла перестройка –Вы не заметили. И вновь в итоге «хрен».О, партия! Куда же делась проба?!В какой химчистке грязный твой мундир?Ты стала трутнем на спине народа,А он не знал и все тебя кормил.Какой же кровью и каким же потомНам предстоит еще за все платить?Каким же надо быть «лжепатриотом»,Чтоб так суметь Россию разорить? Чтоб довести практически до гробаНе город, не деревню, всю страну.О, как же далеки вы от народа!Да близки вы и не были ему. Михал Сергеевич, заканчивая повесть,О партии еще хочу спросить:А был ли ум? Была ли честь и совесть?..Кому же верить? Как без веры жить?.. Анатолий Булатов отложил газету в сторону. Прочитанное еще больше разбередило рану в душе. Человек писал выстраданное. Его незатейливые строки доставали до сердца, обжигали. «Как без веры дальше жить?» Еще не зная, что предпримет, Анатолий медленно побрел знакомой улицей к родному Старососненскому металлургическому. Люди узнавали его, здоровались, провожали недоуменными взглядами: «Видно, совсем дошел бывший наш предзавкома, укатали сивку крутые горки».Приостановился возле дверей какой-то забегаловки и сразу почувствовал острый голод. С утра во рту не было маковой росинки. Хотел зайти, выпить чашку чая, но встал на пороге как вкопанный. Вывеска гласила: «Столовая для людей, живущих ниже порога бедности». Это еще что за новости? Порог бедности! Первый раз прочитал эдакую фразу.– Чего робеешь, мужичок? – запанибратски подтолкнул его к двери заросший мужичок с фингалом под глазом. – Иди, рубай! Завтраки и ужины бесплатно дают.Анатолий шарахнулся в сторону, сгорая от стыда. Боже! До чего он дошел. Ведь с трудом подавил в себе желание зайти, поесть на халяву. Пропали все желания, растаяла надежда, что еще чудом теплилась в сердце. Он нищий, босяк, бомж! Да и семья их скоро пойдет по миру. Денег не хватает, мама Зина продает последнее барахло. Алексей Русич, правда, сейчас сводит концы с концами.Неожиданно Булатову показалось, что его окликнули. Приостановился, с удивлением глядя, как вплотную к тротуару, прямо к нему, мягко шурша шинами, подкатила роскошная, блестящая черным лаком автомашина, явно иностранной марки. Хотел было поскорей уйти, досадуя на то, что ему почудилось, но… распахнулась передняя дверца и перед ним предстал моложавый человек с удивительно знакомыми чертами лица: чуточку выпуклые карие глаза, на подбородке приметная ямочка. Анатолий смотрел на человека и не узнавал его.– Ну, разуй глаза, малыш! – весело пробасил хозяин роскошной автомашины. – Вижу, не признаешь друга детства Стасика Басинского.– Стас, ты ли это? – искренне удивился Булатов. – Живем в одном городе и столько лет не встречались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62