«Слушаюсь! Будет сделано!» И – порядок! Ни черта не делаешь, кто проверит? Ладно, не хмурься! Я шучу! На расстоянии вижу твое недовольство. Запомни: всем нам надобно тесней держаться, кучно, спина к спине, чтобы удар ножом не получить. Грядут тяжкие времена, смутные, поверь моей интуиции…Положив трубку на рычажок, Петр Кирыч потер лоб, задумался. Почувствовал неудобство, похожее на раскаяние, давно с ним такого не бывало. Все это из-за звонка Ачкасова. Петр Кирыч стал мысленно оправдываться перед семейством Русичей. «Вроде бы искупил часть вины, освободив старшего, определил на работу, но как теперь сообщить ему о состоянии сына? Все равно узнает. Кто же его так? Подельщики? Спецназ?» Петру Кирычу захотелось выяснить это. Очень четко представил себе этого высокого, сильно «накачанного» парня, помнится, еще подумал про себя: «Красавец!»Повинуясь нахлынувшему чувству, Петр Кирыч решительно подошел к «вертушке», набрал номер телефона заместителя министра внутренних дел по ИТК, давно был с ним в приятельских отношениях, отправлял по осени машину с местными яблоками. Познакомил их покойный дядя – министр МВД. Услышав знакомый голос, Петр Кирыч не стал обращаться, как всегда, по-дружески, сказал, чтобы произвести впечатление, заодно и похвастаться новой должностью:– Приветствую, Петр Павлович! С вами имеет честь говорить первый секретарь Старососненского обкома партии Щелочихин! Не забыл такого?– Кирыч, ты? Дорос до первого?– Стараюсь!– Ну, поздравляю от души! Очень, очень за тебя рад!После взаимных приветствий и любезностей, после обмена новостями Петр Кирыч попросил «лагерного шефа», как любовно называл заместителя министра, о малом одолжении: в порядке надзора, по просьбе членов бюро обкома партии разобраться в деле заключенного Игоря Русича по кличке Длинный Джон. И, если не очень затруднит, сообщить ему.На прощание Петр Кирыч официально пригласил заместителя министра на кабанью охоту в здешний заповедник. Приглашение, как пишут в официальных отчетах, было с благодарностью принято.Повесив трубку, Петр Кирыч посидел в глубокой задумчивости. «Бардак! Кругом бардак! Словно чуя гибель, пирует, гуляет Русь! И все это – Горбачев. Жил бы себе, как Леонид Ильич, как все вожди, жил бы сам и давал бы жить другим. А этот… Все свалил на местные органы, отдуваемся за верха».Стряхнув оцепенение, Петр Кирыч решил переговорить с директором Старососненского металлургического, со своим давним приятелем Александром Михайловичем Разинковым. Давно уже стало секретом Полишинеля, что у него ходит в любовницах Галина Русич.– Михалыч! – издалека начал Петр Кирыч. – Как живешь-можешь? Да, слышал я про твой конвертерный, слышал! Забастовка как холера, заразная штука. Воркута бастует, Кузбасс. А мы-то чем хуже? Не кручинься, переживем. Четырнадцать держав шли на нас в девятнадцатом году, и то отмахнулись. Давай займемся делами поважнее. Давно мы с тобой чай не гоняли. Как это некогда? Неужто лучше будет, если на бюро вытащу? Как это за что? Неужто не ведаешь? Передо мной докладная комитета народного контроля, зачитать? Слушай. «Директор комбината Разинков вовсе обнаглел, дошел до того, что в одночасье приказал рабочим снять со своего садового участка полметра земли, затем завез пять „КамАЗов“ чистого чернозема, а землю отправил в отвалы комбината. Вся эта операция обошлась комбинату в сумму 16 тысяч рублей». Будешь отрицать? То-то. Знаю и другое твое чудачество: пока шли встречные перевозки, шесть машин ГАИ «держали» дорогу открытой. Строгачом, брат, пахнет!– Считаешь, я не заслужил? – неожиданно резко спросил Разинков. – Даю стране металл, ночей не досыпаю, держу коллектив, ищу резервы, а ты… строгачом пугаешь. У меня «строгачей», пожалуй, десятка два наберется.– Тю-тю! – попытался перевести разговор в шутливое русло Петр Кирыч, подумав о том, что сейчас не время ссориться, наверное, расстроен директор забастовкой. – Не высоко ли берешь, Михалыч? Тоже, поди, в ренегаты метишь?– Давно хочу тебе сказать, Петр Кирыч, – голос Разинкова зазвенел, – не дело вы творите, не дело. Если хочешь знать, мне более по душе политика правительства, оно хоть и с перебоями, но ведет страну, а вы…– Ну-ка, ну-ка, договаривай! – посерьезнел Петр Кирыч, придвинул ближе блокнот, взял авторучку – записать, записать суматошные речи Разинкова, а потом, когда чуть все вокруг успокоиться, когда партия снова возьмет власть в твердые руки, напомнить ему о страшной промашке. – Выходит, партия больше для тебя не указ?– Воду мутите! – продолжал рубить Разинков. – Топором размахиваете! Работать надо, работать! У тебя все?– Нетушки, погоди! – Петр Кирыч сжал авторучку так, что она треснула. – Выходит, царьком заделался, помещиком. Партия не нужна, власть тоже, жалобы идут на тебя косяками. Скажи спасибо, что давно знакомы, да и дачи рядышком стоят, а то вылетел бы со всех постов. И не кипятись! Не забывай, с кем разговариваешь. Я тебе все припомню.– Припоминай! – дерзко бросил Разинков. – Еще вопросы есть?– Есть. Как там поживает твоя знаменитость, Галина Русич?– Нормально, работает. – Насторожился Разинков. – Новую форму кристаллизатора придумала на разливке. А что, собственно, случилось?– Сына ее, кажется, Игорем зовут? – Петр Кирыч замолчал, ждал реакции директора комбината: затронул его пассию.– Что с ним?– Из колонии телеграмма пришла, худо с ним. Нужно бы кому-то из родителей вылетать на Север.– Ясней объяснить не можешь? – не скрывая раздражения, спросил Разинков. – Что с ним?! Погиб?– Вроде бы еще жив, но… Словом, передай Галине Ивановне, нехай возьмет пару дней отгулов и сегодня же едет в УВД, там ей все разобъяснят. А ты тем временем остынешь малость. – Петр Кирыч повесил трубку.Телефон звонил непрерывно. Галина Ивановна Русич не снимала трубку. Лежала пластом на старой оттоманке, глядя куда-то в дальний угол. Вся ее душа и тело будто бы находились в глубоком гипнотическом сне, когда все слышишь, но пошевелить языком не можешь. Не хотелось говорить, слышать, не хотелось жить. Вроде бы начала наконец налаживаться личная судьба, но… сын. Игорь…Телефон продолжал звонить. Видимо, ее искал директор комбината.Прикрыла глаза и вновь, в который раз, увидела бескровное лицо сына. Как только у нее не разорвалось сердце. Игорь, ее единственный, любимый, красивый, самое дорогое существо на белом свете, герой афганской войны, которым она так гордилась, лежал в тюремной больнице, и жизнь его висела на волоске. Все происшедшее не укладывалось в голове. Он был ранен не на войне, защищая обездоленных, а при попытке убить женщин и потом сбежать за границу. Теперь он умирал закоренелым преступником, бандитом, изгоем общества. Лагерное начальство не скрывало своего презрения: «Ну ты, мать, видно, хороша, воспитала закоренелого бандюгу, урку!» – жестоко сказал начальник колонии.Пересилив себя, Галина Ивановна встала, мельком взглянула в зеркало, нашла силы слегка припудрить заплаканное лицо, подсела к столу. Прибегнула к единственному верному способу забыться на время: окунуться в расчеты своего нового детища – поворотного стенда разливочной машины. Идея, блеснувшая совсем недавно тусклой звездочкой, постепенно зрела. Теперь уже не в контурах, не в тумане отчетливо разглядела этот будущий чудо-стенд. Идея была простой и гениальной. Раньше с помощью обычного поворотного устройства ковши подавались под непрерывную разливку металла с определенными интервалами. Посему термин «непрерывная» разливка был чисто условным, а теперь скорость подачи ковша под разливку ускорится примерно втрое, горячий металл не будет «киснуть», следовательно, резко возрастет качество старососненской стали. Какие бы бури ни бушевали над Россией, металл был и останется основой ее могущества. Политики передерутся и угомонятся, а она… она представила, какая сенсация грянет в металлургическом мире. И, торопясь, боясь, что ее прервут, стала перечерчивать схему поворотно-приемного устройства кристаллизатора, машинально протянула руку к телефону, услышав очередной звонок.– Галина Ивановна! Галка! Ты, оказывается, прилетела! – Разинков, ее генеральный директор, всемогущий человек, член правительства, депутат, Герой и т. д., наверное, собственную мать столь радостно и ласково никогда не встречал. Его голос словно встряхнул Галину, вернул к жизни. Почему она раньше не снимала трубку? Ведь именно этот звонок был ей так необходим.– Сегодня утром прилетела. – Поймала себя на мысли, мол, мог бы догадаться подослать машину. – А что у нас нового?– Комбинат дышит под моей твердой дланью, – Разинков хохотнул. – Иные заводы давным-давно банкроты, а мы с тобой… Слава Богу, что не задержалась. Послезавтра нам с тобой, дорогая моя, нужно быть в Москве, в Кремле.– В Кремле? – Галина Ивановна в заботах и разочарованиях совсем забыла о том, что им предстояло лететь в Америку.– В Кремле, в Кремле, а потом и в Белом доме. Галина, ты отдыхай, а через два часа я подошлю машину, кати прямо ко мне на дачу, там наметим детали поездки. А пока… Я очень спешу. Встреча со стипендиатами ООН. Договорились?– Александр Михайлович! – нашла в себе силы выговорить Галина Ивановна. – На дачу к тебе я сегодня не поеду.– Объясни, почему?– У меня плохо с сыном…– О, извини меня, дурака! – виновато проговорил Разинков. – Совсем зарапортовался, даже не спросил. Прости! Сама найдешь меня, когда сможешь. – Осторожно положил трубку на рычаг.Галина Ивановна чуточку оттаяла после разговора. Она налила в чашку холодного чая, плеснула туда коньяка, стала пить маленькими глотками. Вспомнила, что еще не звонила маме Зине. Однако вспомнила, что нынче воскресенье, она наверняка в церкви. Как-то сразу и неожиданно превратилась заядлая коммунистка и атеистка в верующую, словно принялась запоздало наверстывать упущенное. Как это она говорила перед полетом: «Господь Бог внимательно следит за каждым из нас, от него никто и ничто не укроется. Достойных он освобождает от страшного греха – неверия, рассеивает страхи и сомнения». Справедливые слова. Вот и она, Галина Русич, во время полета вдруг поймала себя на мысли, что хорошо бы их самолет взорвался в воздухе, чтобы не возвращаться в родной город, где каждый будет расспрашивать о сыне. Была в полном отчаянии, а вот позвонил Разинков, и просветлел горизонт. Жизнь пока продолжается. Впереди удивительная поездка с близким человеком в Америку, где их ждут приемы на высшем уровне. Удивительно подвезло, что Разинкова как земляка пригласил в состав делегации Михаил Сергеевич Горбачев, человек, которого в России бьют справа и слева, но продолжают высоко ценить на Западе и в Штатах как человека, осмелившегося занести топор над гидрой коммунизма. И еще она вспомнила страшный край, где живет уголовная братия, и даже две строчки, мимолетно услышанные в зоне: И поезд тронул и канул в тьму. Дорога наша на Колыму. Галина Ивановна вздрогнула, заслышав скрежет ключа в замке. Ключ от квартиры был только у двух человек в Старососненске. У нее и… Дверь открывалась, как ей показалось, очень медленно, целую вечность. На пороге появился ее бывший муж. Галина Ивановна удивилась и обрадовалась, хотела спросить, откуда у Русича ключ, но он уже обнимал ее вздрагивающие плечи. Давно они не общались, изредка переговариваясь по телефону, говорили в основном о сыне. Конечно, Русич знал, куда она ездила. Казалось, между ними все кончено, возврата быть не может. Наверное, так оно и было, но… Галина Ивановна, освободясь от невидимых пут, позволяла Русичу обнимать, целовать и утешать ее, отлично понимая, что Русич делает это не под влиянием вновь вспыхнувшей любви, просто желает утешить, разделить горе.– Ты вся дрожишь? – Русич крепко держал Галину Ивановну за плечи. – Успокойся, к сожалению, многое в жизни нельзя переиграть.Она ничего не ответила. Хорошо, что Русич не догадался, как нужны ей были эти нежные прикосновения человека, с которым рассталась по глупости, они словно бальзамом смазали раны, расслабили закаменевшее сердце.– Слушай, Алексей, – нашла в себе силы пошутить, – а ты, оказывается, все еще в состоянии околдовать женщину. Прошу тебя, не стремись к старому, отпусти меня. Что ты делаешь, дурачок? – Тут же затихла на сильных руках бывшего мужа, давно знала: из его объятий теперь не вырваться.Потом, открыв окно, впустив в комнату прохладный освежающий воздух, они пили чай, тихо, как прежде, переговаривались. Галина подробно поведала Русичу о трагедии, главным героем которой стал их сын Игорь. Не выдержала, разрыдалась, плечи женщины затряслись как в лихорадке. Не узнавала сама себя: во всем металлургическом мире ее звали «стальной леди», приписывали различные поступки и суждения, исключая одно. Ее не считали женщиной. Лишь Русич не утешал, лишь гладил и гладил ладонью ее блестящие, без единой сединки волосы.Договорились о том, что тяжкий крест будут нести одни, не расскажут всей правды никому. Даже маме Зине, даже Булатову.– Как замечательно, что мы с тобой встретились, – признался Русич. Его тонкое лицо, окаймленное седеющими бакенбардами, светилось тихой радостью. – Сколько бед нам судьбой уготовано, никто не знает, а на двоих и горе – полгоря.– Знаешь, Алексей, я днями еду в Америку! – неожиданно для себя призналась Галина. Наверное, настала пора вновь поставить их взаимоотношения на прежний уровень. Ее ждет Разинков, человек, который прочно вошел в ее жизнь.– В командировку? Меня не возьмешь?– На сей раз ты будешь действительно лишним. – Галина Ивановна замешкалась, раздумывая, говорить Алексею правду или смолчать. – Еду с правительственной делегацией, которую возглавляет Горбачев.– Ого! – присвистнул Русич. – Вы, оказывается, отныне птица крупного полета, а я-то вообразил себе невесть что.– Извини, Алексей, – Галина Ивановна резко отодвинулась от Русича, мельком глянула на наручные часики, вспомнила, как буквально отшила Разинкова и тут же «согрешила» с бывшим мужем. Почувствовала себя виноватой перед покровителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62