— Решили со своей стороны пойти вам навстречу. Мы все здесь собрались, чтобы сообща назначить день свадьбы. Чем раньше произойдет это радостное событие, тем для всех будет лучше. Тщательно взвесив все обстоятельства, мы склоняемся к тому, чтобы вручить тебе руку принцессы…
— Теперь же, — негромко подсказал Рунсибел.
— Теперь? — обреченно прошептал я.
— У тебя, надеюсь, нет других, более важных планов? — насмешливо спросила королева.
— Нет… никаких… Я вообще еще не планировал, чем буду сегодня заниматься… Вот только коня хотел перековать или… или принять ванну. Это было бы здорово — в теплой воде понежиться… — Я все это пролепетал с таким беспомощным, растерянным видом, что сам себе сделался противен. Помолчав, взял себя в руки и более твердым голосом, хотя и не вполне уверенно произнес: — Простите, ваши величества, но не слишком ли велика спешка для столь важного мероприятия? Ведь это как-никак свадьба принцессы. Событие огромного значения для всей страны. Все должно быть помпезно, а готовиться к торжеству следует обстоятельно… и… и…
— При сложившихся обстоятельствах помпезностью мы можем пожертвовать, — с сарказмом возразил Юстус — Принцесса соизволила поступиться…
— Опять? Только и делает что поступается, — буркнул король, и все рыцари, напряженно прислушивавшиеся к этой беседе, так и покатились со смеху.
Королева осуждающе покосилась на супруга. Уголки его губ тронула легкая улыбка.
— Невпопад, — нежно произнесла принцесса и сошла с помоста, на котором стояли оба трона и ее кресло. Подойдя ко мне, она взяла меня за руку. Я закусил губу, но руку у нее не отнял. — Невпопад, все получится отлично, не переживай! Вся эта суета, ликующие толпы, праздничный банкет, салют и фейерверк для меня ровно ничего не значат. Обойдемся мы одним венчанием. Мне только ты нужен, а остальное безразлично.
— А кроме того, — подхватила Беатрис, — зачем нам звать гостей из других королевств, когда мы можем великолепно без них обойтись, отпраздновать столь светлое и радостное событие в узком семейном кругу. Ведь все мы здесь, — и она величественным жестом обвела зал, — одна большая семья, не так ли?
«О праведные боги!»
— Итак, сэр рыцарь, — Юстус хлопнул в ладоши, совсем как цирковой наездник перед очередным трюком, — архидиакон ждет в соседнем помещении. Я его сейчас приглашу сюда, и он проведет церемонию, по завершении которой объявит вас и ее высочество мужем и…
— Не могу! — выпалил я.
Слова слетели у меня с языка, как тяжелые камни. Казалось, они упали на мраморный пол с громким стуком и покатились в стороны… Но я сказал чистую правду! Не мог я на такое пойти!
Хотя внутренний голос и вопил что было мочи: «Заткнись! Немедленно дай согласие стать ее супругом! Плевать, что она тебе сестра! Да будь принцесса хоть даже и матерью твоей, закрой на это глаза! Слышишь, идиот?! Кому говорят?! Женись на этой сучонке и станешь королем!»
Я ничего не прибавил к сказанному.
Наступившую тишину нарушил Юстус, который изрек ледяным тоном:
— Невпопад, вам не хуже меня должно быть известно, что для рыцаря не существует слов «не могу»!
— Кроме как если рыцарю вдруг занеможется, — пропищал шут. — Или когда он не может себе что-то позволить. Что-нибудь этакое… недостойное звания… Мало ли…
— Умолкни наконец! — рявкнул король. Я прежде никогда не слыхал, чтобы его величество к кому-то обращался с таким гневом. Поднявшись с трона, он обратился ко мне: — Невпопад! Я многим тебе обязан, но и ты мне должен быть благодарен. За то хотя бы, что я не казнил тебя, как сделали бы на моем месте, многие из ныне здравствующих и почивших в бозе королей. Я же решил закрыть глаза на твои вольности… в отношении принцессы. Не советую тебе и дальше испытывать мое терпение. Это может весьма плачевно для тебя закончиться…
— Нисколько… в этом не сомневаюсь, — выдохнул я и взглянул на гобелен. И мне почудилось, что изображенный на нем герой, летящий верхом на фениксе — Тэсит, вне всякого сомнения, — ухмыляясь, сделал непристойный жест.
Энтипи вперила в меня непонимающий, трогательно-растерянный взор.
— Невпопад?..
Казалось, ее глазами на меня смотрела моя собственная душа. Да нет же, никакая она мне не кузина. Не дальняя родственница. С каждым мгновением я все тверже в этом убеждался. И повторил сдавленным шепотом:
— Я… не могу…
— Да как… ты… смеешь. — Никогда прежде его величество не позволял себе так явно выказывать свое раздражение, да нет, какое там — дикую ярость, которая его душила. Он застыл на месте, не пытаясь ко мне приблизиться, только кулаки сжал так, что аж костяшки побелели. Вероятно, понимал, что, стоит ему очутиться со мной рядом, и он не сможет удержаться, чтобы не задушить меня голыми руками. Я, поверьте, только приветствовал бы такую развязку. — Как ты смеешь вести себя подобным образом по отношению к принцессе? Ко всем нам?!
Энтипи попятилась от меня. Она покачивала головой, все еще не веря, что я мог вот так запросто от нее отказаться. Король сошел с помоста, но ко мне по-прежнему не приближался. Его аж трясло от гнева.
— Я тебя возвысил! Я так тебе доверял! Что же тебя не устраивает в моей дочери, доблестный сэр рыцарь?! Может, она для тебя недостаточно родовита, а, ублюдок, деревенщина?! Или не так хороша, как те шлюхи, с которыми ты якшался до того, как заявился в столицу?
Мне ни в коем случае нельзя было терять контроль над собой, уподобляясь его величеству. Это было бы недопустимо глупо и очень для меня опасно. Но, как вы догадываетесь, я закусил удила и перестал внимать доводам рассудка. И твердо произнес:
— Они по крайней мере были честными шлюхами.
Придворные испустили дружный вздох негодования и ужаса. Казалось, он вырвался из единой мощной глотки.
— Подумать только! — всплеснул руками его величество. — Ведь королева лично за тебя просила! Как она меня уговаривала не быть к тебе слишком суровым! Юная моя дочь тебе доверилась! Мы тебе предложили стать членом нашей семьи, стать одним из нас! И вот награда за наше великодушие! Да и можно ли было всерьез рассчитывать на что-то иное, на благодарность и признательность со стороны того, кто рожден и взращен в убожестве, среди подонков общества! Может ли он по достоинству оценить благородство духа и чистоту помыслов? Мы напрасно надеялись, что ты проникнешься благоговением к высокой морали, носителями которой мы являемся, не станешь пятнать позором имя моей дочери, принцессы крови, порождения монаршьих чресл! Значит, ты полагаешь, она недостойна тебя?!
Меня от слов короля бросило в жар. Не задумываясь о последствиях, я брякнул:
— Что?! Вы — носители высокой морали?! Да это попросту смешно!
— Ах вот, значит, как?! Тебе смешно?! Ты надругался над моей дочерью и теперь веселишься?!
Не помню, чтобы мне когда-нибудь прежде случалось до такой степени забыться, ведь даже собственная безопасность, собственная шкура в те минуты перестали что-либо для меня значить. Ярость, так долго копившаяся под спудом, затмила мой разум. Я намеревался высказать королевскому семейству и придворным все, что было у меня на сердце. Даже если король после этого самолично прикончит меня, что казалось более чем вероятным. Пускай зато услышит из моих уст правду. Правду о том замке, который он воздвиг на песке и который в ослеплении своем принимал за нерушимый оплот собственной власти. И я знал, с чего начну свою речь, каких иллюзий лишу его в первую очередь. Я расскажу ему, какова на самом деле «высокая мораль» его супруги и кем в действительности является «его» дочь. А после плавно перейду к обстоятельствам моего собственного появления на свет. Пусть Рунсибел узнает, на что способны его «доблестные рыцари». Вот тогда-то этот мир лжи и двуличия, в котором так уютно устроился наш монарх, развалится на мелкие кусочки.
— Ага, это самая смешная шутка, какую мне доводилось слышать! — дерзко ответил я. — Ваша дочь, говорите вы?! Ваша дочь, порождение ваших чресл?! И супруга вашего величества ее мать? Так вот, да будет вам известно, что королева…
И на этом я запнулся.
Потому как лицо королевы покрыла смертельная бледность.
Она догадалась, что я собирался сказать. И поняла, что мне каким-то образом удалось проникнуть в ее тайну. Она стала похожа на зверька, попавшего в капкан. Достаточно было одного взгляда на нее, чтобы догадаться — стоит мне сказать правду, и она не сможет, не найдет в себе сил оправдываться и отпираться. Во всем сознается, как на духу.
Но об этом я подумал как-то вскользь, мимоходом. Главным для меня в тот миг было другое. Взгляд королевы скользнул по собравшимся в зале. И остановился. При этом смотрела ее величество не на супруга, не на меня и не на принцессу.
Что было в ее положении совершенно естественно. В этой опасной, чреватой катастрофой ситуации, будучи застигнута врасплох, она инстинктивно обратила взор не на тех, от кого скрывала свою тайну.
А на того, с кем ее делила.
Мне даже голову не пришлось поворачивать, чтобы определить, на кого был обращен ее растерянный, исполненный смертного страха взор. Тот, на кого она смотрела, испуганно втянул голову в плечи. На лице его, которое казалось составленным из разрозненных, беспорядочно подобранных фрагментов, отобразился испуг. Дурацкий колпак с бубенчиками едва заметно колыхнулся — это шут голову опустил.
«Ну конечно же, — мелькнуло у меня в голове, — я, только и умеющий, что совершать смешные и нелепые поступки и попадать в идиотские истории, произошел от семени… не кого-нибудь, а профессионального придурка, королевского шута».
Все части головоломки сложились наконец в единую картину. Разумеется, мы с Энтипи были единокровными братом и сестрой, детьми Одклея. Полоумная принцесса и я, насмешка судьбы. Достойные отпрыски этого урода.
Королева Беа и ее тайный любовник смотрели друг на друга взглядами заговорщиков, чья тайна вот-вот может быть обнаружена. Взглядами обманщиков, которых, того и гляди, публично выведут на чистую воду. Взглядами двух негодяев…
Я был прав: у королевы духу бы недостало все отрицать.
Мне стало трудно дышать. Поймите, в моих руках оказалась судьба всего королевства. Несколько правдивых слов, и от него камня на камне не останется. Произнеся эти несколько слов, я наконец отомстил бы своему презренному родителю. Разрушил бы ту систему бессовестного вранья и лицемерия, которую создал Рунсибел, чтобы чувствовать себя покойно и уютно.
Все, что для этого надо было сделать…
Все, что надо было сделать…
Это уничтожить королеву Беатрис. До смерти перепуганную женщину, вид которой сейчас, стоило взглянуть на ее посеревшее лицо, вызывал жалость и сострадание. Ведь она ничего худого никому не сделала. Кроме измены королю, мне ее не в чем упрекнуть. Королева единственная из всех, кто обитал в крепости, всегда относилась ко мне с дружеским участием. Она ухаживала за мной, когда я хворал, заступалась за меня перед королем. И даже то, что она отправила меня в обитель за принцессой, было продиктовано ее любовью к дочери, уверенностью, что общение со мной пойдет Энтипи на пользу.
Да, кстати, как же я принцессу-то упустил из виду?! Господи, девчонка уж точно слетит с катушек, доведись ей узнать, кто она такая… и что позволила себе ее «добродетельная» мамаша. Бедняга совсем спятит. Она, конечно же, та еще штучка, и мне пришлось порядком от нее натерпеться, но все же… все же не настолько она плоха, чтобы такого заслуживать. Ведь стоит мне проболтаться, и весь ее мир рухнет в одночасье. И погребет ее под своими обломками. Она не переживет такого позора. Превращения из принцессы крови в незаконнорожденную дочь придворного шута и прелюбодейки-королевы. Ей и так предстоит пережить мой вынужденный отказ от женитьбы на ней. Пусть это станет наихудшим из зол в ее жизни…
«Нет уж, не отказывайся от своих планов! Упейся местью! Ты так долго этого ждал. Король рогат, королева беспутна, принцесса чокнутая, а шут — единственный из всех, кто будет выглядеть еще забавней, чем ты сам. Коли уж не желаешь воспользоваться выгодами женитьбы на ней, так хоть отомсти им всем, как они того заслуживают. Сделай что надлежит…»
— Ты, кажется, изволил упомянуть ее величество? — с ледяной яростью вопросил меня король. — Продолжай, а мы тебя послушаем.
— Королева, — сказал я, набрав полную грудь воздуха, — а также ваша дочь и вы… заслуживаете более родовитого зятя и супруга, чем ублюдок-деревенщина. Я ничего не могу к этому добавить, ваше величество. Делайте со мной что хотите. Убейте или в темницу заточите, если вам от этого станет хоть чуточку легче.
31

КРЕПОСТНОЙ застенок, по правде говоря, оказался не таким уж и гиблым местом. Во всяком случае, по сравнению с тем, каким я его себе представлял. Крыс тут не было, соломенную подстилку меняли каждый день, и вдобавок король в приступе необъяснимого великодушия распорядился не приковывать меня к стене.
Я сидел на полу, уставившись в темноту. Единственное, что меня нисколько не удивляло, — это почему его величество не обезглавил меня, а всего только заточил в темницу: боги решили, что я еще не испил до дна чашу своих страданий.
Мне вспомнились испуганно-радостное выражение лица Беатрис, когда она поняла, что я не собирался выдавать ее тайну, звук подавленных рыданий, вырвавшийся из груди принцессы, радостный блеск в глазах Морнингстара, который наблюдал, как стражники тащили меня в застенок, где мне предстояло ждать…
Чего?
Этого я не знал. И хотите верьте, хотите нет — меня это мало заботило. Забавно, не правда ли: тот, кто всю жизнь только и пекся что о собственной шкуре, вдруг начисто утратил к ней интерес…
Но вообще-то я почти не сомневался, что король решил сгноить меня здесь. Разумеется, ему ничто не мешало меня казнить. Охотников отсечь мне голову помимо придворного палача набралось бы немало. В очередь бы выстроились. Но его величество в знак уважения к моим былым заслугам перед монархией проявил милосердие и дозволил мне провести остаток дней в темнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92