Потом я вдруг почувствовал, что земля подо мной как-то странно прогнулась, и постепенно осознал, что свалился вовсе даже не на землю. На какие-то густо переплетенные ветви. Что бы это могло быть? Не иначе как крона дерева. Ветки спружинили подо мной, погасив инерцию падения. Это они так громко трещали, ломаясь под весом моего тела, впиваясь в него и оставляя на нем глубокие царапины и синяки. Я попытался приподняться, придерживаясь за одну из веток, но та оказалась слишком тонка и, хрустнув, сломалась у меня в руке. Одновременно сплетение ветвей, на котором я возлежал, словно в гамаке, от моего неосторожного движения всколыхнулось, затряслось, и ветки раздались в стороны. Я кубарем полетел вниз, в заросли кустарника. С шипами, разумеется.
К счастью (если только это можно назвать таковым), я настолько был перепуган и оглушен недавним падением из поднебесья, так исколот и исцарапан сломавшимися ветками, что уколов о шипы не почувствовал вовсе. Замер в той позе, в какой приземлился, упав с дерева, и ждал, пока глаза хоть немного привыкнут к темноте, а сознание — к мысли, что я уцелел.
Тут высоко над моей головой кто-то смачно выругался. Я узнал этот голос, эти негодующе-капризные нотки еще прежде, чем взглянул вверх. В ночном сумраке сквозь густую листву мне не без труда удалось разглядеть ноги Энтипи. Она пыталась спуститься с дерева, но это никак ей не удавалось. Принцесса была легче меня, и дерево крепко ее держало своими тонкими, но густыми ветвями. Что ж, по крайней мере девчонке не грозила опасность свалиться в колючие кусты. Разумеется, если она не будет делать резких движений. Энтипи продолжала ругаться на чем свет стоит, и я ее урезонил:
— Хватит возмущаться! Надо благодарить судьбу за то, что живы остались! И советую не особо дергаться, а то полетите вниз и расшибетесь насмерть или покалечитесь.
При первых же звуках моего голоса она замолчала. Я же всерьез задумался, не убраться ли мне сейчас отсюда подобру-поздорову, бросив ее одну. Пусть себе выпутывается как знает. Зачем мне такая обуза? Ведь наверняка девчонка, таскаясь со мной по этой чащобе, натрет волдыри на ступнях, станет хныкать, требовать участия, да и вообще доставит мне массу хлопот. Неженкам вроде нее в лесу делать нечего. Вот я — иное дело. Лес для меня что дом родной. Я не пропаду. Короче, без надобности мне она. Да и в крепость я теперь вряд ли когда-нибудь вернусь. Пропади они пропадом все: Рунсибел, его взбалмошная, капризная наследница, рыцари и оруженосцы. У меня ни с кем из этой компании нет и не может быть ничего общего. Век бы их не видеть!
Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, я ведь сам ввязался в эту историю, присвоив чужого феникса. Теперь же, делать нечего, следует пройти избранный путь до конца…
Ибо, говоря по правде, я еще никогда и ничего в своей жизни до конца не довел, ни единожды. Стоило в виде исключения хоть теперь попробовать…
Я перед вами не рисуюсь и говорю обо всем начистоту, без всякого стеснения, без ложной скромности, как мы условились. Поверьте, во всем мире не было человека, которого я презирал бы больше, чем самого себя, явившегося из ниоткуда и возжелавшего пробить себе дорогу в жизни, окруженного лицемерами и уподобившегося им; да что там, даже перещеголявшего многих из них в своем отчаянном стремлении сперва заслужить их расположение, а после переиграть на их собственном поле, следуя их же правилам. Эта неприязнь к самому себе изливалась из недр моей души на все, что меня окружало, на ее основе я строил свои взаимоотношения со всем и всеми. Частично такое презрительное отношение к самому себе проистекало из осознания того, что я избегал воспринимать что-либо всерьез и, повторюсь, ничего не доводил до конца. Ни один из своих планов не осуществил — потому ли, что с самого начала не удосуживался признать, насколько они невыполнимы, или из-за серьезных изъянов характера бросал едва начатые серьезные дела. И вот теперь я, со всеми своими недостатками и слабостью характера, дерзнул навязать себя судьбе в качестве «героя», оттеснив того, кому эта роль была предназначена. Это могло означать для меня только одно: я обязан был вернуть чертову принцессу ее чертовым родителям, доставив ее в их чертову крепость. Какой бы соблазнительной ни казалась возможность раствориться в густом лесу и никогда больше не показываться людям на глаза, я должен был ее отринуть и взять на себя заботу об этой маленькой паршивке. И жизни не пожалеть, чтобы только она могла вернуться к себе домой, по возможности целой и невредимой.
— Никуда я не свалюсь. Ветки меня крепко держат, — донеслось сверху.
— Да неужто? Я на вашем месте не был бы так в этом уверен.
— Да я здесь попросту застряла, — сердито пожаловалась Энтипи. — Дурацкие ветки запутались у меня в волосах, в одежде… Того и гляди, сквозь кожу прорастут! Поднимайтесь сюда и помогите мне выбраться из этого проклятого клубка! У вас ведь есть кинжал?
Приглашать меня к себе наверх с острым предметом в руках было, признаюсь, довольно рискованно с ее стороны.
— При всем к вам уважении, наисветлейшая принцесса, не могу не возразить вам: я не большой мастак по деревьям лазать. Я ведь хромой калека, с вашего позволения. Соблаговолите обратить на это свое милостивое внимание.
— Мозги у вас тоже хромают, судя по всему. — Полускрытая ветвями, она, пусть и ненадолго, погрузилась в благословенное молчание. А после приказала: — Бросьте мне сюда свой кинжал. Я и без вас управлюсь.
— Как прикажете. Но лучше уж я вам меч швырну. Он больше, и его легче поймать.
С этими словами я снял со спины свой короткий меч и, преодолев искушение подкинуть его острием вперед, чтобы он как следует царапнул девчонку, размахнулся и что было сил метнул его вместе с ножнами и вперед рукоятью — наугад в сплетение веток. И отступил в сторону, чтобы меч меня не зашиб, падая, если она его не поймает. Но оружие мое назад не вернулось.
— Порядок? — спросил я на всякий случай.
— Да. Поймала. Сейчас спущусь, — пробормотала она таким тоном, словно делала мне одолжение.
С верхушки дерева донеслись звуки возни, шум, треск. Принцесса даром времени не теряла. Листья и срубленные мелкие ветки дождем посыпались вниз. Я подошел к стволу и, устало опираясь на свой посох, стал ждать ее сошествия на землю. И, как выяснилось, здорово при этом рисковал, потому как внезапно с дерева свалился мой меч. Острие, когда он падал, было нацелено прямо мне в лицо. Я едва успел отшатнуться назад. Через долю секунды меч вонзился в землю как раз в том месте, где я только что стоял. А следом за ним в траву скользнули и ножны. Я замер, уставившись на свое оружие расширенными от ужаса глазами. И тут принцесса, вся в трухе и обрывках листьев, но совершенно невредимая, ловко спустилась по стволу и окинула меня с ног до головы торжествующим взглядом.
— Вы меня убить могли! — возмущенно выпалил я.
— А вы не зевайте, — равнодушно бросила она.
— Не ожидал от вас такой недальновидности, ваше высочество. — Я вытащил меч из земли, тщательно вытер лезвие о свою одежду и сунул его в ножны. — Почтительнейше обращаю ваше внимание на то, что ваши шансы выбраться отсюда живой значительно возрастут, ежели вы соблаговолите повсюду за мной следовать и во всем на меня полагаться. И уж во всяком случае не подвергать мою жизнь риску без всякой на то причины.
— Вот как? — Энтипи презрительно изогнула бровь. — Скажите на милость! Вы, видно, имели в виду, что я могу на вас полагаться до той минуты, пока вы при малейшей возможности снова не удерете, бросив меня в лапах каких-нибудь чудовищ!
— Я ведь вам уже все объяснил! Я собирался…
— … раздобыть для меня феникса. — Она покачала головой и стряхнула с подола платья несколько прилипших листьев. — Оруженосец, одно из двух: вы или до безобразия двуличны, или невероятно удачливы. — С этими словами она принялась оглядываться по сторонам. Вид у нее был такой, словно весь лес принадлежал ей одной.
Мне стало зябко. Возможно, от лесной сырости, а быть может, в этих краях климат вообще был суровей, чем в Истерии. Ночь надвигалась, а нам с Энтипи негде было голову приклонить. Меня, опытного лесного жителя, это никак не устраивало.
— Надо отыскать какое-нибудь укрытие, — сказал я. — Где можно было бы переждать ночь. В чужом лесу, в этих зарослях мы совершенно беззащитны.
Принцесса, судя по ее виду, собиралась возразить мне — разумеется, из чистого упрямства, — но, поняв, что это будет выглядеть просто глупо, молча передернула плечами и надула губы. Я со своей стороны был несказанно рад, что она наконец соблаговолила заткнуться. До чего ж приятно было провести хоть некоторое время в тишине и сосредоточенных размышлениях о том, что предпринять и куда нам податься.
Я внимательно огляделся по сторонам. Вдалеке, слева от нас сквозь древесные стволы проглядывали смутные очертания невысоких каменистых холмов. Туда-то я и направился, обнажив меч. Принцессе ни слова не сказал и даже не оглянулся, зная, что она, конечно же, за мной посеменит, никуда не денется. Так и вышло: в глубокой тишине леса я вскоре услышал за спиной шорох ее осторожных шагов. Я торопился изо всех сил, и меня нисколько не заботило, поспевает она за мной или нет. Пусть тоже поднапряжется. В конце концов, у нее обе ноги в порядке. Мне хотелось как можно скорей найти убежище, чтобы переждать ночь: в этом незнакомом лесу, окутанном тьмой, на нас в любой миг могли напасть неведомые враги. Энтипи, как ни странно, брела за мной молча.
Я, признаться, ожидал, что она, пройдя ярда два, начнет жаловаться на усталость и требовать, чтобы я шел помедленней. Ничуть не бывало! Одно из двух: либо она гораздо выносливей, чем я предполагал, либо… либо я никудышный ходок.
Как я и предполагал, холмы, к которым мы наконец приблизились, были сплошь изрыты пещерами. Я отыскал среди них такую, где мы вдвоем едва смогли бы разместиться, и молча туда залез. Энтипи в замешательстве остановилась у входа.
— Почему вы не пожелали занять более просторное помещение? — подозрительно осведомилась она. — Рассчитываете, что эта чудовищная теснота нас сблизит?
— Вот уж чего и в мыслях не имел, ваше высочество. И даже не возражаю, если вы для себя отыщете другое пристанище. Что же до более просторных пещер, то в глубине их, может статься, мирно проживает законный владелец. Медведь, например, или еще кто. Вряд ли он окажется гостеприимным хозяином.
Принцесса открыла было рот, чтобы ответить не иначе как какой-нибудь колкостью, но внезапно передумала и — только представьте себе! — молча кивнула. Выходит, она способна принять хоть что-то, мною предложенное, без всякого кривлянья согласиться с разумным предложением. Это было ново. И внушало некоторую надежду на подобные же, пусть редкие, проявления здравомыслия с ее стороны в дальнейшем. Без единого звука она скользнула в пещеру и опустилась на корточки подле меня, прикрыв колени испачканным и порванным подолом платья. Как если бы это легкое одеяние могло защитить ее от холода.
— Хорошо бы погреться у огня, — вздохнула она и прибавила со свойственным ей сарказмом: — Впрочем, вы не сумеете его развести…
— Во всем, что касается злодейств, — парировал я, — таких как поджоги, например, я безоговорочно вам уступлю пальму первенства. А разжечь костер для обогрева и вообще не пропасть в лесу ни при каких обстоятельствах сумею лучше любого другого, ваше высочество. Но позвольте вам заметить, что гарпы без всякого труда нас выследят и обнаружат, стоит нам только им просигналить, запалив костер.
— Я об этом не подумала, — призналась она, хотя и с некоторой неохотой. — Нет, лучше уж сидеть в холоде и темноте, чем их сюда привлечь. Да и кого угодно другого. — Помолчав, она потерла ладони одну о другую и прибавила: — А без костра нам никак не согреться? Очень уж зябко в этом лесу. И как мы будем защищаться от диких зверей, если они вздумают на нас напасть?
— От нападений нас вот это защитит. — Я повертел перед нею свой меч. В голосе моем, признаться, было куда больше уверенности, чем я на деле испытывал. — А что до тепла, предлагаю вам обогреть помещение своей лучезарной улыбкой, наполнить его теплом своей души.
— Мне не нравится, когда вы так со мной говорите! — Энтипи обиженно засопела и набросила на голову капюшон, тотчас же скрывший почти все ее лицо. Только глаза сердито сверкали из-под широкого обода. — Что за обращение такое с особой королевской крови?!
— Ах, простите великодушно, ваше высочество! — Я отвесил ей шутовской полупоклон. — Но мне не до церемоний. Чтобы у нас с вами появился хоть небольшой шанс вернуться в Истерию живыми, я должен думать и печься о дюжине разных вещей одновременно. Вы своими вопросами и замечаниями прибавляете к этой дюжине еще одну проблему. Итого у нас получается что? — Она сделала вид, что вопрос относится не к ней, и я тогда сам на него ответил: — Правильно, получается чертова дюжина. Имейте в виду, это несчастливое число!
Энтипи поджала губы.
— Я имею право задавать вам любые вопросы. Не забывайте, я ваша принцесса, а со временем стану королевой.
— Если я не верну вас домой живой и невредимой, то вряд ли, — заметил я.
Этот аргумент на нее подействовал. Я постарался скрыть свое удивление. Обычно ее высочество готова была по любому поводу спорить со мной до хрипоты, до тех пор, пока вконец не выдохнется. Теперь же, помолчав, она куда более дружелюбным тоном спросила:
— Ну и в каком… в каком виде вы меня рассчитываете доставить домой? Живой или мертвой?
Вопрос был, что и говорить, вполне резонный.
— Если быть до конца откровенным, я считаю, что вряд ли мы с вами осилим пешком весь путь отсюда до крепости. А потому лучшее, что мы могли бы предпринять, — это отыскать где-нибудь тут поблизости плетельщика-связного, чтобы он послал весточку вашим родителям. Те ведь смогут нас как-нибудь вызволить.
В Истерии и прилегающих землях существовало два основных способа передачи сообщений на большие расстояния. У тех, кто не мог похвастаться большим достатком, было в обычае пересылать записки с почтовыми птицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92