В открытую сообщать о местонахождении Энтипи было небезопасно. Мы не могли слепо довериться Чудачке, равно как и не были уверены, что никто посторонний не сумеет подключиться к линиям передачи и не ознакомится с нашим сообщением. Энтипи, как оказалось, также пришли в голову все вышеперечисленные соображения. Не успел я и рта раскрыть, как она принялась деловито, с расстановкой диктовать колдунье:
— Сообщение для королевы Беатрис от Невпопада. Пакет, который я должен был вам доставить, находится здесь, в Приграничном царстве Произвола, в неповрежденном виде. Однако во избежание похищения оного просим выслать эскорт для сопровождения. Подробности при личной встрече.
Я одобрительно кивнул. Сам не знаю почему, но мне вдруг вспомнилась леди Розали, супруга сэра Гранита. Та, стоило ей открыть рот, неизменно изрекала какую-нибудь глупость. Энтипи выказала себя существом совсем иного рода. Ничего общего с дурищей Розали. Приходилось признать, что когда наши дела принимали опасный оборот, когда ее и моя жизни зависели от нашей находчивости, хладнокровия, сообразительности, Энтипи неизменно оказывалась на высоте. Поначалу я ее счел опасной и непредсказуемой особой, которая способна в случае чего и нож в спину всадить. И до сих пор, кстати говоря, не мог бы поручиться, что в глубине своего существа она не такова. Но в то же время принцесса не раз доказала, что в трудную минуту на нее можно положиться, как мало на кого другого. Повторюсь: я все же не до конца ей доверял. Но, с другой стороны, кто в этом мире заслуживает полного и безоговорочного доверия?
Чудачка кивала, с сосредоточенным видом записывая текст послания скрипучим пером на пергаменте.
— Вы, поди, ответа станете дожидаться, — полуутвердительно пробормотала она. — Так это всяко день займет, а может, и больше.
— А можем ли мы найти ночлег где-нибудь поблизости? — спросил я.
— Позади дома у меня амбар. Хотя вам, наверно, там зазорно покажется ночь коротать. Таким знатным да богатым господам. — В голосе колдуньи я уловил нотки неодобрения.
— О-о-о, нам не привыкать ночевать где придется, — устало махнув рукой, заверила ее Энтипи. — Амбар так амбар.
Отвязав лошадей, мы завели их в колдуньин амбар. Животные были счастливы очутиться под крышей. В этой части света темнело рано, так что, хотя солнце еще не закатилось за горизонт, вокруг насколько хватал глаз уже сгущались длинные сумеречные тени. Я задумчиво взглянул на Энтипи.
— Что? Что такое? — спросила она с беспокойством.
— Решительно ничего, — усмехнулся я. — Просто меня удивило, с какой готовностью вы приняли предложение Чудачки переночевать в амбаре.
Она пожала плечами:
— Ну и что в этом особенного?
— Как это — что?! Вы успели за недолгий срок нашего знакомства столько раз мне сообщить, что, на ваш взгляд, вам в качестве принцессы, наследницы трона, августейшей особы подобает, а что нет… Я наизусть это вытвердил. И убежден: ночевка в амбаре — именно то, чего принцессы крови должны по возможности избегать.
Энтипи весело рассмеялась:
— Ваша правда. Но, учитывая обстоятельства, приходится признать, что лучшего места для ночлега нам с вами не найти. Ведь мы на вражеской территории и, следовательно, в большой опасности. Здесь, вдали от посторонних глаз, нам будет спокойней, чем в самой дорогой гостинице. Поэтому я так покорно и охотно согласилась спать в амбаре. Хотя вам, полагаю, такая перемена в моем поведении не могла не показаться странной.
— Вот именно. Вы мне кажетесь теперь еще более непредсказуемой, чем когда я впервые вас увидел.
Принцесса уселась на охапку соломы в углу амбара и вытянула ноги вперед.
— Хотите правду? При всем том, что я нередко напоминаю окружающим о своем титуле и требую от них соответствующего отношения к своей особе… Чтобы их позлить или поставить на место… Мне, представьте себе, вовсе не по нраву быть принцессой. И я не испытываю ни малейшей радости от того, что родилась в королевской семье. Кстати, это одна из причин, по которым родители меня отправили в монастырь к благочестивым женам. Мои отец и мать, представьте себе, начали подыскивать мне жениха из числа юношей благородного происхождения, когда мне едва сравнялось восемь! — На лице ее мелькнула гримаса досады. — Они хотели решить этот вопрос раз и навсегда, не думая о том, как отнесусь к этому я сама, когда вырасту.
— А знаете ли вы, что множество людей с гораздо более скудными средствами, чем те, которыми располагают ваши августейшие родители, и занимающих куда более скромное положение — крестьяне, цеховые ремесленники, — поступают со своими отпрысками в точности так же. Браки по расчету — добавлю: родительскому — везде приняты, во всех слоях общества. Расчеты могут быть крупней или мельче, но суть-то от этого не меняется, — заметил я.
Энтипи покосилась на меня, поджав губы, и с неохотой произнесла:
— Вот оно что. Да, вы, пожалуй, правы. Я как-то об этом не подумала.
«Боже, — промелькнуло у меня в голове, — она стала вести себя почти по-человечески». Я даже занервничал, честное слово.
— Но как бы там ни было, — продолжала она, — меня то и дело знакомили с этими юными принцами, герцогами, лордами и бог знает с кем еще. И все они до единого едва не лопались от сознания собственного величия, их так и распирало от гордости. И каждый так себя держал, словно рассчитывал, что я стану млеть от счастья при одной только мысли о возможности стать его невестой, а впоследствии женой. Ах, видели бы вы их… До чего же манерные, самовлюбленные, напыщенные идиоты… Можете не сомневаться, я каждому дала понять, какого я о нем мнения. Наверное, самым неприятным для меня во всем этом было то, что в них я словно бы видела собственное свое отражение. И понимала, что сама не лучше любого из них. И если они казались мне омерзительными типами, то какой же считали окружающие саму меня? — Принцесса вопросительно взглянула в мою сторону, но я только плечами пожал. Вопрос звучал риторически. — Так что каждого следующего кандидата я отвергала со все большим презрением, которое испытывала также и по отношению к самой себе…
— Воображаю, какие сцены вы устраивали не только соискателям вашей руки, но и родителям.
— Вот именно. Отец и мать в конце концов решили, что я не заслуживаю того, чем меня так щедро одарила судьба. Не ценю ее благорасположения ко мне. Вот в этом они были не правы. Я прекрасно отдавала себе отчет, что по воле случая родилась в самой богатой и знатной семье королевства. И заслужила этого не больше, чем кто угодно другой. Я, понимаете ли, смотрела на вещи непредвзято, в отличие от них обоих. Король с королевой считали подобные взгляды чистейшим вздором. И они меня отправили к благочестивым женам, чтобы, возвратившись, я наконец по достоинству оценила то, чего была лишена в монастыре и что обрела вновь.
— Как думаете, они достигли своей цели?
— А вы как считаете?
Я оглядел ее с ног до головы.
— По-моему, вы прекрасно разобрались в причинах этого поступка своих родителей. Вы их, одним словом, поняли, но не простили. И стали срывать зло на благочестивых женах, хотя по-настоящему ничего не имели против той тяжелой работы, что они на вас взваливали. Это ведь облегчало вашу совесть.
— А-а-а, так вы готовы признать, что я наделена совестью? Еще несколько дней назад вы бы этого мне не сказали.
— Боюсь, вы правы.
— Значит, теперь вы обо мне лучшего мнения, чем прежде.
— Теперь? — Я развел руками. — Честное слово, трудно сказать.
— Что ж, вы по крайней мере правдивы. И на том спасибо. — Она улыбнулась.
Представьте, когда она не кривлялась, не корчила из себя бог весть что, улыбка ее становилась на удивление милой и открытой, и это было ей очень к лицу. Но я, конечно же, об этом смолчал. Что я, сумасшедший, говорить вслух о подобных вещах?
Но тут лицо принцессы вдруг омрачилось. Она наклонила голову, глядя на носки своих башмаков.
— Что-то не так? — забеспокоился я.
— Тэсит все медлит, не ищет, не спасает меня. — За сим последовал тяжелый вздох. — Я-то его считала героем, и сам он так себя называл. Но герой давно бы уже меня спас, преодолев все трудности. Он не промешкал бы.
Я поерзал на месте, внезапно почувствовав себя ужасно неловко.
— Уверен, он непременно отыскал бы вас, если б смог. Но ему что-то мешает. И от этого он не перестает быть героем, поверьте…
— Ничего подобного, — насупилась Энтипи. — Когда что-то кому-то обещаешь, а после забываешь о своем обещании… Это так неблагородно! Трудно доверять людям после того, как с тобой так обошлись. Никому больше не поверю. Никогда!
— Всецело разделяю ваше настроение.
Мои слова ее удивили. Она окинула меня недоуменным взглядом.
— Почему?
— Какое это имеет значение?
— Большое! Для меня. — По тону, каким она это произнесла, я понял, что данный вопрос и впрямь очень для нее важен. — Почему вы так говорите? Это как-то связано с графиней, с деньгами, которые вы получили в замке? Я ведь заметила, вы вместе с ней выходили из зала. Она вас когда-то предала, причинила вам зло, а себя при этом так скомпрометировала, что вы потребовали от нее деньги и драгоценности взамен на свое молчание?
Господи, да у нее ум острый, как кинжал! Как стрелы гарпов. Я, по правде говоря, сперва собрался было солгать ей, отпереться от всего, о чем она столь верно догадалась. Но встретился с ней взглядом… и слова лжи застряли у меня в горле.
Так что пришлось рассказать все как было.
Не понимаю, зачем я это сделал. Энтипи все это нисколько не касалось. Да с другой стороны, и врать было вовсе не обязательно. Я мог просто отмахнуться от нее, заявив: «Это не ваше дело, принцесса». Но что-то в глубине души меня буквально подталкивало выложить ей все как на духу.
Разумеется, я не стал пересказывать историю моей жизни от начала и до момента встречи с ней. И ни словом не упомянул о знакомстве с Тэситом. Но поведал без утайки, как Астел лишила меня не только невинности, но и готовности доверять людям. Как бы мало я ни был изначально к этому склонен. Я закончил свой рассказ на том, как был ею оставлен в конюшне с разбитой головой, чувствуя вкус материнского праха на губах. И без гроша в кармане.
Энтипи слушала меня затаив дыхание, не перебивая и не сводя глаз с моего взволнованного лица. А когда я замолчал — кажется, целая вечность миновала, — с чувством воскликнула:
— На вашем месте я бы весь мир возненавидела!
Боже, девчонка ухватила самую суть! Она меня поняла, как никто другой. Но решимость, с какой она высказала свое суждение, меня, признаться, несколько даже напугала.
— Невероятно, — она покачала головой, — как вы после всего этого способны быть таким героем!
Ну вот, приехали. Выходит, не слишком-то хорошо она поняла меня.
Я сидел на полу посередине амбара. Энтипи слезла со своей охапки сена и уселась подле меня. Мы долго и оживленно болтали, но я все же по-прежнему держался начеку. По-моему, она тоже. Однако беседа наша была вполне откровенной. В основном мы делились друг с другом своими взглядами на жизнь в целом. По большей части довольно циничными. Во всем, что она говорила, чувствовались острый ум и умение схватывать самую суть вещей. Качество, которым редко бывают наделены сильные мира сего. Как правило, их взор не проникает в глубину предметов и явлений, а лишь скользит по поверхности.
— Иногда, — доверительно произнесла Энтипи, — я ловлю себя на мысли, что единственный разумный и здравомыслящий человек из всех, кто обитает при дворе моего отца, — это шут. По крайней мере, он один относится к жизни именно так, как она того заслуживает, — с насмешливой снисходительностью. И до чего же забавно, что, когда он без обиняков высказывается в этом духе, мои родители и все остальные принимают его разумные и веские слова за веселые шутки и хохочут вовсю. А самое смешное во всей этой ситуации то, что они не понимают, что смеются над самими собой, выставляют себя дураками набитыми. В общем, глубины мысли шута, который их обязан развлекать и забавлять, они никогда не постигнут. Жалкие идиоты.
Мне ничего другого не оставалось, кроме как с ней согласиться.
Я заметил, что чем доверительней и непринужденней становился наш разговор, тем принцесса ближе ко мне придвигалась, пока наконец, поздним вечером, расстояние между нами не сократилось до каких-нибудь нескольких дюймов. В амбаре было прохладно, и я кожей ощущал тепло ее тела. Это было, с моей точки зрения… совершенно неуместно. Мы снова погрузились в молчание, на сей раз — неловкое, потому что я чувствовал: принцесса хочет еще что-то мне сказать. То, чего я не желаю слушать.
— Принцесса! Ваше высочество, — произнес я.
— Ненавижу это обращение! — выпалила она. — Терпеть не могу, когда меня так называют. Имейте это в виду, пожалуйста.
Я опешил. Просто ушам своим не поверил.
— Но… это же ваш титул.
— О да. Спасибо за напоминание. И вдобавок то, что, по мнению окружающих, является во мне главным. То, что им в первую очередь бросается в глаза. Я — это мой титул, а мой титул — это я. Если не принимать в расчет, что я его получила при рождении. Как и любая из особ королевской крови. Но тогда, если следовать этой логике, получается, мы все должны быть одинаковыми? А я вот, представьте себе, не желаю быть ни на кого похожей.
— Поверьте, вы в этом весьма преуспели. Вы одна такая.
Но Энтипи, казалось, не слыхала моих слов.
— Титул вознес меня настолько выше всех окружающих, что меня саму им ну никак не разглядеть. — Она печально вздохнула. — Никто меня по-настоящему не знает. И не желает знать. Мне иногда начинает казаться… что меня и вовсе нет на свете. Одна видимость.
— Ну что вы! Вот уж чего о вас не скажешь!
Энтипи повернулась ко мне, и лицо ее осветила эта ее новая, милая и даже немного застенчивая улыбка. Я почувствовал, как живо и недвусмысленно отозвалась на это моя плоть. И постарался переключить мысли на какой-нибудь нейтральный предмет.
Поймите меня правильно, я так себя держал не из ханжеских соображений, не из скромности или излишней стыдливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92