— Потому что мальчишки так сказали!
— Ясно. А ты всегда веришь тому, что они говорят?
— Они так мне тогда надавали, что пришлось им поверить, — вздохнул я.
Маделайн грустно покачала головой и уселась на солому вплотную ко мне.
— И поэтому ты решил ночевать здесь. — Это был не вопрос, а утверждение. Я кивнул. — Невпопад, рано или поздно ты поймешь, что нельзя смотреть на жизнь чужими глазами, нельзя слепо доверять суждениям других о том, что в этом мире хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Жить надо своим умом.
— Почему?
— Потому что только так ты сможешь добиться, чего захочешь, сможешь стать господином своей собственной жизни.
— Почему?
— Потому что, — убежденно произнесла она (в который уже раз!), — ты — избранник судьбы!
Вздохнув, я откинулся назад и утонул в мягкой душистой соломе. Мне было ясно, что дальше этого мы нынче не продвинемся. Мать всегда заводила эту песню, когда ей нечего было мне сказать, когда у нее не находилось ответов на мои вопросы. У меня уже просто скулы сводило от этих бесконечных разговоров о судьбе, о моем высоком предназначении.
К чести Маделайн, она в тот раз не стала развивать свою любимую тему. Просто сидела рядом со мной и молча гладила мои рыжие кудри, так, будто хотела удостовериться, что я все еще здесь, с ней. Мысли ее между тем витали где-то далеко. А утром, проснувшись, я обнаружил ее спящей рядом со мной на соломе. Я вгляделся в ее лицо, освещенное солнцем, и почувствовал, что по-прежнему ее люблю. Люблю, хотя у меня и есть все основания ее стыдиться.
Она нынче спала со мной, и я любил ее за это. Я вынул из кармана монетку, которую неделей раньше подобрал на дороге и не знал, на что потратить. Решение пришло ко мне мгновенно. Маделайн спала на спине, и ее раскрытая ладонь покоилась на соломе возле меня. Я вдавил в нее монетку, и пальцы матери машинально сжались в кулак. Она продолжала сладко спать. А я себя почувствовал настоящим потаскуном, из тех, что спят со шлюхами за деньги. И, представьте, оказаться в этой новой для меня роли было совсем неплохо. Да что уж там, даже здорово.
5

ТЭСИТ научил меня многому. В том числе основам воровского ремесла. Это было здорово!
Мне все больше нравилось проводить время в его компании. Он был круглым сиротой, и мне тогда казалось, что это просто замечательно, что лучше ничего и быть не может — ни от кого не зависеть, делать что вздумается, ни перед кем не отчитываясь. Когда ему случалось забрести в наш городок, он расхаживал по улицам с таким самоуверенным и важным видом, что я откровенно им любовался. И в кожаном мешочке, который висел у него на поясе, всегда позванивали монетки. Благодаря этой его независимой манере держаться Тэсита в городе побаивались, и никто — ни мальчишки, ни взрослые — не осмеливались его задеть. Старшие его приветствовали как равного, ребята, особенно малыши, почтительно уступали дорогу. Я пытался ему подражать и принялся было тоже расхаживать по улицам с гордым и надменным видом, но, как вы догадываетесь, при моей врожденной хромоте и маленьком росте выглядело это смешно и нелепо.
Тэсит очень хорошо ко мне относился. Он словно бы не замечал моего увечья. Если нам с ним случалось бродить по лесу, он нарочно замедлял шаги, чтобы я от него не отстал, но делал это так непринужденно и естественно, без всякой нарочитости, что я не чувствовал себя обузой.
Тэсит устроил себе жилище в древнем лесу — Элдервуде, — и уже одно это заставляло всех относиться к нему с несколько боязливым восхищением. Ведь Элдервуд издавна считался заколдованным и небезопасным местом, где в непроходимых чащах в изобилии водились таинственные полумифические существа, которых нигде больше не встретишь. Говорили, что однажды, давным-давно, там были злодейски умерщвлены волшебники — целая армия. Это бесчеловечное деяние совершил какой-то безумный король, поклявшийся раз и навсегда очистить землю от всяких колдунов и чародеев. И хотя задуманное ему вполне удалось, волшебники успели наложить на него страшное заклятие: с тех самых пор имя его начисто изгладилось из памяти человечества, а все до одного его изображения исчезли с холстов и гобеленов. Упоминания о нем каким-то непостижимым образом стерлись даже со страниц исторических хроник — так, словно его никогда и не было на свете. А может ли быть для правителя участь горше, чем вовсе не существовать на земле? Он-то, поди, рассчитывал на великую посмертную славу, на благодарную память потомков.
Так что, скажу я вам, истребление чародеев — глупейшее деяние, совершить которое способен лишь тот, кто замыслил ни много ни мало как самоуничтожение, да не простое, а грандиозное, вселенских масштабов.
Многие верили, что с тех самых пор духи волшебников навечно поселились в чащах Элдервуда. Тэсит, однако, утверждал, что, живя в этом лесу и зная его буквально как свои пять пальцев, он ни разу не встретился ни с одним из этих призраков. Но, однако, он всегда был не прочь извлечь пользу для себя из этих суеверий. Дело в том, что сквозь некоторые участки Элдервуда пролегали тропинки, и, идя по ним, можно было значительно сократить расстояние между окрестными городками и поселками. Некоторые бесстрашные путники охотно этим пользовались. Тэсит решил пресечь подобные посягательства на территорию, которую считал своей собственностью, и понаставил на тропинках множество хитроумных капканов, ловушек и западней. Он так мастерски их соорудил, что любой, кому не посчастливилось в них попасться, не сомневался, что стал жертвой потусторонних сил.
Однажды, например, по тропинке, крадучись, с величайшими предосторожностями пробирался тучный купец. Но едва только нога его ступила в веревочную петлю, замаскированную листвой и сучьями, как Тэсит, который укрывался за толстым дубовым стволом, потянул за канат, и купец вдруг взлетел над землей и повис вниз головой, презабавно раскинув в стороны толстые руки. Я едва удержался от смеха, хотя вполне мог бы дать волю веселью: бедняга все равно ничего не слышал и не видел — он от страха лишился чувств. Освободить его от лишнего груза — тугого денежного мешочка из мягкой кожи, свисавшего с пояса, — было для Тэсита делом нескольких секунд. После чего мы опустили его на землю и оставили лежать на тропинке. Он еще не очнулся, а нас уже и след простыл.
— Зачем было его вытаскивать из петли? — спросил я Тэсита, когда мы удалились на безопасное расстояние от тропинки и обобранного купца. — Пусть бы сам выпутался, как очухается.
— Да затем, что если он, придя в деревню, станет всем и каждому рассказывать о духах, которые его подняли над землей вверх ногами, а потом швырнули наземь, нам с тобой это пойдет на пользу. Другие побоятся сюда ходить. А заикнись он о веревочной петле, и деревенские, того и гляди, примутся выслеживать тех, кто этот капкан соорудил, то есть меня и тебя. Знаю я трусливых толстяков вроде этого: он, поди, еще и наврет с три короба — например, как призраки волшебников швырялись в него своими отрубленными головами. Такого на всех нагонит страху! — Распустив шнурок, который стягивал денежный мешочек купца, Тэсит высыпал содержимое на колени и изумленно присвистнул. И принялся считать монеты. Толстяк, оказывается, нес с собой сорок с чем-то новеньких золотых соверенов, каждый из которых украшал чеканный профиль короля Рунсибела. — Богатый малый, ничего не скажешь! — Тэсит захватил в горсть чуть меньше половины всех монет и протянул мне: — Твоя доля.
Я не верил своим ушам.
— Моя? Но за что? Ты же все сам сделал, я тебе не помогал!
— Верно, — кивнул Тэсит. — Но ты рисковал не меньше моего. Отныне мы с тобой партнеры, Невпопад. И друзья. — Он хлопнул меня по плечу. — Конечно, если ты не против.
Я оторопел. По правде говоря, мне подобное даже в голову никогда не приходило. Я привык повсюду следовать за Тэситом, как верный пес, если тому угодно было делить со мной компанию, и все те месяцы и годы, что он удостаивал меня этой чести, пребывал в уверенности, что делает он это не из какой-либо привязанности ко мне и уж тем более не из дружбы. И уж вовсе не потому, чтобы я был ему хоть сколько-нибудь интересен, а просто чтобы рассеять одиночество, развлечь себя ни к чему не обязывающей болтовней.
— Друзья? — тупо переспросил я, все еще не веря своим ушам.
— Ну, ясное дело, а кто ж еще? Друзья!
И, видя, что я не прикасаюсь к деньгам, он взял меня за руку, разжал ладонь и ссыпал в нее монеты. Я стиснул их в кулаке, и Тэсит одобрительно усмехнулся.
— Но почему, — недоумевал я, — почему ты назвал себя моим другом?
— Тебя это удивляет?
— Еще бы! — вздохнул я. — Ты столько всего знаешь, так интересно рассказываешь. Ты мне всегда помогаешь. А я… Я просто хожу за тобой следом, вот и все. Я калека. Толку от меня никакого.
— Брось глупости городить!
Тэсит легко вспрыгнул на кромку замшелого валуна и с упреком взглянул на меня сверху вниз. У лица его замельтешила какая-то мошка, он смахнул ее изящным движением и при этом даже не покачнулся. Я невольно залюбовался им.
— Ведь мы с тобой, — продолжал он, — мы… мы…
— Что — мы?
Он явно подыскивал подходящее сравнение для тех взаимоотношений, в которых мы с ним состояли. Но ничего путного не приходило ему на ум. Он задумчиво почесал над ухом… И тут взгляд его скользнул по синему полуденному небосклону. Он указал пальцем куда-то вверх.
— Видишь?
Я послушно задрал голову. В небе парил ястреб. Движения его были исполнены ленивой грации.
— Там только птица.
Тэсит кивнул и растопыренными пальцами убрал с лица прядь волос.
— Каким образом, по-твоему, у него получается летать?
— Он крыльями машет.
— А еще?
Я пожал плечами. Человек ученый наверняка мигом бы ответил на этот вопрос. Но для меня он оказался слишком мудреным.
— Не знаю. Правда, не знаю. Летает себе, и все.
— Ну так вот и между нами все обстоит в точности так же, — улыбнулся Тэсит, явно услыхав от меня ответ, которого ожидал. — Поэтому не стоит удивляться, что мы друзья. Дружим себе, и все. И знаешь, кого мне напоминает этот ястреб?
— Нет, конечно.
— Тебя.
От неожиданности и смущения я покраснел до корней волос.
— Скажешь тоже.
— Я серьезно. Ты совсем как этот ястреб, По. Если не теперь, то в будущем. — Птица нырнула в воздухе и снова воспарила на раскинутых крыльях. — Ты будешь летать, По. Это сейчас ты всего только хромоногий мальчишка, но придет время, и ты вознесешься над теми, кто кичится перед тобой своей ровной походкой.
— То же самое и мать мне всегда повторяет. Что я вроде как избранник судьбы.
— Уверен, она знает, что говорит.
В эту минуту мне на темя шлепнулось что-то мягкое и влажное. И полилось вниз — за шиворот и вдоль скулы. Я сразу понял, что это было, — ястреб на меня нагадил из своей необозримой вышины.
Тэсит, к чести его будь сказано, не издал ни звука. Если его и одолевал смех, он ничем этого не выказал. Завидная выдержка. Я б, наверное, так не смог. Он вытащил из-за обшлага рукава кусок чистой ветоши и протянул мне, чтобы я вытерся. Я самым тщательным образом стер с головы, шеи и щеки остатки птичьего дерьма.
Покончив с этим неприятным занятием, я поднял глаза на Тэсита. Тот замер на месте и весь как-то подобрался, чутко вслушиваясь в лесные звуки. Он своим безошибочным инстинктом угадал приближение чего-то или кого-то, заслуживавшего нашего внимания. Глаза его сверкали, ноздри раздувались… Я попытался принюхаться, подражая ему, но не уловил решительно никакого постороннего запаха. Я старался изо всех сил, но все было тщетно.
— Не напрягайся так, — с улыбкой прошептал он, взглянув на меня. — Это лишнее. Просто расслабься, По. Не пытайся себя заставить учуять запах. Не думай о нем вовсе. Отринь любые мысли, и пусть лес сам тебе подскажет, что произошло. В случае опасности он совершенно ясно даст тебе знать о ней.
Тэсит и прежде говорил со мной подобным образом. Он не оставлял благородных попыток превратить меня, хромого и тщедушного шлюхина сына, в настоящего жителя леса, каким был он сам. Будучи весьма невысокого мнения о своих способностях, я тщетно пытался отговорить его от этой пустой затеи.
Но в тот раз я ему безоговорочно подчинился. Уселся на палую листву, скрестив ноги, закрыл глаза и постарался выбросить из головы все до одной мысли и не напрягать чувства. Легкий ветерок колыхнул мои волосы. Ощутив его дуновение, я тотчас же расслышал шелест листьев на деревьях и кустах. Он доносился откуда-то издалека. Я дал волю воображению, и вскоре мне стало казаться, что это души убиенных волшебников шепотом поверяют мне какие-то свои тайны, что они говорят мне о причудливости людских судеб, о тайных путях провидения, о моем предназначении, о колдовстве, о магических приемах, об огне и дыме… О дыме!
— Пожар, — медленно проговорил я, стряхнув с себя оцепенение. — Здорово горит. — Тут до меня донеслись звуки голосов. — И народу целая толпа.
Тэсит при упоминании о пожаре мрачно кивнул. И когда я сказал о толпе народу, он и эти мои слова подтвердил кивком.
— Это мой лес, — сердито произнес он. — И если чужие в него проникли, я должен узнать, что им здесь понадобилось. Я не потерплю, чтобы какие-то пьяные негодяи здесь околачивались и жгли костры. Так ведь и без леса остаться недолго. Мои деревья, будь они хоть сто раз заколдованными, загорятся не хуже любых других.
С этим трудно было не согласиться. Тэсит быстро зашагал в ту сторону, откуда тянуло дымом. Я сунул деньги в карман куртки, прежде торопливо их пересчитав, и поспешил за ним следом. Ему было присуще удивительное умение передвигаться сквозь чащу совершенно бесшумно. Он раздвигал руками ветви, огибал толстые стволы, перепрыгивал через пни, перебрасывал свое стройное тело с пригорка на пригорок — и все это с ловкостью и грацией, которой позавидовали бы даже пресловутые лесные призраки, и к тому же без единого звука. Но еще больше меня изумляло то, что он каким-то непостижимым образом ухитрялся не оставлять за собой следов: примятая его ступнями трава тотчас же выпрямлялась, а отпечатки подошв его башмаков и вовсе не появлялись ни на сырой глине, ни на влажном песке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92