Джон раскрыл рот, но так и не придумал, что сказать, и снова закрыл его.
– Им пришлось открыть мне чистую правду, – продолжал Маккейн. – До того времени Вакки тщательно следили за тем, чтобы все двери в конторе были заперты. Но я сказал им о своих подозрениях насчет денег мафии или наркоторговли, и им волей-неволей пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, чтобы я не заявил на них в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был совершенно околдован. Это было самое невероятное дело, о каком мне приходилось слышать. И я был убежден – абсолютно убежден – в том, что нашел предназначение моей жизни. Я уволился из IBM, вернулся с моими немалыми сбережениями в Лондон и начал жадно учиться – изучал экономику, народное хозяйство, организацию производства, все вместе. Я жил в дешевой каморке без отопления, годами носил одни брюки и один пиджак, никуда не выходил, не курил, не пил, жил монахом – и грыз науки. Я всегда сидел в первом ряду, изводил преподавателей вопросами, все экзамены сдавал на отлично. Когда я закончил учебу, я пошел работать в банк, брокером, на практике закрепляя то, что изучил по активам, производным, торговле валютой и так далее. Потом основал собственную фирму, с моим собственным и заемным капиталом, и вкалывал днями и ночами. Понемногу все продвигалось вверх. И все эти годы, и в хорошие, и в плохие времена, я с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда буду сидеть напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.
Джон заметил, что смотрит на этого человека широко раскрытыми глазами. От Маккейна исходила такая энергия, такая телесно ощутимая решимость, что казалось, будто сидишь перед клокочущей доменной печью.
– Боюсь, – медленно произнес Джон, – я не совсем вас понял.
– Моя миссия, моя жизненная задача, – объяснил Маккейн, мощно двигая челюстями, – состоит в том, чтобы поддержать вас и помочь вам исполнить прорицание Джакомо Фонтанелли. Не меньше и не больше. Все, что я делал до сих пор – учеба, основание этой фирмы, – было лишь подготовкой к этому заданию, тренировкой, упражнением, боем с тенью. Я должен был научиться обращению с деньгами, с большими деньгами. Уж если я решил быть вам полезным, я должен уметь вращаться в кругах финансовых магнатов. Это было единственной причиной. Богатство меня не интересует. Езжу ли я на «Ягуаре» или хожу пешком, мне все равно. Эту свободу я обрел тогда, двадцать пять лет назад. Ее дает человеку абсолютная одержимость одной-единственной целью. С тех пор я знаю, для чего родился на свет. Я так же твердо, как в утреннем восходе солнца, убежден в том, что не случайность, а Провидение привело меня во Флоренцию. Этот разговор между нами я уже тысячи раз проводил мысленно. Двадцать пять лет я работал на сегодняшний день, на этот час. Все, что у меня было, – контрольная дата, 23 апреля 1995 года – и телефонный номер. Телефонный номер гостевой комнаты, которая уже тогда была подготовлена на вилле Вакки. Я увидел этот номер в списке телефонного техника, который делал проводку. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И вот, – добавил он с почти оргиастическим удовлетворением, – это свершилось: вы здесь.
Джон сглотнул. Он не знал, что сказать. Этот человек был либо сумасшедший, либо гений. Либо то и другое вместе.
– Откуда вы знали, – спросил он, – что Вакки не сменят номер телефона?
Маккейн мрачно и коротко улыбнулся, его глаза не участвовали в этой улыбке.
– Ну, символическое значение числа 23 было явным. Контрольный день. И они не знали, что я знаю номер. Я следил за тем, чтобы не выдать себя. Мне было ясно, что я должен действовать втайне.
– Почему?
– Потому что мои намерения ставили под вопрос их компетенцию. – Он вдохнул так, будто не дышал с самого начала их разговора. – Я говорю вам это с нехорошим чувством, поскольку понимаю, как вы относитесь к семье Вакки. Они сделали вас богатым человеком, о чем вы и мечтать не могли, и они ничего не хотят за это взамен, даже благодарности. Они довольны уже тем, что выполнили обет своего предка. Поистине благородные люди, ничего не скажешь.
– Да, – кивнул Джон. – Именно так я это и вижу.
– Но на самом деле, – объяснил Маккейн, – есть теневые стороны и у них. Они осуществили неслыханное, этого у них не отнять. Но именно то, что сделало их способными к этому небывалому достижению, теперь будет тормозить их на этом пути. Вакки, мистер Фонтанелли, это люди, абсолютно фиксированные на сохранение, на поддержание, на традицию. Но если вы непредвзято спросите себя, что конкретно сделали Вакки, то обнаружите, что в части исполнения прорицания помочь вам они не смогут. Напротив, все надежды они возлагают как раз на вас. Что вам это удастся. Что вы, наследник, тот самый, кого Джакомо Фонтанелли увидел в своем видении, что вы вернете человечеству утраченное будущее. И вы остались с этой проблемой один на один, не так ли? Вакки отрезали вас от мира, отвлекли всеми этими игрушками, которые дает человеку богатство. Потому что в глубине души они не хотят, чтобы что-то было иначе, чем до сих пор. Это не злая воля. Вакки абсолютно неспособны к злу. Это свойство дало их семье возможность пятьсот лет производить на свет правоведов, которые никогда не были подвержены соблазну взять эти деньги себе. Однако те же свойства делают их неспособными помочь вам произвести необходимые превращения.
Он вскочил, ринулся в глубину помещения, остановился на полпути, развернулся на ковре и снова простер руки жестом ветхозаветного пророка.
– Теперь вы понимаете сакральный замысел судьбы? Она делает посвященным в эту тайну именно такого человека, как я, причем своевременно, чтобы провести все приготовления и оказать наследнику помощь и поддержку. Человека, который мыслит, чувствует и действует совсем иначе, чем те, кто сохранил состояние. Все идет именно так, как должно идти. Зубья одной шестеренки цепляют зубья другой. Я ждал, двадцать пять лет ждал вас, ждал и готовился, и вот вы здесь. Свершилось. Сегодня день, про который когда-нибудь скажут, что в этот день началось будущее.
Джон воззрился на него, но ему пришлось отвернуться, прикрыв глаза рукой.
– Многовато для одного раза, – признался он. Его сердце вело себя, как у старика, который с трудом переносит волнение. – А главное, я до сих пор не знаю, как выглядит ваш план на будущее. Прошлое – о'кей, это я понял. Но что бы вы стали делать? Совершенно конкретно, с триллионом долларов, чтобы спасти будущее?
– Минуточку, – сказал Маккейн, поучающе поднимая палец. – Это еще одна ошибка в образе мыслей Вакки. Верить, что кто-то якобы может проанализировать чудовищно сложное положение мира и прийти к новым идеям для разрешения всех проблем. Никто этого не может. Ни вы, ни я, ни Альберт Эйнштейн бы не смог. Но не забывайте – у меня было четверть века времени на размышления. А большой срок компенсирует недостаток гениальности. У меня было время размышлять и планировать, и у меня было время осмотреться, что думают на этот счет другие. И оказалось: целое воинство высокоинтеллектуальных ученых уже давно освещает эту проблему с разных сторон. И вовсе незачем приходить к какой-то гениальной идее – все необходимые идеи давно найдены, опубликованы и доступны. Проблема не в том, что никто не знает, что делать, – а в том, что никто не делает. Единственное, что было сделано, – это упущено время.
Джон смотрел, как Маккейн шагнул к своему книжному шкафу и стал в нем рыться. Во рту у него пересохло. Но Маккейну, судя по всему, не приходило в голову предложить ему что-нибудь выпить.
Видимо, он исходил из того, что все люди – во всяком случае серьезные – лишены бытовых потребностей, как и он сам.
– Вот, – Маккейн достал книгу, названия которой издали не было видно. – Эту книгу я бы поставил в самое начало. До нее были лишь смутные, пугающие исследования, которые по большей части противоречили друг другу, поскольку проводились публицистами, лишенными системного мышления. Потом появились серьезные исследования и реальные сведения. «Границы роста». Так называлась эта книга, увидевшая свет в начале семидесятых. Авторы – Денниз Медоуз и Джей У.Форстер. Форстер был профессор в области информатики и разработал теоретические основы системной динамики, составной части кибернетики, которая исследует поведение сетевых систем высокой степени переплетенности. Медоуз сделал из этого компьютерную программу WORLD2, которая была еще очень проста и ограниченна, но уже показывала, как будет выглядеть будущее человечества в общих чертах, и на основании этой программы можно было исследовать, как различные меры могли бы повлиять на это будущее.
Маккейн снова сел и положил книгу на стол. Джон в жизни не видел более затрепанной и зачитанной книги. Должно быть, Маккейн годами клал ее себе под подушку.
– Вы поймете, что мне, как программисту, это помогло на начальном этапе. Не забывайте, тогда компьютерное программирование было тайным знанием, окутанным легендами. Я переписал программу Медоуза, чтобы самому с ней поэкспериментировать. Тогда мне для этого требовалось время в вычислительном центре университета, перфокарты приходилось таскать за собой коробками и вставать в час ночи, поскольку студенты имели бесплатный доступ в вычислительный центр только с этого времени. Сегодня все это можно проделать на любом компьютере, купленном за тысячу долларов. Только сегодня этого больше никто не станет делать.
Он раскрыл книгу и подвинул ее к Джону, чтобы тот увидел диаграммы на странице. Джон спросил себя, почему Маккейну не пришло в голову купить новый экземпляр книги. Почти каждое предложение было подчеркнуто или помечено другим способом, некоторые страницы выпадали из переплета.
– Это так называемый стандартный ход, – сказал Маккейн и ткнул пальцем в примитивного вида диаграмму, в которой пять линий волнообразно поднимались и снова опускались. – Развитие пяти важнейших величин состояния: число населения, качество жизни, загрязнение окружающей среды, запасы сырья и инвестированный капитал при условии, что не последуют какие-то решающие меры. Заметьте, вот 1975 год. Сегодня мы знаем, что пока ничего не случилось, и эта диаграмма показывает, что с тех пор было действительно сделано. Вы видите здесь линии, которые я нанес в 1970-м и 1995 году? Если рассматривать только этот отрезок, выглядит неплохо. Легкий подъем загрязнения окружающей среды и сильный подъем числа населения, небольшое уменьшение сырьевых запасов и уровня жизни. Примерно то, что мы и наблюдаем, не так ли? Открылась озоновая дыра, население мира прирастает даже быстрее, приближается уже к шестому миллиарду. И тут вы видите, куда все идет: коллапс примерно в 2030 году, вызванный недостатком сырья.
– Но это же неправдоподобно, – сказал Джон. – Сырье становится скорее дешевле. Находят все новые источники и находят все больше заменителей. Я недавно читал, что для того, чтобы протянуть по всей стране кабели из стекловолокна, достаточно одного самосвала песка – по сравнению с тоннами меди когда-то.
Маккейн сложил ладони. Этот аргумент он и сам слышал неоднократно.
– Во-первых, это слишком простая модель. Под сырьем понимается все – и медь, и нефть. Эта линия слишком усредненная. Во-вторых, что касается цены сырья: да, можно многое заменить, и во многих природных веществах – например, в железе или алюминии – недостатка действительно нет. Но вы просмотрели, как и многие другие люди, что многочисленные вещества, о которых редко слышишь, но которые для многих промышленных процессов имеют решающее значение, становятся все более редкими и все более дорогими. Такие, как молибден или титан, палладий или гафний, германикум или ниобий и так далее. А в-третьих, – продолжал он, снова взял книгу и долистал ее до следующего графика – казалось, он знал ее содержание наизусть, как священник Библию, – речь идет о сетевой системе. Все факторы зависят от всех остальных. Ваш аргумент, мистер Фонтанелли, типичный аргумент линейного мышления. Возникает проблема, ее преодолевают, не замечая, что решение проблемы влечет за собой в других областях новые, порой еще худшие проблемы. Если устранить недостаток сырья – что программа позволяет легко проделать, если, например, взять запасы, в пять раз большие известных, – то скажутся другие перегрузки. Посмотрите на эту диаграмму: поднявшееся выше всякой меры загрязнение окружающей среды стало бы лимитирующим фактором, который в то же время привел бы к резкому крушению системы.
– Понимаю.
Джон листал книгу дальше. Одна диаграмма выглядела хуже, чем предыдущие. Что ни предпринимай, все кончалось катастрофой. Даже если уменьшить высвобождение вредных веществ, катастрофу можно было замедлить разве что на два десятилетия.
Однако: после катастрофы, различимой по резкому сокращению населения, что было равнозначно миллионам погибших, некоторые кривые снова возвращались в разумные пределы.
Как будто наступало время умиротворения.
Маккейн заметил его взгляд и, казалось, разгадал его мысли.
– Забудьте кривые после коллапса, как бы они ни выглядели, – сказал он. – В принципе, их нельзя рисовать дальше коллапса. То, что будет потом, не поддается подсчетам. Предположительно, это означает конец человечества как вида.
– Но это уже совсем безнадежно, – сказал Джон.
– Оттого это и происходит, что безнадежно, – сказал Маккейн. Он полистал книгу, раскрыл ее ближе к концу. – Вот чего бы мы достигли, если бы начали принимать решительные меры в 1970 году. Состояние равновесия. Следовало бы ввести постоянный контроль за рождаемостью, существенно понизить загрязнение окружающей среды, а с сырьем обходиться чрезвычайно экономно. Что это означало бы в деталях, тут не уточняется, но ясно, что условием для такого состояния – которое изображало бы долгосрочное уверенное существование на очень высоком жизненном уровне – должно было стать окончание роста экономики и населения.
Джон снова вспомнил статью Лоренцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96