Был бы пулемет, старик, открыл бы огонь.
Перед тем, как уступить ему место у микрофона и радушно взмахнуть рукой, Янгблад успел прошептать:
— Гноссос…
Но греческий рот лишь злобно зашипел.
— Гноссос, спокойно. Тебе трудно в это поверить, но все к лучшему.
— Ага, детка, что еще скажешь?..
— Не суетись, возьми себя в руки…
Толпа сообразила, что он не обращает на нее внимания, и раздались настороженные хлопки. Люди подхватывали по трое-четверо сразу.
— Гноссос, — быстро проговорила Кристин, показывая на Янгблада. — Мы потом все обсудим. Обещаю.
— На нас смотрят, — напомнил Янгблад.
— Рееечь, — раздался далекий крик, тут же подхваченный аплодисментами. — Реееееееееечь!
Гноссос опять зашипел и огляделся по сторонам, словно выставленный напоказ пленный апач. Овус, подавшись вперед на своей каталке, проговорил сквозь зубы:
— Прекрати это ужасное шипенье. Где твое amoure-propre ? Рееечь, новый призыв. Барабаны громыхали в такт хлопкам, клаксоны трубили по-ослиному. Рееечь- речь— рееечь- речь-
— Мы все уже выступили. — Янгблад в отчаянии. — Им этого мало. Остался ты.
— Вен- детта… Вен- детта… Вен- детта…
Гноссос покрутился, чтобы прикрыть фланги, но коллективный разум толпы принял это слабое движение за готовность говорить. Пронесся одобрительный вопль. И посреди грохота, в тот самый момент, когда над головами вспыхнули разноцветные конфетти, назойливый шепот Овуса, — наплевав на микрофоны:
— Бабки, Гноссос. Иммунитет. Секс. Говори быстро, что, черт подери, тебе надо? Эту проклятую толпу иначе не удержишь.
Костяшками бы тебе в нос, проскочила мысль. Крепкие пальцы прямо в кадык. Но в углу платформы стояли люди Джакана с маузерами в карманах плащей. Он нащупал на груди рубахи маленькую белую коробочку, приготовленную в аптеке Айдлуайдла, и — Кристин — был его ответ.
Она подняла голову и затаила дыхание.
Речь— речь
—речь— речь-
Овус бросил быстрый взгляд на ее полуоткрытый рот, но ответил Гнососу лишь тем же:
— Кристин?
— Точно, детка. Вен- детта… Вен- детта… Вен- детта…
— На сколько?
— Полчаса.
— Много.
— Сорок минут.
— Господи, Гноссос.
— Шестьдесят.
— Быстрее, — сказал Янгблад.
— Ты ее не тронешь.
— Ни за что.
Кристин возмутилась, но Овус, взмахнув рукой, заставил ее замолчать.
— Даешь слово?
Гноссос приложил руку к сердцу.
ВЕН-ДЕТТ— А… ВЕН-ДЕТТ— А…
Короткая пауза.
— Сорок минут?
— Ладно, старик.
— Ради всего святого. — Янгблад истекал потом. — Быстрее! ГНО-ССОС… ГНО-ССОС…
Он открыто улыбнулся Кристин, почти не пряча трепетавшую на губах угрозу. Затем протянул руки к толпе открытыми ладонями вперед — так, словно командовал заходящим на посадку самолетом.
Пять долгих минут он был Линдбергом в Орли, Макартуром на Уолл-стрит, Улановой в Большом и Синатрой в Парамаунте. От ритмичного топота кампус ходил ходуном, словно сотрясаемый сейсмической волной остров. В этом оглушающем грохоте Гноссос обернулся за подсказкой к Янгбладу.
— Скажи им что-нибудь, господи, все, что угодно.
— Но что, старик?
— О боже, Панкхерст, свободная любовь, какая разница! ГНО-ССОС… ГНО-ССО…
Вытянутые руки медленно опустились: посадка. Крики постепенно стихли, по толпе, словно шепот самой судьбы, пробежала бормочущая волна, готовые слушать головы поднялись вверх. Он ждал, пока успокоятся задние ряды, не обращал внимания на понукания Кристин и Овуса и тянул время, дожидаясь полного контроля. Несколько секунд одиноко бумкал барабан, затем — тишина, если не считать стесненных смешков, редких выкриков далеких отщепенцев и шипения бенгальских искр.
В темноте мерцали и поблескивали семь тысяч улыбок плющовой лиги. Двести двадцать четыре тысячи белых, как мел, резцов, клыков, премоляров, моляров, коренных и глазных зубов, обученных кусаться, готовых к вакханалии, голодных и истекающих слюной. От сознания этой деспотической власти у Гноссоса задрожало в паху. Волна адреналина выплеснулась в кровь. Перед ночью безудержного буйства он мог дать им кое-что получше простого подножного корма.
Изящно и неторопливо он сложил руки в кулаки, поднял и выставил вверх средние пальцы.
Народ был счастлив. Если бы он призвал устроить Сьюзен Б. Панкхерст кровавую дефлорацию прямо в витрине «Мэйсиз», экстаз людского скопления был бы не менее впечатляющ. Они яростно крутились на месте, они скакали вверх-вниз, они молотили друг друга по головам, они вопили что-то нечленораздельное, они впадали в буйство.
Транспаранты валились на головы, ракеты пронзали кроны деревьев, автомобили вставали на дыбы, на остриях копий развевались бюстгальтеры, подливая масло в костер, уже разведенный из множества мужских трусов.
Кристин быстро подкатила Овуса к микрофону, и прямо в центр этого безумного вихря соскользнуло имя Президента.
— Карбон, — вздулось эхо.
— Долой Карбона. — Овус выщелкнул в толпу двадцать пятый кадр.
— Долой Карбона, — ответили они.
Сквозь гущу народа, треща, грохоча мотором и гудя клаксоном, пробиралась «импала» Фицгора. За рулем — кто-то очень похожий на Хипа; Хуан Карлос Розенблюм стоит, расставив ноги, на заднем сиденье и размахивает флагом, как Эль Сид.
— ДОЛОЙ КАРБОНА! — разносился крик.
Розенблюм опустил флаг, и машина тут же свернула на мост, через ручей Гарпий, к дому президента. Толпа расступилась, словно Красное море. Мгновенная пауза. Затем все семь тысяч человек с факелами и раздирающим душу воем ринулись вперед, неся с собой ужас, точно безумная армия фараона.
— Все, — сказал Янгблад, — пошли.
Кто-то выстрелил из церемониальной пушки.
— Быстрее, — скомандовала Кристин, — а то пропустим. — Она развернула коляску с Овусом и покатила ее к рампе на краю платформы.
ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА
— Полегче, детка, — Гноссос перегородил им путь.
— Эй, — закричал Янгблад, — отвали, сейчас будет самое интересное!
БУУУУУУУМ, снова бухнула пушка.
Гноссос улыбался и смотрел на Кристин.
— Сейчас? — спросила она.
Овус зло оглянулся, потом взглянул на часы:
— Сорок минут.
Мимо прогрохотала пожарная машина из «Хи-Пси»: вой сирен, на капоте — студентка в бикини.
Гноссос крепко держал Кристин за руку.
— Успеем, — сказал он.
— Где? — Овус.
— В «Снежинке», — ответил Гноссос.
Кивок отбывающего Овуса. Люди Джакана последовали за ним — и звуки ночи вдруг усилились, словно кто-то подкрутил ручку телевизора.
Место было тем самым, откуда Моджо смотрел тогда на порку микроавтобуса. Они опять сидели в «англии» Янгблада и слушали, как остывает после езды мотор. Время шло — но Кристин вдруг повернулась и снисходительно посмотрела на Гноссоса.
— Если я беременна, — сказала она, — мне нужно будет просто кое-что сделать. Ради бога, Гноссос, неужели ты этого не знал?
Он потянулся за рюкзаком и вытащил открытую бутылку «летнего снега»
— Хочешь выпить?
— Зачем ты это устроил, что за инфантильность? Ты знаешь, что отец после твоей выходки с головы до ног покрылся экземой?
Он отпил на два дюйма «летнего снега», глупо ухмыльнулся, ничего не сказал.
— Если бы все было так просто! Ты мне был небезразличен, как ты не понимаешь, неужели я бы пошла на это, если б не твое проклятое обаяние.
Так ничего и не сказав, он сунул руку в карман бойскаутской рубахи, достал маленькую белую коробочку и задумчиво погладил ее пальцем.
— И Хеффаламп, — она решила сменить тему, вздохнула, отвернулась к окну. — Это так ужасно.
— Правда?
— Не придуривайся, Гноссос, конечно, правда.
Он стянул с коробочки резинку, подождал немного, потом опять предложил ей бутылку.
— Попробуй, старушка. Тебе полезно.
Губы ее скривились — видимо, от одной мысли о его заразе.
— Спасибо, не хочу.
Он показал ей коробочку.
— У меня для тебя подарок. Маленькая штучка для головы.
Они стояли под деревьями на краю бугристой площадки. «Снежинка» закрыта, поблизости ни одной машины, тишину нарушает лишь шум кампуса, далекий и нереальный. Кристин как бы невзначай взялась за дверную ручку, но он ловко поймал ее запястье и недвусмысленно сжал.
— Гноссос!
— С самой Кубы, привет от Будды.
— Перестань, мне больно.
— А знаешь, что это такое? Сладенький мой.
Жилка на шее панически билась, но свободной рукой Кристин все еще держалась за дверь.
— Господи, Гноссос, что ты несешь? Неужели мне мало этой проклятой обезьяны? Отпусти руку.
Он ухватил ее покрепче и большим пальцем сдвинул крышку коробочки.
— Правильно, детка, продолжай, я слушаю.
Она резко изогнулась, прижалась спиной к ручке, в глазах слезы.
— Ради бога, Гноссос, пожалуйста, я зря с тобой поехала.
— Раз поехала, старушка, о чем теперь говорить?
— Ты обещал Алонзо. Ты сказал, что не тронешь меня.
Она закрыла глаза, чтобы не видеть его загадочной улыбки, Гноссос достал носовой платок.
— Это совсем не больно. Поверь мне.
— Прошу тебя…
Говорить больше было не о чем. Он рывком оттащил ее от двери и повалил к себе на колени. Кристин попыталась вырваться и сесть, но он чуть отодвинулся от руля и схватил ее за волосы. Обруч стягивает надушенную голову; блузка с короткими рукавами, глаженая джинсовая юбка и серые гольфы. Он хлопнул Кристин по заднице.
— Снимай, — были его слова.
Кристин задохнулась и так и осталась с раскрытым ртом.
— Что?
— Всю ночь что ли с тобой возиться?
— О, господи, ты хочешь…
— Детка, я не прикоснусь к тебе даже полицейской дубинкой — у тебя триппер.
— Гноссос, правда, ради бога… — Она набрала воздуха, чтобы закричать, но было уже поздно. Он соорудил из платка кляп и стащил с себя плетеный индейский ремень. Поймал молотившие воздух руки и стянул их за спиной. Раздалось мерзкое приглушенное бульканье. Она лягнула его ногой, но Гносос не обратил внимания. Неуклюже ползая рядом на коленях, он удерживал ее лицом вниз — затем задрал подол. Усевшись ей на копчик, открыл коробочку. Там лежал глицериновый суппозиторий, наполненный неочищенным героином Матербола. Гноссос расположил конус, словно маленькую торпеду, между большим и указательным пальцами и проделал все по инструкции — осторожно и ласково в память о прежних временах.
Досчитал до пятидесяти, игриво шлепнул и перевернул на спину. Кристин была мертвенно-бледна и собиралась потерять сознание.
— Ну как, нормально?
Белки глаз испещрены выступившими от напряжения тонкими прожилками. Он смотрел на них, пока зрачки не расширились, а веки не налились тяжестью. Тишину нарушали случайные выстрелы далекой пушки. Через некоторое время Кристин передернулась, перестала биться и затихла. Добро пожаловать в Лимб, надеюсь, вам у нас понравится.
Он помог ей выбраться из машины, вытащил кляп, на случай, если ее вдруг затошнит, и развязал руки. Кристин истерически смеялась.
Закурил, посмотрел на ее часы, глубоко вздохнул.
— Пиши письма, малыш.
Закинул рюкзак за плечо, оставил ее одну на траве и двинулся к роще — не останавливаясь и не оглядываясь.
Никогда не знаешь, кто превратит тебя в соляной столб.
21

Гонец с дурной вестью.
На самом деле, среди идиллических холмов Дэвида Грюна он мог бы провести не семь дней, а гораздо больше, если бы Крачка и Малиновка случайно не принесли с собой «Ежедневное Светило». Маленький лагерь Гноссоса был прекрасно обустроен, защищен, удобен и закрыт от любых посетителей, кроме природных. Перед завтраком к нему слетались певчие птицы, белки делили с ним обед, а еноты подбирали после ужина крошки. Спальник он расстелил на сосновых подушках, солнце нагревало пористые камни, и они отдавали по ночам тепло; рядом росла черника, водяной кресс, шиповник, заячья капуста, вишни, и бил из земли ключ. Можно оставить надежды на дифференциальные уравнения и теорию происхождения солнца. Микрокосм смотрелся совсем неплохо. Побеспокоили всего один раз, когда пришел Дэвид спросить, намерен ли Гноссос получать телефонные сообщения. Но тот был занят приготовлением грибного супа и лишь поинтересовался, где растет розмарин.
Пока девочки, оставив газету, собирали цветы, он разогревал такой же суп, но с зеленым орегано. Гноссос понаблюдал за ними некоторое время, пожевал одну из крачкиных фиалок, потом, окликнув девчонок, показал, где прячутся колокольчики. Как вдруг его неверящим глазам предстали измазанные клевером угрожающе-черные строки.
Г. АЛОНЗО ОВУС ВСТУПИЛ В ДОЛЖНОСТЬ ПРЕЗИДЕНТА Решение вызвано гибелью Президента Магнолии во время неожиданного горного обвала.
— Что случилось, Гноссос? — спросили девочки, услыхав изумленный вопль. Но он продолжал читать, водя по строчкам дрожащим пальцем.
Во время последней экспедиции в горы экс-декан оказался погребен под сланцевым оползнем. Изувеченные останки Магнолии извлечены из-под обвала Алистером П. Хипом, Кембридж, Массачусеттс, занимавшимся неподалеку альпинизмом. Трагедия омрачила известие о бракосочетании декана Овуса и Кристин Ф. Макклеод, дочери Дж. Кеннета Макклеода, помощника президента Эйзенхауэра по особым поручениям…
Но рывком распахнув дверь Кавернвилльской квартиры, Гноссос обнаружил, что, сидя на индейском ковре, его там поджидает проктор Джакан. Он держал подмышкой папку с бумагами и бренчал героиновыми кастаньетами. В воздухе носились мартышечьи испарения.
— Стоять, — последовал приказ.
Для пущей уверенности за спиной Гноссоса возникли два сержанта и закрыли дверь.
— Привет, Паппадопулис, — улыбнулись они.
— Садись, — сказал Джакан.
Гноссос бросил взгляд на кастаньеты и почувствовал, как сгибаются коленки. Но он лишь покачал головой и остался на ногах.
— Что происходит? — поинтересовался он. — Слет фараонов?
— Зачем терять время? — сказал один из сержантов. — Давайте к делу.
— Мы знаем все, — сообщил из-под шляпы Джакан. — У нас все в протоколе.
— Статуи. — Второй сержант. — На прошлое Рождество.
— Кабинет Магнолии. — Первый. — Вандализм.
— Гульба в сарае. — Джакан придвинулся ближе. — Теперь кастаньеты. Боюсь, Гноссос, у тебя серьезные неприятности.
— Не надо мне тыкать, дядя.
— Но дело не в этом. Ты теперь — не наша забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39