Слышал ли он о Патриции? — Это все со временем обычно утрясается.
— Аделы не будет целых два дня, — начал Виктор, — не ухудшится ли состояние Джейн?
— Да, мы за этим проследим. Но поскольку боли у Джейн стихают и она лучше воспринимает все окружающее, мы познакомим ее с другими сестрами.
— Но боль отступила только потому, что вы увеличили дозу диаморфина, — сказал Виктор. — Вы и дальше будете ее увеличивать?
— Нет, думаю, что состояние Джейн стабилизировалось. Теперь, когда я знаю, где у нее больше всего болит и где находится источник болевых ощущений — руки, мы можем применить и другое, например блокаду.
—Мы ей обещали, что операций больше не будет, — сказала Розмари. — Мне казалось, вы с нами согласились.
— Да, я согласился. Случается, что мы иногда, но довольно редко оперируем, причем только в паллиативных целях, допустим, чтобы уменьшить боли. Но блокада — не операция.
— Дело не в том, как вы это называете, — Виктор все еще не мог успокоиться. — Разрезав нерв, вы не сможете его связать обратно, ведь так? Она потеряет в этом месте чувствительность и уже не будет ощущать боли.
—Мы не собираемся ничего резать. Процесс не будет необратимым. Давайте я вам все объясню.
Но родителям и этого было достаточно; им и раньше столько всего объясняли, предлагали такое множество способов лечения.
— Нет, мне не хочется снова во все это вникать, — раздраженно сказал Виктор.
— Что же, не буду утомлять вас, если вы не хотите этого знать, — сказал доктор Меррей, как всегда следя за каждым своим словом. — Я и сам засомневался, а нужно ли это. Просто размышляю вслух. Думал, вы хотите знать, каковы наши возможности.
— Нужно взять за основу те методы, которые утоляют боль, — сказал Виктор смущенно. — Извините нас, сегодня день такой длинный, мы слегка раздражены. Все же Джейн гораздо лучше, чем вчера, спасибо.
— Не спешите меня благодарить, — врач взглянул на обоих, — но думаю, мы делаем успехи.
На сей раз была очередь Розмари остаться с Джейн на ночь. Медики спросили родителей, хотят ли они дежурить по очереди. Может, предпочитают оставаться в хосписе. Они не хотели уходить: их дом был там, где была их дочь. И им предоставили комнату с двумя кроватями. Но Виктор обнаружил еще одну пустующую гостевую комнату, рядом с первой, и вскоре перенес туда свои бумаги и папки. (Он все еще вел колонку в газете.) Когда Джейн сказали, что ей, возможно, не так долго осталось жить, отец предложил, что будет целиком и полностью с ней, то есть оставит свою работу. Но в ответ она закричала, с деланным испугом: «На помощь!» И вырвала у него обещание, что он будет вести свою колонку, что бы ни случилось. Она не хочет, уверяла Джейн, чтобы он целиком посвятил себя ей: иначе начнутся неприятности. К счастью, Виктору отдали в хосписе вторую комнату, пока она не была нужна другим родственникам. Он работал регулярно: каждый понедельник в газете появлялась его статья, и делал он это для дочери. Вот и сейчас, когда Розмари устроилась в комнате Джейн, он ушел к себе работать.
В комнату Джейн вошла Нора, молоденькая ночная сестра, чтобы сделать инъекцию. Ей не хотелось будить ее.
— Один маленький укольчик, Джейн, — сказала она тихо.
Джейн шевельнулась и уставилась в полутьму.
— Мама здесь? — спросила она. — Хочется с кем-то поговорить.
— По-моему, она спит, — сказала Нора мягко. Будучи почти ровесницей Джейн, она вполне ее понимала. — Хотите, я с вами посижу? У меня уйма времени.
Норе не пришлось долго стараться, чтобы «приручить» Джейн.
— Дело не в том, что я боюсь умереть, — призналась больная, — просто я боюсь, что боли усилятся и будут рвать меня на части.
— Мы этого не допустим, — твердо сказала медсестра. — Мы будем помогать вам все время.
— Сейчас помощь нужна моему отцу, — сказала Джейн.
— В каком смысле?
— Он много пережил во время войны. Наверное, он до сих пор это помнит.
— Что именно?
— Не знаю точно. Он не хочет обо всем рассказывать.
— Может, захочет теперь, когда у вас поутихли боли? Нора много раз наблюдала, как хоспис сближал семьи. Когда приближалась смерть, люди становились откровеннее. Нора очень надеялась, что Джейн поможет своему отцу.
Глава 11
Проснувшись среди ночи, Розмари вдруг увидела, что Джейн лежит с широко открытыми глазами, в которых застыл страх.
— Мам, ты здесь?
— Да, рядом с тобой.
—Мам, мне жутко страшно. Где мы находимся? Что это за дом?
Розмари поцеловала ее, чтобы прогнать ночной кошмар.
— Джейн, успокойся. Мы в хосписе около Оксфорда, здесь все очень добры к нам. Они сделали для тебя все возможное, и сейчас тебе гораздо лучше.
— Это другая больница?
— Нет, это хоспис. Когда ты окончательно проснешься, ты вспомнишь, как тебе здесь понравилось.
—Мы где — в Англии? — Глаза девушки оставались широко открытыми, и в них все еще был страх.
— Да. Папа спит в комнате чуть дальше по коридору, а Ричард и Арлок приедут завтра утром.
Это звучало для нее неубедительно.
— Все еще не понимаю. Давай повторим все снова. Мать повторила все сначала, но глаза Джейн выдавали ее тревогу.
— Я попрошу Нору разбудить отца. Может, увидев его, ты успокоишься.
Через несколько минут вошел Виктор, шлепая босыми ногами. Он наклонился к дочери, прикоснулся к ней. Розмари рассказала ему, что у Джейн в голове все смешалось.
Зажгли более яркий свет. Джейн подозрительно огляделась вокруг.
— Это не та комната, в которой я была вчера.
— Да она же. Тебя не переводили в другую, да тебя и нельзя двигать.
— Нет, пап. Это не та. — Глаза ее рассеянно скользили по комнате. — Мебель другая. — Голос Джейн стал более уверенным, она окончательно проснулась, но сомнения не проходили.
— Ты так думаешь потому, что мы здесь все передвинули, пока ты спала. Нужно было втиснуть для меня раскладушку, — Розмари притрагивалась ко всем вещам, о которых говорила. — Вот этот шкаф стоял у твоей кровати, рядом был стул. Мы его поставили в проходе. Еще один стул стоял по другую сторону кровати, теперь он тоже в проходе.
— Окно выглядит иначе. Оно было в другом месте.
— Просто шторы задернуты. Смотри, вот я их отдернула. Видишь звезды на небе?
Джейн все не верила.
— А мы где — в Англии? — спросила она снова.
— Да, — подтвердил отец. — В хосписе около Оксфорда.
У матери появилась идея.
— Завтра, — сказала она, — мы будем переставлять мебель до того, как ты заснешь. Ты все увидишь своими глазами, это поможет тебе запомнить.
Тревога Джейн стала медленно проходить.
Виктор, успевший хорошо выспаться в гостевой комнате, предложил остаться с Джейн, а Розмари пойти и поспать в более удобной постели. Но не успел он устроиться на раскладушке, как услышал голос дочери:
— Смотри, пап, смотри! — Она показывала на что-то в конце кровати. — Прогони его!
— Кого прогнать, Джейн?
— Там какой-то противный зверек. — Она описала коричневое существо, похожее на крысу, которое якобы бегало по кровати.
— Я от него в ужасе!
— Хорошо, детка, давай прогоним его вместе. Раз уж ты видишь коричневого зверька, то должна знать, что он бегает в поле, а не по кровати. Ты видишь поле?
— Д-да, — сказала Джейн неуверенно.
— Прекрасное зеленое поле, трава шелестит под ветром, — отец говорил медленно, почти как гипнотизер. — Такая высокая, зеленая трава, волнуется, как море. И в ней — прекрасные полевые цветы, красные-красные маки.
— Да, — подтвердила Джейн, на сей раз более уверенно, забыв про коричневого зверька. — Красные маки, — повторила она спокойно.
— Поле расположено на склоне холма, дует ветерок, в небе сияет солнце. И все это — в жаркий летний день. Ни облачка на небе. Небо — синее-синее…
— Нет, не так, — почти сердито перебила его Джейн. — Никакого холма. Поле есть, но не на холме.
— А где же?
— На равнине. Сначала ручеек, а потом уже поле. И домик с тростниковой крышей. — Она описала домик, где мы с Розмари жили сразу после женитьбы. — У ручейка — сад. И там, правильно, много-много цветов, красных маков.
— А дальше? — Отец начал волноваться: картина была верной, но… Он мгновенно понял, что в ней не так, и его охватило волнение. Джейн описала то, чего никогда не видела. Она не жила в этом доме, родители уехали оттуда до ее рождения. — Но Джейн…
— Да. Ричард в саду, а я на него злюсь. Злюсь потому, что меня там нет. Там все — и ты, и мама, и Ричард. А меня нет.
Виктор растерялся. Доктор Меррей предупреждал его по поводу галлюцинаций и кошмаров. Но это было видение.
— Но, Джейн, это было до твоего рождения, — решился сказать он.
— Вот поэтому я и злюсь. Там Ричард, и ты, и мама, только меня нет.
Нет, подумал Виктор, это не видение, это уже что-то из Фрейда. Она всегда немножко завидовала Ричарду. Многое из того, что она достигала с трудом, ему давалось легко. Видно, старые эти чувства проявляются снова. Но откуда ей было знать, как выглядит местность, где она никогда не была? Волнение отца проходило. Он попытался перевести разговор на детство Джейн, на те счастливые времена. Но вдруг понял, откуда это видение.
— Джейн, этот домик, и сад, и ручей — все это было до твоего рождения. Мы уехали оттуда, а потом, когда тебе было года четыре или пять, ненадолго вернулись. В тот день мы все были вместе, и ты, и Ричард. Вот что ты вспомнила.
Но дочь это больше не интересовало. Раздражение прошло. Они разговаривали, как два старых друга. Джейн не хотелось снова засыпать, ей хотелось разговаривать. Когда он спросил ее, не болит ли где-нибудь, она сделала отрицательный жест. И для него это было самым лучшим ответом, потому что он показал, насколько уменьшилась боль в руке. Виктора поразила эта перемена.
Если бы он не знал, как тяжело она больна, как глубоко вгрызается в нее рак, он мог бы подумать, что дочь начала выздоравливать. Позже он спросит доктора Меррея: готова ли она умереть сейчас, когда ей вроде бы стало лучше? Он думал: не появятся ли у нее надежды на излечение?
В свою очередь, осматривая Джейн, доктор Меррей услышал подобные вопросы. Она больше не спрашивала про боли, про болезнь как таковую: что делает рак с организмом, распространяется ли он? Когда боль усиливалась, ее занимал только настоящий момент. Теперь же ее интересовало будущее. Хотя Джейн не спрашивала, может ли она выздороветь, вопрос этот висел в воздухе. Доктор Меррей рассказал ей об опухолях в ее желудке, в костях и о том, что он постарается сделать, чтобы облегчить ее страдания. Если бы его спросили прямо, он сказал бы примерно так: «Нет, ты не выздоровеешь». Но он не мог ответить так прямолинейно, «в лоб». Еще за день до этого его удивило самообладание, с каким Джейн думала о смерти: такое не часто увидишь у молодых людей. Но ведь именно по причине молодости ее настроение могло так быстро меняться. Он понимал, почему эти смены настроения тревожили Виктора, и решил поговорить с ним напрямик. Врач не пожалел для отца ни времени, ни внимания, словно тот был его пациентом.
Дэвид Меррей рассказал отцу Джейн о том, что иногда у умирающих меняется настроение и они не хотят мириться с мыслью о смерти.
— Кое-кто поступает к нам с сильными болями, хотя и не в такой степени, как у Джейн, — сказал он, — но нам удается с этим справиться. Потом, когда боли стихают, пациент думает, что он поправляется. И не может понять, почему он так слаб. В голове складывается простая формула, боль означала, что я умираю, а если боли нет, значит, я иду на поправку.
— И Джейн так думает?
— Если даже и не думает так постоянно, то, видимо, иногда задается таким вопросом. Когда физические страдания идут на убыль, в человеке пробуждаются решимость и желание жить. А Джейн так молода, и мы должны учитывать инстинкт самосохранения. Она не смогла бы его подавить, даже если бы рассудком смирилась со смертью. Этот инстинкт — огромная сила, и, видимо, он сильнее разума.
— Значит, нужно вернуть ее к реальной действительности, — твердо сказал отец. — Нужно напомнить ей, что она умирает. Как вы считаете, это лучше сделать мне или вам самому?
— Мы не будем форсировать события. Пока пациент не готов, его не пугают такой информацией. Она уже проявила готовность к смерти. Но это улучшение временное, есть разница между тем, что было вчера, и тем, что мы видим сегодня, все может измениться завтра. Или даже через несколько часов.
Вернувшись в комнату Джейн, отец спросил, как она себя чувствует. Дочь ответила просто:
— Я счастлива.
Счастлива? Какое странное слово, если учесть все обстоятельства. И все же она его часто употребляла: и в Дэри-коттедже, когда утихала боль, и в хосписе, когда удалось взять эту боль под контроль. Она говорила «счастлива», чтобы выразить состояние своей души, и хотела передать его отцу. Он делал вид, что тоже счастлив — да, он сделал бы все, чтобы она была счастлива. Если она счастлива, значит, и он тоже — во всяком случае, на словах, потому что для него слова эти ничего не значили.
Но ее нельзя было обмануть.
Джейн сказала:
— Пап, ты это только говоришь. Так не годится. Есть только один способ сделать тебя счастливым. Способ этот — откровенно поговорить.
Он никогда не говорил с дочерью откровенно о своем собственном отношении к смерти, особенно все эти месяцы, когда его занимала лишь одна мысль: смерть Джейн.
Когда доктор Салливан сказал Джейн, что ее ждет, она решила поменяться ролями с отцом. Она пыталась довести до его сознания, что он что-то скрывает. Сначала это было в Дэри-коттедже, потом в хосписе, когда между ними опять установилась духовная связь.
— Пап, ты видел смерть столько раз, — начала она осторожно, когда он сел у ее кровати. — Ты должен легче принимать все, что происходит.
Виктор понял, к чему она клонит, и не стал придумывать, а начал рассказывать так, как было.
— Действительно, впервые это случилось, когда мне было лет шестнадцать и я оказался на советско-германском фронте. Я перед этим сбежал из Сибири. Это я уже рассказывал.
— Нет, пап, не рассказывал, — запротестовала Джейн, пристально глядя на него. — Ты об этом времени никогда подробно не рассказываешь. А мог бы и рассказать. Так что же там случилось?
Рассказать ей всю историю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34