Два командира, о чем-то негромко беседуя, проследовали по направлению к лазарету. Неожиданно раздался громкий стук подкованных сапог: сбежав со стены, сержант Саннот бросился к Хальверику и опустился перед ним на одно колено. Тот немедленно поднял его и стал о чем-то расспрашивать. На лице сержанта было написано явное облегчение оттого, что наконец прибыл его командир.

Когда был насыпан погребальный курган, все роты выстроились у его подножия, чтобы воздать последние почести павшим. Имена погибших были зачитаны вслух. Когорта Влади спела «Танец ледяного ветра», потрясая копьями; солдаты Кларта исполнили ритуальный танец, имитирующий конное сражение. Как объяснил Пакс один из них, топот копыт понесет души погибших по просторам загробного мира, туда, где кони никогда не устают, а всадники не падают на землю. Алиам Хальверик и его капитаны спели вместе со своим арфистом древнюю песню «Славные камни разрушенной башни», которую Пакс слышала даже у себя в Трех Пихтах, только вместо имен принца и его свиты рота Хальверика хором выкрикнула имена погибших товарищей. Затем пришла очередь Пелана. Он дал знак двум флейтистам — и над курганом потекла мелодия, которая, казалось, вырывала из самых зачерствевших душ всю оставшуюся в них скорбь. Это была поминальная песнь, написанная арфистом-эльфом в память Тамаррион, жены герцога, и никогда не исполнявшаяся с тех пор прилюдно. Пакс не знала ни этой истории, ни этой песни, но музыка действовала на нее так, что ветер не успевал сдувать с ее щек слезы.

Обратный путь на юг занял четыре дня и прошел без событий и приключений. Уже на пятый день рота вновь заняла свою позицию в порядках осаждающих. Взятых напрокат лошадей и мулов нужно было возвращать, и Пакс досталось отвести полдюжины коней в лагерь сореллинского ополчения. Вручив животных квартирмейстеру и взяв с него расписку в их получении, она возвращалась назад, и вдруг ее окликнул по имени какой-то едва знакомый голос:
— Эй, воин Пелана! Привет, это не ты в ту ночь вышла на наш караул?
Голос принадлежал дюжему капралу ополченцев. Пакс долго глядела на него, пытаясь вспомнить, где она могла встречаться с ним раньше.
— Клянусь своим мечом, ты выглядишь куда лучше, чем тогда. Если бы не твой рост и рыжая шевелюра — ни за что не узнал бы. Мы уже тут про тебя наслышаны, так что извини, что тогда грубовато с тобой обошлись.
Пакс наконец сообразила, о чем идет речь, и вздрогнула, вспомнив ту кошмарную ночь.
— Ничего, все нормально, — буркнула она.
— Я ведь чуть тебя не запер до утра на нашей гауптвахте. Да, это мне урок. В общем, я рад, что ты смогла выпутаться, и вообще… Меня, кстати, зовут Сим Пларрист… Буду рад пригласить тебя на кружку эля.
Пакс покачала головой:
— Только после взятия города. А там… если время будет. Но за приглашение спасибо.
— Правда, не обижайся за то…
— Не буду, — неловко улыбнувшись, Пакс побрела к лагерю своей роты.
Здесь, словно еще одно воспоминание о той ночи, ее встретила стоявшая в карауле Баррани.
— Пакс, это ты? Привет, тут тебя ищут. Говорят, герцог вызывает.
— Зачем — не знаешь? — Предчувствуя новости, сердце Пакс учащенно забилось.
— Наверное, что-нибудь о Сабене и Канне узнали…
— Что?!
Барра пожала плечами:
— Я не в курсе. Когда я спросила, оруженосец сказал, чтобы я занималась своим делом. Ты иди… хотя если бы было что-то хорошее, я думаю, нам бы уже сообщили.
— Наверное, — прошептала Пакс и с затуманившимися от слез глазами направилась к шатру герцога.
Слуга сразу проводил ее внутрь, где герцог, выйдя ей навстречу, подвел Пакс к столу. На некрашеных досках лежали маленькая каменная лошадка и медальон Года на цепочке. Пакс тотчас же узнала их и задохнулась в рыданиях.
Помолчав, герцог сказал:
— Ты уж извини, Пакс. Я думал, что мы сумеем найти их быстрее. Прошлой ночью разведчики сореллинцев, у которых бандиты угнали нескольких лошадей, убив при этом пастуха, нашли их убежище. Когда бандиты поняли, что проигрывают бой, они решили убить всех пленных. Врач говорит, что Сабен, получив сильный удар по голове, скорее всего так и не приходил в себя с тех пор. Спасшийся пленник из местных крестьян рассказал, что Канна ухаживала за ним все эти дни. Сама она не была тяжело ранена во время захвата и еще могла говорить в тот момент, когда сореллинцы ворвались в лагерь бандитов. Ей успели все рассказать: и то, что ты добралась до нас, и как мы разбили Синьяву на дороге, и даже как мы вернулись с победой, и что форт не сдался… Врач был с ней до последней минуты. Он сказал, что она очень радовалась, говорила, что ты молодец и все сделала правильно. И еще она просила передать тебе ее медальон.
Герцог замолчал, выжидая, пока Пакс справится с душившими ее рыданиями. Дав ей глоток вина, он вдруг спросил:
— Пакс, ты поклоняешься Геду?
— Нет, мой господин.
— Странно. Обычно его последователи завещают свой символ кому-нибудь из новообращенных или же оставляют своему маршалу, опять же — для другого верующего. Решение Канны очень необычно.
Пакс была не в силах задуматься, почему Канна так поступила. Она до последней минуты надеялась на чудо… Даже сейчас ей не верилось, что она больше никогда не увидит Сабена…
— Пакс… вы с Сабеном были лучшими друзьями. Он никогда не говорил тебе, как следует распорядиться его вещами?
Пакс попыталась вспомнить:
— Нет, мой господин… У него есть семья, он отсылал им подарки, но… но он…
— Он не строил мрачных планов. Все понятно. Чаще всего воин погибает, не оставив завещания… Мы отошлем его семье его жалованье, долю из общего сбора на погибших, личные вещи. Можно передать родственникам и его меч, если, конечно, он ушел служить не против их воли.
— Нет, мой господин. Родители гордились им. Они и его сестренки с благодарностью примут меч.
— А эта лошадка — память о семье или о любимой девушке?
— Нет… это… это я ему подарила… Ну, просто так…
— Тогда возьми ее себе на память о Сабене вместе с медальоном Канны.
Герцог взял со стола и протянул ей вещи.
— Я… я не могу, мой господин…
— Медальон ты должна взять. Это последняя воля Канны. И я думаю, твой друг Сабен был бы рад, если бы узнал, что твой подарок снова окажется у тебя.
Пакс протянула руку, и, как только медальон и талисман коснулись ее ладони, острое чувство реальности и необратимости потери стальным стилетом вонзилось в ее сердце. Герцог протянул ей свой кубок с вином:
— Выпей. Можешь посидеть здесь, пока не придешь в себя. Я сейчас ухожу к Хальверику. Побудь одна.
Вино было терпким и тягучим. Пакс, не допив его, отставила кубок и долго просидела неподвижно, глядя в одну точку. Затем, вытерев лицо рукавом, она встала и направилась к палаткам своей когорты. По глазам встретившего ее Вика она поняла, что он уже все знает. Перед тем как уехать, герцог передал печальную новость через своих оруженосцев.
— Нам тоже их очень не хватает, — сказал Вик, кладя ей руки на плечи, — но ты, Пакс…
— Оставалось совсем чуть-чуть, — еле слышно произнесла она, — каких-то несколько миль…
К ним подошла Арни, и, обнявшись, они долго стояли втроем, не скрывая текущих по щекам слез.
20
Потекли монотонные осадные будни. Рота Хальверика вклинилась в ряды осаждавших рядом с ротой Пелана, потеснив сореллинское ополчение. Это вполне устроило сореллинцев, но вызвало бурю проклятий со стороны гарнизона Ротенгри, прекратившуюся, впрочем, после того, как четыре человека на стене были убиты стрелами арбалетов, взятых в качестве трофеев у разбитого отряда Синьявы. У Пакс появилась возможность потренироваться с трофейным оружием — освоить арбалет (при этом она чуть не оторвала себе палец на руке), саблю и короткий меч с волнистым лезвием, похожий на тот, что достался Сабену в схватке у фермы.
День ото дня Пакс все больше осознавала, как крепко она была привязана к Канне и особенно к Сабену. Ей так не хватало его неуклюжих, но добрых шуток, ободряющих слов после возвращения с холодного ночного дежурства. Пакс ловила себя на том, что ищет Сабена глазами за длинным обеденным столом, в уходящем в караул строю, повсюду. Как это ни было смешно, пусть и сквозь слезы, но, даже выходя из туалета, она вспоминала первую в ее жизни выгребную яму, которую они рыли с Сабеном по дороге к крепости герцога. Нет, это было выше ее сил — поверить в то, что он ушел навсегда. Пакс, бывало, и раньше задумывалась о своей смерти, но смерть Сабена — такого ей и в голову прийти не могло.
Она не могла ни с кем поделиться своими страданиями. Видя, как участливо наблюдают за ней Вик и Арни, она почти возненавидела их. Когда один из солдат Хальверика спросил у Баррани, не были ли Пакс и Сабен любовниками, она не знала, что было больнее — вопрос или полный презрения к спросившему ответ Барры. Они с Сабеном делили все: первые трудности и первые надежды, работу и отдых, сражения и караулы. Все, кроме постели, а вот теперь оказалось, что и кроме смерти. Пакс знала, что Сабен всегда хотел быть с нею, любить ее, но никогда не соглашалась на это, а он и не настаивал. Но если бы такое случилось, если бы они стали любовниками… представив это, Пакс вздрогнула. Ей казалось, что больнее, чем сейчас, ей быть не могло бы. Наверное, могло. Потерять не только боевого товарища, лучшего друга, но еще и любимого человека — это было бы еще страшнее.
На какое-то время Пакс почувствовала, что смотрит на себя как бы со стороны. Сама себе она шептала: не бойся, все пройдет, все уляжется, — и отказывалась верить этому. Но в тот же вечер, глядя в добрые, заботливые глаза Вика и Арни, она почувствовала, что ее горе, ее боль утихли. Боль не ушла, но стала другой, как бывает, когда врач начинает обрабатывать рану едким раствором. Эта боль бывает очень острой, но она нужна — нужна, чтобы вылечиться. Страх тоже изменился — она стала бояться за них, за своих друзей. Посмотрев на свои руки, Пакс вдруг осознала: она жива и здорова, эти руки полны сил и могут защитить не только ее, но и других. Пакс ничего не стала об этом говорить, но с того вечера что-то изменилось в ней, вернув цель и смысл жизни.

Город молчал уже с неделю. Время от времени над стенами показывались головы часовых, ворота были по-прежнему заперты, но что-то неуловимо подсказывало, что энтузиазм защитников иссякает.
Еще через несколько дней ополченцы из Сореллина прислали к герцогу гонца, и вскоре вся рота узнала, что в логове бандитов, которое сореллинцы раскрыли, обнаружив там Канну и Сабена, ополченцы нашли подземный ход, ведущий в сторону Ротенгри. Когда из него вышли несколько солдат из городского гарнизона, ополченцы перебили их, не оставив в живых никого. Поэтому хотя и стало ясно, что туннель ведет прямо в город, но сведений, где именно он выходит внутри стен, получить было не у кого. Теперь сореллинцы сидели в засаде у выхода и ждали появления очередных беглецов, чтобы захватить их живыми.
— Должно быть так Медовый Кот хотел снять осаду, — сказал Вик.
— И вот зачем ему были нужны пленные, — продолжила Пакс. — Заведи он их живыми в город — как знать, что бы мы стали делать.
— Да… Хотелось бы пройтись по этому туннелю.
— И не говори. Да вылезти из него неожиданно где-нибудь в центре города. Интересно, смогли бы мы?..
— Одновременно с общим штурмом со всех сторон — почему бы и нет? Или подождать, пока большая часть гарнизона решит смыться через подземный ход, и перебить их на выходе.
— Я бы предпочла сама пойти в город, — оживилась Арни.
Пакс усмехнулась:
— Я тоже. Никогда не знала, что подземный ход может быть таким длинным. Интересно, кто выкопал его и когда?
— Зная репутацию этого города, — пожал плечами Вик, — можно предположить, что его вырыли одновременно со строительством стен.
В тот же вечер герцог объявил перед строем план штурма. Их роте предстояло штурмовать стену, Хальверику — попытать счастья у северных ворот. Часть сореллинского ополчения и две когорты роты Влади шли на штурм города через туннель. Остальные отряды ополченцев будут также штурмовать город с лестницами. Всадники Кларта остаются патрулировать лагерь и выход из туннеля, а также обслуживать катапульты штурмующих до тех пор, пока это не станет опасно для своих. Оставшаяся часть сореллинцев должна будет помочь роте Пелана, предоставив ей установщиков лестниц.
Получив указания, лагерь погрузился во тьму. Горели лишь обычные дежурные костры. Отряды осаждающих скрытно вышли за частокол и направились в городским стенам. Первым звуком, послужившим сигналом к атаке, стал страшный удар тарана Хальверика в ворота Ротенгри. На стенах зажглись факелы; как только на фоне света замелькали тени защитников, заработали луки и арбалеты роты Пелана. Со стен донеслись стоны и крики. В направлении нападавших полетели неприцельно пущенные стрелы. Вместе с ритмичными ударами тарана в городе раздавался порой страшный треск — это били тяжелыми каменными ядрами катапульты осаждавших. С другой стороны города тоже доносились крики и грохот — Пакс поняла, что южные ворота тоже были под ударом.
Сореллинские ополченцы тихо и незаметно сумели подобраться к самым стенам и даже успели укрепить лестницы, прежде чем часовые подняли тревогу.
— Вперед! — скомандовал капитан Понт своей когорте, шедшей на штурм первой. — Держать щиты над головой! Щиты — вверх, пока не долезете до края стены.
Пакс обнаружила, что взбираться по лестнице, балансируя тяжелым щитом над головой, оказалось труднее, чем ей казалось на тренировках. Когда она наконец поднялась на стену, первая когорта уже встала в две шеренги, прикрывая тех, кто шел следом, и накапливая массу для атаки. К своему удивлению, Пакс обнаружила по соседству лестницу, с которой прыгали на стену одетые в зеленое солдаты Хальверика. Откуда они взялись, спрашивать было некогда. Пакс присоединилась к группе, двинувшейся в сторону надвратной башни.
Им противостояли две шеренги ротенгрийцев в синих туниках. Остальные бежали к башне. Шеренги защитников отходили, даже не вступая в схватку. Когда солдаты герцога догнали их и ввязались в бой, ротенгрийцы продолжали отступать, хотя их умение владеть мечом было превосходно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67