Коль­ка, как только увидел это, встревожился.
– А у нас нет деревьев.
– Ничего, – успокоил я, – там будет очень много деревьев, каждому хватит, вот увидишь.
Мы с трудом сели в трамвай. Он имел весьма необычный вид. С площадок и из окон выглядывали ветки деревьев. Трам­вай казался зелёным.
– Ты знаешь, – сказал я Лиде, – сегодняшний день напо­минает мне военный Ленинград.
– Почему? – удивилась Лида. – Мне, наоборот, кажется, у Ленинграда сегодня очень торжественный и мирный вид.
– Да, да, – согласился я, – и всё-таки он чем-то напоми­нает тот Ленинград… Я не знаю, какой именно период. Ты должна это лучше знать.
– Может быть, мартовский, – в раздумье ответила Лида, – когда все вышли на очистку улиц.
В трамвае пахло хвоей и берёзовым соком. Мы вышли за линией Обводного канала. Коля выпрыгнул первым и тотчас же закричал:
– Лес, лес идёт!
То, что мы увидели, и впрямь напоминало идущий лес. Из трамваев, один за другим подкатывающих к этой остановке, из соседних улиц, отовсюду, куда только хватал глаз, двигались толпы людей. В руках они несли деревья, кусты или просто ма­ленькие ветки, расцвеченные всеми цветами осени, – зелёные, жёлтые, коричневые, и всё это походило на огромный лес, ко­торый по какому-то чуду получил возможность двигаться и сейчас идёт, заполнив собою ленинградские улицы.
– Лес, Лес идёт! – зачарованно повторил Коля.
Мы тотчас же оказались в человеческой толпе, в самой гуще леса. Со всех сторон доносилась музыка, где-то пели песни, шелестели листья задеваемых друг о друга деревьев, и пряный непривычный в Ленинграде запах был настолько резкий, что начинала кружиться голова.
Стена идущих перед нами людей внезапно остановилась и стала редеть. Люди расходились по необозримому простран­ству парка, и я смог наконец разглядеть, где мы находились. Это было бескрайное поле. Но не простое поле. Любой побывав­ший на фронте человек сразу узнал бы эту землю. Мы стояли на поле сражения. Я видел следы ещё не засыпанных траншей, насыпные валы, ходы сообщения и противотанковые рвы, – все то, чем на многие тысячи километров была изра­нена наша земля. Я почувствовал тихое прикосновение к моей руке.
– Сашенька, – сказала Лида, – ты видишь? – Она, так же как и я, смотрела на эту обожжённую, истерзанную землю.
– Да, – ответил я. – если бы они знали…
– Они знали, – убеждённо проговорила Лида.
Мы проходили мимо обелиска, с которого недавно сняли покрывало. Я прочёл на ходу, разбирая не все слова: «Трудя­щиеся Ленинграда… Парк Победы…»
На земле были уложены бесконечные штабеля деревьев; во­круг, в жёлтой глине, в траве, возле затянутых плесенью пру­дов, торчали какие-то колышки, и на них был натянут шпагат. Я увидел, как со всех сторон сюда стремятся грузовики, на­полненные все тем же зелёным грузом… Сотни спин склони­лись над землёй…
На всей территории парка мгновенно появилось множество похожих на дорожные указатели дощечек с надписью: «Элек­тросила», «Завод имени Кирова», «Макаронная фабрика»… Я узнал участок нашего завода ещё издали, увидев множество знакомых лиц. Это был огромный участок, и на нём кое-где уже возвышались деревья. По линии вырытых воронок я уга­дал направление аллеи. Здесь работало уже много тысяч чело­век. Лиду узнал бригадир и крикнул:
– Ко мне, ко мне давайте! Чего вы там прохлаждаетесь? Рано ещё по этому парку гулять!
Нам отвели небольшой участок, который мы должны были засадить дубками и остролистым клёном. Деревья лежали тут же, неподалёку. Бригадир торопливо объяснил нам, что и как надо делать. Я, Лида и Коля оказались в одном ряду. Я ска­зал Коле, чтобы он помогал Лиде, но он заявил, что хочет са­жать своё дерево.
Копать было очень трудно, ноги вязли в глине, и лопата мгновенно стала тяжёлой. Через несколько минут я стал мок­рым и снял кожанку. Лида работала рядом. Ей тоже стало жарко, и она расстегнула пальто. Коля копал своей маленькой лопатой. Ему было трудно, земля не поддавалась, но, когда я попытался ему помочь, Коля крикнул:
– Нет, я сам, я сам, дядя Саша!
Солнце стояло высоко в небе, туман давно рассеялся, и ка­залось, что наступил тёплый летний день. Мне не терпелось по­садить первое дерево, и я работал без устали. Наконец лунка была готова, и я, выбрав из кучи лежащих деревьев молодой дубок, установил его в лунке, расправил корни и стал засыпать землёй. Кончив работу, я торжествующе посмотрел на Лиду, но она тоже заканчивала посадку своего дерева и тоже смотрела на меня радостным, довольным взглядом.
– Отдохнём, пожалуй, минут пять, – задыхаясь, предло­жила Лида, – с непривычки тяжело. – Она вытерла ладонью мокрый лоб.
Мы уселись втроём на куче еловых веток. И вдруг я ощу­тил такую радость, такое удовлетворение при виде посажен­ных нами деревьев, какого не испытывал уже очень давно. Я сказал:
– Вот, Лидуша, пройдут годы, и когда-нибудь мы придём в этот парк и будем отыскивать наши деревья… А Колька до­живёт до того времени, когда его дубок превратится в огром­ный, могучий дуб… Есть такая поговорка: кто родил сына или посадил дерево, тот недаром прожил свою жизнь.
– Пожалуй, этого мало, – улыбаясь, проговорила Лида, – но это очень красивая пословица. Как ты думаешь: быстро вы­растут эти деревья?
– Быстро, – убеждённо ответил я, – на такой земле… – Я хотел сказать: на земле, «политой кровью», но не смог про­изнести этих слов. Да и не нужно было. По тому, как потем­нели глаза Лиды, я почувствовал, что она поняла меня.
В этот момент я увидел, как издали, вдоль будущей аллеи, быстро идёт человек. Он шёл широкими шагами, ветер распа­хивал полы его пальто, и сапоги были доверху измазаны гли­ной. Ещё не увидев его лица, я догадался, что это Каргин, и мне очень захотелось, чтобы он обязательно увидел нас втроём за работой.
Я боялся, что Каргин пройдёт мимо, и хотел было уже окликнуть его, но в этот момент он посмотрел в нашу сторону.
– А-а! – воскликнул Каргин, подходя к нам. – Уже на от­дыхе?
– Трудно с непривычки, – сказала Лида, поднимаясь ему навстречу.
Каргин пожал ей руку.
– Много посадили, Василий Степанович? – спросил я.
– Немного, – ответил он и добавил с неожиданным задором: – Четыре дубка и несколько кленов. Меня там на сорев­нование вызвали. – Он посмотрел на Колю и спросил: – Ваш?
– Наш, – ответил я.
Каргин резким движением подхватил Колю на руки.
– Ленинградец? – спросил он его.
Коля серьёзно посмотрел ему в лицо и ответил:
– Ленинградец. А вы?
– Я тоже, – рассмеялся Каргин, опуская Колю на землю. Каргин стал между мной и Лидой и, обняв ндс, сказал:
– Наконец-то нашлось настоящее применение дереву. На войне-то ведь деревья не в счёт. Есть балки, доски, материал для блиндажей, для завалов… Деревьям на войне худо – артил­лерия их бьёт, и вообще. А сейчас… Ведь здесь не просто парк закладывается – здесь будущее закладывается.
Он протянул нам руки.
– Ну, будьте счастливы! – Усмехнулся и добавил с шут­ливой угрозой: – Попробуйте только быть несчастливыми! Нет у вас на это прав! – И, повернувшись, зашагал дальше.
Мы молчали. Только теперь, осмотревшись, я увидел, что за эти несколько минут, пока мы отдыхали, вокруг вырос не­большой лес. Из группы расположившихся неподалёку от нас людей доносился голос:
– А там будет живая изгородь из акаций и жимолости. А там – лужайка, а вокруг неё розы. Пруды сольются в широ­кую, извилистую реку. А для берегов привезут серебристую иву…
Голос замолк. Стало тихо. Я услышал дуновение первого ветра, набежавшего на только что родившийся лес.
1944–1946

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20