Мыслящий иначе да захлебнется в собственной крови!
Но самое смешное случилось позавчера. Вновь объявился черниговский князь Брячислав (именно такое имя он носил с рождения) вместе с семью сотнями ратников. Они поднялись на четырех трофейных галерах вверх по Днепру и Березовой речке. Не сморгнув глазом, Брячислав объявил, что его дружина прибыла помочь братьям-славянам отбиваться от супостата. Норвегов гадливо троекратно облобызался с ренегатом и пригласил его на совещание.
Князь появился в офицерском собрании и объявил удивленным военным:
– Спасибо за науку. Вогнали мне, понимаешь, ума в задние ворота – теперь вот пришел на помощь.
Со всевозможной вежливостью черниговца и его дружину отрядили на один из второстепенных участков обороны, а именно – охрану последних километров шляха перед переправой. Кроме того, уже в тайне, ребятне из роты штабных машин выдали оружие и наказали присматривать за неожиданными союзниками – кабы не ударили с тылу. Норвегов меньше всего доверял подобным «сюрпризам».
Наконец, в один из дней, когда солнце уже клони лось к западу, воспаленные глаза старого хитреца увидали вдалеке водную гладь. Это была Великоречка – последняя преграда на пути к заветной цели. Низменная равнина на другом берегу позволяла стать лагерем на пару дней для отдыха перед решающим броском. Лошадки, чуя воду, понеслись резвее и уже скоро путешественников овеяло долгожданной прохладой. Все эти дни солнце палило немилосердно: немало славных багатуров получили солнечные удары и теперь сидели в повозках с мокрыми тряпками на головах.
Старый хан одним из первых форсировал реку и, взобравшись на высокий холм, принялся до рези в глазах всматриваться в заросли лещины, скрывавшей подступы к лесу. Поднеся ладонь к глазам он минут десять осматривал горизонт, а затем гикнул, пришпорил коня и понесся вниз – к своим. Следом понеслись его верные джигиты.
– Что, старый хрен, много высмотрел! – засмеялся Мурашевич, сидящий на толстом суку и глазеющий в бинокль на форсирование Днепра полчищами аваров.
– Мазохисты! – фыркнул Волков.
– Motherfuckerы! – уточнил Володя, – потомственные.
Они торчали здесь уже более суток. Сотня человек против тридцати тысяч кочевников. Такое могло присниться лишь голливудскому режиссеру в наркотическом бреду. Правда, этой сотне не рекомендовалось класть пальцы в рот, но как говаривал пьяный Мухин: «Толпой и батьку бить не страшно». Вместе с солдатами были монахи, десять иноков в черных рясах. Они беззаботно рыскали по лесу в поисках ягод и первых сыроежек. Их безалаберность сильно раздражала Мурашевича, но Андрей только посмеивался с кипятившегося товарища.
– Брось ты, Вовка. Они так беззаботны, потому что вера в наше «сатанинское» оружие безгранична, – успокаивал он приятеля.
– Еще бы бабочек ловили! – бушевал Володя, – маленькие, черненькие, разбегаются точно вши, аж в глазах рябит!
– А что ты им делать прикажешь?
– Да… хоть пускай кресты свои почистят! Если бы у нас в карантине сержант нашел бы хоть одну такую бляху, то пришлось бы выяснять всему взводу: может человек раздеться за пять секунд или нет.
– Брось. Это ведь нереально!
– Так точно, господин лейтенант! Четыре часа занятий показали, что это действительно невозможно. Эй, монахи! – позвал Мурашевич, – ко мне гурьбой!
Святые люди осторожно приблизились.
– Вот что, ребята, – обратился к ним младший лейтенант, – почистили бы вы свои кресты, что ли… Как-то несолидно. Вы же бойцы белоросской церкви… Вот, к примеру, меня убьют, а ты. Брат Кирилл подойдешь меня отпевать с этакой зеленой растопыркой! Так я предупреждаю: вернусь с того света и оттаскаю тебя за бороду.
– Мы бы рады, – пробасил инок, – да…
– Нет, ты только глянь на лик Назаретянина! – распалялся Володя, – это же не святый лик, это – морда последнего забулдыги! Я удивляюсь, как тебя еще молнией не пристукнуло за подобное разгильдяйство!
– Мы бы рады почистить, – торопливо вставил попик, – да нечем.
– Как, нечем! – воскликнул Мурашевич, – на!
Парень извлек из кармана головку пасты имени «Горно-обогатительного института» и торжественно протянул ее брату Кириллу.
– Сделаешь из куска войлока «пидарку», тьфу! Натрешь маленькую войлочную тряпочку вот этим камешком, а затем каждый будет тереть свой крест. Чтобы через два часа ваши распятия блестели, как у кота – яйца! Аминь! К выполнению приступить!
Монахи убежали. Мурашевич самодовольно повернулся к приятелю – тот катался по земле беззвучно хохоча. Владимир удивленно уставился на него:
– Тебя что, гадюка укусила?
– Ой, не могу! – прохрипел посиневший Андрей, – тебе нужно дать игумену пару показательных уроков по управлению монастырем, чтобы все в нем блестело, как у кота… саксофон! Ой, не могу! Старший инок Вовка Мурашевич дрочит вверенное ему подразделение!
Мурашевич обхватил руками сосну и сполз рядом. Два друга кудахтали и закатывались со смеху минут пятнадцать, затем обессилевший Волков встал и поднес к глазам бинокль.
– Ну, чего? – спросил тяжело дышавший Володя.
– Чего-чего! Потерпи чуток! Пусть супостат расслабится.
По лугу растекались и вставали биваком все новые сотни и тысячи. Тут и там вырастали шатры, начинали крутиться дымки. Вскоре ветер донес запах готовящейся пищи.
– Вкусно пахнет, черт побери! – облизываясь, пробурчал Мурашевич.
– Гля! – перебил его Андрей, – шатер для хана ставят!
В самом центре луга несколько десятков басурман ставили огромный шатер с позолоченной окантовкой. Чем дальше, тем труднее было наблюдать за людским муравейником – постепенно свободное пространство исчезало, заполняясь телами людей и лошадей, а также арбами, предназначенными для награбленного и, следовательно, пока пустыми. Яблоко, вздумай оно вдруг упасть, на сыру землю не приземлилось бы точно.
– Вроде и пора… – с сомнением сказал Володя, опуская бинокль.
– Что, дерьмо кончилось? – злорадно сказал Волков, когда кочевники по несколько человек стали просачиваться в лес на поиски хвороста.
– Кизяк каюк! – подтвердил приятель.
– Давай, Вовка, готовь группу перехвата, – сказал Андрей, – я ожидаю в спецмашине. Сдюжишь?
– Не дрейфь! – ответил Мурашевич, – помнишь основной вопрос философии?
– «Что первично, материя или сознание»? Помню. Ответа только не знаю.
– Ответ знал один лишь Мухин. Но он в Париже, – Володя сладко потянулся, – хотя его ответ ты должен знать.
– «Смотря сколько выпьешь!» – усмехнулся Андрей, – так у него на десять бед один ответ. Держись, дружище! Для нас с тобой материя всегда на первом месте.
– А для них? – Володя кивнул в сторону располагавшейся на отдых орды.
– А для них, даже еще больше, чем для нас. Сознание для них – пока не открытая категория.
Андрей шел к усилительной установке, расположенной в зарослях волчьего лыка и скрытой от посторонних глаз. Рядом с ней кучковались монахи и яростно чистили свою амуницию. Улыбнувшись, лейтенант залез в кунг и связался с Серегиным.
– Согласовываем время начала операции, – произнес он в микрофон.
– Время «Ч», – поправили на том конце.
– Ну, хоть и «Ч», – согласился Волков, – предлагаю 22.40 по ямало-ненецкому.
– По какому?
– А как это время еще назвать?
– Убедил. 22.40, принято. До связи!
– Роджер! – вспомнил Андрей какой-то боевик. Отключив микрофон, он откинулся на спинку стула.
– Колдун! – позвал он, – ты свои ящики проверил?
Оператор, Коля Повшебный, бодро кивнул головой, едва не задев своим шнобелем за настольную лампу.
– Все в порядке, командир! Как часики.
Дверь распахнулась и ввалился Мурашевич, волоча за собой связанного человека.
– Так скоро? – удивился Андрей.
– А чего нам! – победно усмехнулся Володя, – знакомься: Кунгуз!
– Кунгуз-Чамар! – отозвался пленный.
– Ну, то что ты «чамар» видно и так, – почесал ухо младший лейтенант, – а теперь слушай сюда: этот дядя тебе поручит выполнить одно задание. Если ты не захочешь его выполнить, то я засуну тебя в задницу твоего боевого «горбунка». Уяснил?
– Короче, – сказал Волков, – «кунгуз» ты, или «чамар», или сам дедушка Пак – это не имеет значения. Ты громко, держа перед собой вот эту штуку, скажешь следующее: «Братья! Если не хотите завтра гнить здесь в виде трупов, то немедленно убирайтесь с белоросской земли!» Если они не начнут убираться, то через час мы атакуем.
– Вам нас не одолеть! – убежденно сказал обрин, – у нас есть горящие опилки и черный огонь.
– Чего? – не понял Мурашевич.
– Порох и нефть, – пояснил Андрей, – секрет, очевидно, сперт у китайцев.
– Ага! – улыбался Кунгуз, – теперь вы, сыновья шакала, поняли, что мы сильнее?
– Сильнее мы! – выпятил челюсть колесом Мурашевич, – у нас есть палки грома, железные повозки, стальные птицы, резиновые дубинки и огненная вода! Понял, ирокез хренов! Говори, что велено!
– Коля, врубай! – приказал Володя.
Повшебный включил рубильник и нажал клавишу «Готовность». Послышался тоненький свист конвертеров.
– Когда махну рукой, можешь говорить, – предупредил «Колдун».
– Сначала я, – сказал Волков, забирая к себе микрофон. Николай дал отмашку.
– От Советского Информбюро! – загремел вверху полуторакиловаттный голос, – нашим узкоглазым и кривоногим друзьям! Сейчас перед вами выступит Заслуженный артист республики Кунгуз Чмо! Ему слово.
– Колись, гнида! – зашипел Мурашевич, взял «языка» за ухо и покрутил против часовой стрелки.
– Бля-а! – раздалось в лесу по-аварски. Далее Кунгуз ровным тоном поведал соплеменникам об ультиматуме противника. Закончив свою речь, он повернулся к Андрею.
– Все. Теперь, росичи, они придут и убьют вас.
– Не крякай! – оборвал его лейтенант, – Вовка, одень ему наручники.
Мурашевич уронил пленного на пол и замкнул ему наручниками ногу с рукой, так что тот при всем желании убежать не смог бы, но в носу поковыряться – запросто.
– Вези его, Коля, на базу, – приказал Волков Повшебному. «Колдун», долго не думая, запустил двигатель и, врубив передачу, умчался прочь.
Оглядев притихших монахов, лейтенант задумался.
– Вовка, – с расстановкой произнес он, – возьмешь четверых бойцов и будешь с ними охранять братьев наших меньших. Они – самое ценное, что есть у нас.
– О’кей, босс! – молодцевато гаркнул Мурашевич, – а кто тебя прикрывать будет?
– Крыша у меня что надо, – сказал Андрей и побрел к командирскому БТРу с номером 010 и закрыл за собой люк. Отсюда он, по сценарию, должен был управлять сражением.
Мурашевич же подозвал к себе Шарля де Лавинье, Федорчука, Басова и Демидова и, как мог, разъяснил им суть приказа старшего по званию. Судя по вздыбленным в локтях кулакам, такое поручение мало пришлось по вкусу жаждущим крови воинам, но чуток повозмущавшись, они уселись на траву возле иноков.
– У меня все готово! – сообщил Волков по рации Серегину, – ждем парламентеров.
– Если они будут, – послышался равнодушный голос майора.
– Подождем, – предложил чей-то ответственный голос. Андрей матюгнулся про себя, – «Нихрена себе, самостоятельность! Целых две няньки за дитем неразумным приглядывают».
Пошли минуты. Десять… пятнадцать… пятьдесят. Из вражеского лагеря донеслись дикие крики и пьяное улюлюканье. Волков зло сплюнул на ребристый коврик.
– Ждем еще десять минут, – передал Серегин, – затем начинаем операцию. Ты услышишь.
Минуты тянулись, словно в сочельник. На исходе восьмой Андрей передал «Готовность №1» всем экипажам и расчетам. Казалось, все в лесу застыло в ожидании часа «Х», лишь где-то на лугу оголтелые кочевники шумели в тысячи глоток. Когда на таймере осталось пять секунд, Андрей облегченно вздохнул, и, обращаясь к механику-водителю, произнес:
– Все, худшее позади. Теперь дело за нами.
В ту же секунду со стороны опушки послышался страшный грохот. Как оказалось впоследствии, от неожиданности кто-то из «моджахедов» выронил горящий факел на бочки с порохом, и теперь они глухо взрывались, творя среди войск Иссык-хана сплошные несчастья. С зависшей на четырехсотметровой высоте «Черной акулы» в эфир донесся смех пилота.
– Прут к реке! – наконец фыркнул он.
– Активирую противопехотки! – донесся голос оперативного.
Секунд через пятнадцать снова рвануло. Это сработал второй радиус.
– Наблюдаю взрывы на левом берегу! – сообщили с вертолета. Громыхнуло в третий раз.
Андрей неожиданно зевнул.
– Внимание «Градам». Залп! – произнес он в микрофон.
С методичностью лучших стрел Зевса в ночную мглу стали уходить реактивные снаряды, оставляя за собой пышные светящиеся хвосты.
– Боекомплект выпущен, – доложил старший группы.
– БТРы, на исходную! – приказал Волков.
Пятерка бронетранспортеров выползла из лесу и расположилась в виде полукруга. И вовремя – из пекла взрывов вырвались несколько сотен всадников, которые сломя голову ринулись к лесу, полагая, что там будут в безопасности.
Безопасных мест в тот вечер не было. Стаей голодных гиен заорали «газонокосилки», и от прорвавшегося отряда в считанные мгновения не осталось даже воспоминания. Лошади, более живучие чем люди, носились с бешеными глазами, храпя от испуга и топча тех, кто имел несчастие валяться на земле.
Оставшиеся в живых спешились и, отбросили в сторону оружие. Встав на колени, они всем своим видом демонстрировали покорность судьбе, которая в этот вечер повернулась к ним, мягко говоря, не самым лучшим своим местом. Над головами проревело звено Ми-24, устремившихся в погоню за удравшими на левый берег. Вскоре левобережье стало похоже на иллюстрацию к сборнику произведений старины Алигьери.
Видя сей карамболь, оставшиеся на правом берегу кочевники тоже побросали оружие. Их буцефалы, задрав хвосты, носились по лугу. Где ухватив травки, где наложив кучу, они, очевидно, проклинали тот час, когда первый из узкоглазых придумал седло и поводья.
Волков объезжал луг на своем БТРе. Андрей сидел за гашеткой «газонокосилки», по пояс высунувшись из люка. Опасаясь, что может стать жертвой шальной стрелы, он приказал держать скорость порядка сорока километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59