Ты, кстати, приемами рукопашной владеешь? – Светлана отрицательно покачала головой.
– Научим. С оружием обращаться умеешь? – тот же жест.
– Поможем. Ну хотя бы утреннюю зарядку делаешь? – немая сцена.
– Заставим. Есть хочешь?
– Да!
– На кухню!
Вот так и пошла их семейная жизнь. Светлана потихоньку нюхала порох и входила в образ капитанской жены. Олег Палыч ходил на службу.
А затем случилась беда. Новое увлечение первой жены неожиданно влетело на крупную сумму денег и никак не могло придумать, каким образом их отдать. Чтобы ему веселее думалось, нехорошие дяди взяли в заложники его супругу и ребенка, который к нему, как мы помним, имел весьма поверхностное отношение, ибо был сотворен в приступе великой любви гражданином Булдаковым.
Незадачливый махинатор прибежал к капитану, пустил слезы, слюни и сопли и рассказал кто есть кто.
Булдаков рассвирепел, бросился в часть и, взяв взвод своих «орлов», понесся воздавать. Лично порвав пасти четверым похитителям и троих взяв в плен, он вызволил свое бывшее семейство. Сдав живых в соответствующие органы, а мертвых в морг, Олег Палыч учинил разборку экс-супруге.
– Так, Валентина! – сказал он, пыхтя как паровоз, – хочешь корешиться с «братками» – дело твое. Но втягивать в это дерьмо Дениску ты не имеешь никакого права. Ребенка я забираю. Это – однозначно и обжалованию не подлежит. Можешь обращаться хоть к Верховному джигиту Туркмении!
– Но у тебя опасная работа! – пыталась слабо возразить бывшая жена.
– У тебя, как оказалось, тоже не детские прогулки. У меня все.
– Олежка, я бы вернулась! – сделала та круглые глаза, – если простишь.
– Военные измен не прощают, пора бы знать. Это во-первых, – веско сказал капитан, – а во-вторых, свято место долго пусто не бывает.
– У тебя – другая! – прошептала она упавшим голосом.
– Прошу тебя, только не нужно делать из этого трагедию! Ты ведь, когда уходила, у меня не интересовалась: что я чувствую, люблю ли тебя, и как собираюсь жить. Взяла и ушла. Я, должен заметить, тебе все это время не надоедал со своими слезами и проблемами. Я же не ущербный какой! Ты разве телевизора не смотришь?
– Так это ты – тот капитан, за которого Воронина вышла замуж? – осенило Валентину.
– Я, – скромно потупился Булдаков, – плох разве?
Она посмотрела на него так, будто увидела впервые. Поняв, что фирма в ее услугах больше не нуждается, спросила тоскливо:
– Ты хоть мне с ребенком разрешишь видеться?
– На моей территории, – твердо решил он, – по выходным.
В первое же воскресение она наведалась в гости к Булдаковым. Дверь открыла Светлана и, пораженная, застыла на пороге.
– Что за шутки? – выдавила она.
– У меня веснушки, в отличие от вас, – произнесла довольная тем, что ей удалось привести соперницу в смятение, Валентина, – можно войти?
– Конечно-конечно! – спохватилась нынешняя хозяйка квартиры и пригласила прежнюю пройти. Проводив ее в детскую, Светлана сняла фартук, зашла в зал, где ее супруг с увлечением смотрел «Смак», и выключила телевизор.
– Колись, гаденыш! – приставила она к груди его виртуальный нож, – по образу и подобию выбирал?
– А! – протянул тот, догадываясь, – никак моя бывшая пожаловала! И чем же ты не довольна, банька моя?
– Тем, что ты мне не сказал, что твоя бывшая – моя точная копия!
– Или ты – ее?
– Какая, к дьяволу, разница?!? – внезапно ее осенило и она тихо спросила:
– Ты ее так сильно любишь?
– Тебя больше! – уверенно ответил Олег Палыч, – куда больше! Заметь, я тебя ни разу Валькой не назвал! Да ты и лучше!
Через некоторое время они решили завести еще одного ребенка, на этот раз совместными усилиями. Но все попытки оказывались тщетными. Как мрачно шутил Булдаков: «Каждый выстрел – вхолостую».
Визит к врачу принес успокоение. После взятия многочисленных анализов выяснилась их обоюдная плодоносность. Посоветовали стараться.
Затем Олега Палыча перевели на «Бобруйск-13». За два года ничего и близко похожего на беременность! И вот, наконец, видимо под воздействием катаклизма, получилось. Боясь сглазить, Светлана ничего не говорила мужу. И тут, как назло, поездка за три тысячи километров в этот злосчастный Париж!
– Выдюжу! – подбодрила она себя, затем встала, оделась и вышла из дому в направлении штаба.
Там уже сверкал своими новыми звездами подполковник Булдаков. Заметив, что к нему приближается жена, он нахмурился и отвернулся. Она подошла сзади и обняла его.
– Я решила ехать! – прошептала она, уткнувшись носом в широкую спину супруга. Он обрадовано повернулся, – только возьмем с собой повивальную бабку.
Глаза Олега Палыча сошли со своих орбит и запульсировали в бешеном ритме. Жена кивнула в ответ на его немой вопрос.
– Я на четвертом месяце.

Глава 22.

– Никогда раньше не думал, что мосты – такое славное удобство! – кряхтел Санька Воробьев
– Это тебе не ногти красить! – смеялся Абрамович.
Солдаты спихивали в воду понтон и ругали местные виадуки, все как один, узкие и неспособные выдержать вес пятнадцатитонного «Урала». Переправа через Виселу не отняла много времени. Гораздо больше заняла распаковка и упаковка понтона, навеска на него двигателя, снятие оного и прочая техническая ерунда.
Неподалеку несколько польских шляхтичей наблюдали за форсированием реки необычным кортежем, но подойти не решились. Завершив переправу, «посольский поезд» отправился дальше на запад.
– Эх, ребята! По такой гадской дороге я, честно говоря, еду впервые! – говорил Витек Плятковский сидящим в кабине его «Урала» Саше Кимарину и Андрею Лазаренко.
– До автобанов еще лет шестьсот, – отозвался Кимарин, – а не то бы мы мигом!
– Сколько топлива лишнего вылетает в трубу! – горестно вздохнул Андрей, – «Урал» и так жрет сорок четыре литра на сотню, на по такой дорожке – все шестьдесят.
– Мужики, порежьте сала! – умоляющим тоном произнес Витек, лихо крутивший баранку, – у меня от ваших разговоров слюнки текут.
– Коллега, обратился к Андрею Кимарин, – привяжите этому обжоре слюнявчик! Держи, Виктор!
Он протянул водителю бутерброд с огромным ломтем свинины.
– Ты в Париже всех свиней перетрескаешь! Экий парадокс! Фамилия – польская, а сало лопает, как истинный хохол.
– Да не хохол я! – оправдывался Витек, но как увижу что-нибудь вкусное – сразу урчит в животе.
– Тоже мне вкуснятина – сало! – хмыкнул Лазаренко, – может майонезику подбавить для лучшей вкусовой гаммы?
– Майонезику себе в компот капнешь! – беззлобно отбрехивался Плятковский, – для гаммы.
Караван трясся по земле польской, оставляя за собой запах выхлопа и следы от колес. На протяжении всего длительного и непростого пути «из лохов во французы», так окрестил сей анабасис Булдаков, люди встречались крайне редко, так что ориентироваться приходилось по картам двадцатого века старушки Земли, оказавшихся весьма приблизительными в этой реальности. Старший прапорщик Мухин изобрел инструмент, с помощью которого, как он уверял, можно было делать привязку к картам, но вскоре выяснилось, что лучше всего этот прибор вскрывает консервы. Проведав о таком утрировании его военного опыта, Мухин орал из раскрытого окна в зимний лес протяжно и неистово. Он успокоился только получив в свои цепкие ручонки фляжку со спиртом.
– Леня! – окликнул его Булдаков на привале, – сколько в тебе лошадиных сил?
Мухин поскреб небритый подбородок, разгладил мешки под глазами, и глотнул из фляжки для создания некоторой паузы.
– Смотря для чего, – наконец изрек он, – если землю пахать, то лошади здесь – полный приоритет. А вот ежели водку трескать, то тут ни одно копытное за мной не угонится!
– А если с женщиной? – лукаво глянул на него Олег Палыч?
– Вы, товарищ подполковник, путаете символику с атрибутикой, – старший прапорщик высморкался и погладил чресла, – у меня с моим партнером договоренность: он не тягает меня по бабам, а я не околачиваю им груши. Каждому свое.
– Не понял, – признался Булдаков.
– Одному дано жрать водку, другому – ублажать дочерей Евы, а третьему – превращать воду в вино. А четвертый сидит в бочке, покуривает, пьет пивко, и в ответ на недоуменные взгляды сограждан выставляет самый главный американский палец и, при каждом восходе солнца провозглашает: Lecken sie mir Arsch!
– Упанишады? – осведомился полковник.
– Евангелие от Иуды Искариота, – ответил Мухин, снова высморкался и приложился к фляжке. Булдаков пытливо взглянул на него.
– Что-то я не пойму, Иваныч. Ты философ или алкоголик? – Мухин икнул.
– Все философы либо алкоголики, либо сумасшедшие. Чтобы не сойти с ума я потихоньку общаюсь с Бахусом.
– Удобная позиция, – одобрительно сказал Булдаков, – я, господин мыслитель, вообще-то, подошел посоветоваться. Сколько, по-твоему, нам еще жарить до Парижа? Уже десятый день трясемся.
– Еще суток пяток, – зевнул старший прапорщик и почесал ухо, – Европа – она не такая уж и маленькая, как на глобусах рисуют. Заметил: дороги стали лучше, мосты каменные появились. Я, Палыч, вздремну чуток. Когда появится Эйфелева башня, разбудите.
– Ишь ты, как тебя разобрало! – подумал подполковник и, молодецки гаркнув, отошел по нужде.
Лесное эхо уже привычно отозвалось матерщиной и заглохло через пару минут.
– Восьмое чудо света, – раздался над ухом его голос жены. Сделав вид будто рассматривает раскидистый платан, он обернулся. Передним стояла улыбающаяся Светлана.
– А это ты! – выдохнул он, – а я тут, понимаешь, на дерево загляделся! Чудное такое. Интересно, как называется?
– Которое? – невинно спросила жена, – которое поливал, или на которое засмотрелся?
– Мн-э… Оба!
– То, что дерево – платан, а то, которое другое – жимолость. Хотя оно и не дерево вовсе… А уж после подполковничьего душа и вовсе! – Олег Палыч открыл рот для оправдания, но она приложила палец к губам.
– Тс! Я все понимаю. Тебе иногда необходимо уединяться, дабы «отправлять естественные надобности», – подполковник ошарашено глянул на нее.
– Ну ты даешь, старушка! Проницательна, как Барбаросса, красива, как Клаудиа Шиффер, умна, как Альберт Эйнштейн и неуязвима, как Герберт Карл Фрам!
– Какой такой Герберт Карл?
– Ну, ты его знаешь под именем Вилли Брандта.
– Что-то тебя на Германию потянуло? – недоумевала Светлана.
– Мы ведь в Германии, либо приблизительно там, где у нас должна быть Германия? Так?
– Не путай порнографию с детскими комиксами, дружок. На этом месте у нас отроги Альп, а страна эта в наше время называлась Австрией. Где-то неподалеку родился Арни Шварц – величайший Терминатор всех времен и народов.
– Так бы и сказала! – буркнул подполковник, – я не географ. Я – внук тех, чьи копыта в сорок пятом будут топтать эту землю. Кстати, ты осведомлена, что на этой землице аборигены выращивают по четыреста центнеров с гектара картофеля и по восемьдесят – пшеницы?
– Пшеницы – вполне возможно, а вот насчет картофеля не уверена… Погоди-ка? То, что ты не географ – это и козе понятно, а вот откудова ты таких агрономических познаний нахватался? Это мы сейчас разъясним! Кайся, кобель! – Светлана приставила к мужниной генитальности ствол АКСУ, – к этой сучке, Худавой, таскался? Кайся, самец, а не отстрелю тебе сейчас одну звездочку нахрен!
– Убери ствол, пузатая! – зашипел Олег Палыч, – на кой мне сдалась Сонька, когда есть ты?
– Пузатая? – задохнулась от возмущения Светлана и отвела автомат, – да я еще и полнеть не начала!
Булдаков взял супругу за руку и повел к биваку, по дороге громко сетуя на судьбу.
– Ясный мой свет, я не устаю поражаться вашей сестре. Правильно сказал Шерлок Холмс, что правило Штирлица в данном случае не действует.
– Не так быстро, – попросила запыхавшаяся Светлана, и он сбавил шаг, – я, мой дорогой, вроде как и не совсем дура: два высших образования имею; но порой я теряюсь в твоем словоблудии, как лошадь Пржевальского в музее боевой славы имени С.М. Буденного. Слова понятны, а смысл теряется. Как тебе это удается, хотела бы я знать? Тебе бы быть военным атташе в какой-нибудь маленькой кокосовой республике, желающей получить в МВФ кредит на сумму в полтора триллиона долларов.
Олег Палыч щелкнул супругу по упругому носу.
– А я, дитятко, и есть атташе. Только триллионов не требую. Нахрена они? – Светлана скосилась на него, – а насчет остального… У товарища Булдакова есть два железных правила: никогда не вступать в словесную перепалку с женщиной, но если хочешь, чтобы последнее слово осталось за тобой – скажи ей то, что она не в силах понять ввиду своей женской логики. Умная женщина никогда не признается, что не поняла ответа, задумается. И в этот благоприятный момент нужно вежливо приподнять шляпу и удалиться победителем.
Минуту они шли молча. Уже показался в просвете кустарника снимающийся лагерь, как жена не выдержала:
– Ладно! Пусть я буду дурой! Что ты имел ввиду?
– Второе. Если женщине непонятно, что сказал муж, то она любым способом это узнает.
– Какими?
– Да любыми! Подпоит, пригрозит, соблазнит, в конце концов, настучит в партком. Слушай сюда: Штирлиц сказал, что всегда запоминается последнее слово. А Шерлок Холмс утверждал, что поступки женщины не подвластны никаким законам.
– И что?
– Из всего моего объяснения ты запомнила лишь последнее слово: «пузатая», а остальные пропустила мимо ушей. Таким образом, ты уже не помнишь, из-за чего рассердилась на меня…
– Неправда! – горячо запротестовала Светлана, – я все помню! А о чем мы говорили?
– Вот видишь, – улыбнулся муж, – но как ни странно, ты совершенно успокоилась. Парадокс! Нет, все-таки правило Штирлица частично верно даже в такой неоднородной и непостоянной среде, как логика женщины!
– Ты, хороший мой, таки просто генератор идей! На этих твоих парадоксах можно докторскую по психологии защищать, а ты выдал на гора, и забыл.
Олег Палыч обнял ее.
– Солнышко, ты смогла бы жить с логиком?
– Нет, конечно, – ответила она, – с придурком куда веселее!

* * *

– Растреклятая дорога! – матерился Витек Плятковский.
– Это не дорога виновата, это ты – шоферюга долбанный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59