– …и дать ему знать, что за его поступком последует неминуемое наказание, причем не где-то далеко, в загробной жизни, а здесь, на Земле, он дважды задумается перед тем, как сделает свой следующий ход. Да, я готов признать, что у нас были ошибки. Но это были маленькие ошибки, а вы, смертные, принялись раздувать из мухи слона. И этих ошибок могло не быть вовсе, если бы на самой ранней стадии процесса в него не вмешивались такие, как ты. Царская Россия была нашим самым перспективным проектом за все время существования генерального плана. Народ верил в возможность появления доброго царя, и мы готовы были ему такого царя дать. Царя, который был бы суров, но справедлив, наказывал и поощрял по заслугам и воздавал каждому свое. Который бы не отвергал веры в Бога и сам подавал бы своим подданным пример. И когда мы уже были готовы вывести такого царя на сцену, появился ты, с пламенным взором и лысиной, которую скрывал под кепкой, толкнул пару речей с броневика, и в стране вместо мира и порядка воцарился хаос. Мы убрали тебя до того, как ты успел натворить что-то большее, но время было уже потеряно, в умах воцарился разброд. И нам в спешном порядке пришлось выдумывать коммунизм, эту жалкую пародию на наш первоначальный замысел. Но те, кто пришел после тебя, развалили и его.
– Так я – Ленин?
– Нет, – сказал он, – ты не Ленин, но ты был Лениным в прошлом своем воплощении. Скагс не сказал тебе? Ничего удивительного, что он испугался. Потому что ни один здравомыслящий человек не хочет быть Лениным сейчас. Ты бы запаниковал и не пошел бы на сделку, которая продолжила бы цепь твоих воплощений.
– Кем я был еще? Вы можете назвать мне все мои воплощения?
– Пожалуйста, – сказал он. – Ты был Аттилой, вождем варваров, разрушивших Священную Римскую империю, самый первый наш проект. Ты был Робеспьером, утопившим монархическую Францию в крови. Ты был монахом, чье имя сейчас предано забвению, и твои проповеди, направленные против святой инквизиции, должны были собрать целые площади. Тебя сожгли на костре в тот раз, но и это тебя не остановило, и инквизиция пала.
– Они казнили невиновных.
– Они карали еретиков! Благодаря тебе и таким, как ты, никто сейчас не знает об истинных целях и методах инквизиции! Вы сделали кровожадных монстров из святых людей, настоящих праведников! Ты хочешь знать больше?
– Пожалуй, хватит и этого, – сказал я.
– А когда твоя душа возопила, не в силах больше продолжать эту бесконечную войну, сам Сатана явился к тебе и принялся увещевать. Я дам тебе отдохнуть, говорил он, я не буду использовать тебя в следующий раз, и ты спокойно сможешь принять решение. Но он солгал! Он всегда лжет! Он не оставит тебя в покое, и раз за разом ты будешь находиться внутри порочного круга, противостоя намерениям Неба, бросая оскорбление в лицо нашего Творца! Ты хочешь этого, смертный?
– Не надо только орать, – сказал я. – Как я понимаю, из ваших слов следует, что есть какая-то альтернатива. Я готов выслушать ваше предложение.
– Ты готов выслушать? Да после всего того, что ты сделал, ты должен молить меня о пощаде!
– Молить о пощаде не в моих принципах, – сказал я. – Или у вас есть что мне сказать, или нет. Говорите или уходите.
– Хорошо, – сказал он. – Я милосерден, в конце концов, ведь я – ангел, а ты – всего лишь заблудшая душа. Я готов сделать тебе предложение, удостоить тебя великой чести, которой удостаивались не многие смертные, а лишь самые достойные единицы. Но я готов сделать это для тебя.
– Нельзя ли без предисловия?
Он вонзил в меня столь яростный взгляд, что мне стало немного не по себе, и я задал себе вопрос, не слишком ли я рискую, дразня ангела. Но ангелы и демоны, вмешивающиеся в мою жизнь, мне уже, простите, до чертиков надоели, и терпеть их издевательства я более не был намерен.
– Я хочу склонить твою душу на сторону Добра и Света, – сказал он.
– Каким образом?
– Ты подпишешь договор, – сказал он. – Договор с нами, гораздо более редкий и ценный, нежели сделки, заключаемые с нашим врагом. И после своей смерти ты гарантированно попадешь на небеса, и тебе больше не придется прислуживать Врагу Рода Человеческого.
– Никогда о подобном не слышал, – сказал я.
– Лишь избранные удостаиваются такого предложения, – сказал он. – Тебе повезло.
– Все так говорят в последнее время, – сказал я. – Только вот сам я почему-то этого не чувствую.
– Ты станешь праведником и после смерти вкусишь райского блаженства, и жизнь твоя будет примером для остальных.
– Любопытное предложение, – сказал я. – А что будет в том случае, если я согрешу после подписания этого договора? Скажем, убью кого-нибудь, совершу прелюбодеяние или возжелаю вола ближнего своего?
– После подписания договора у тебя не будет физической возможности согрешить.
– Значит, – осторожно сказал я, – после подписания вашего договора я стану пацифистом, импотентом и дебилом?
– Ты станешь праведником!
– Простите, но в том, как вы это описываете, большой разницы я не вижу.
– Ты богохульствуешь, рассуждая подобным образом! – прогремел он. – И ты совершаешь еще большее богохульство, раздумывая над моим предложением больше одной минуты! Подписывай и спаси свою душу!
В тот же момент что-то хлопнуло и в воздухе перед моими глазами завис лист бумаги. Белоснежной такой бумаги с пылающими письменами. Текст был очень короткий, и к копии контракта предлагалась булавка. Очевидно, чернила оба ведомства использовали одни и те же.
– Простите, – сказал я. – Я не уверен, что готов к такому повороту.
Вот этого, наверное, говорить не следовало. Ангел и так находился на пределе своего терпения, и мой отказ немедленно подписать бланк соглашения стал последним перышком, сломавшим спину верблюду.
Азраель вскочил с дивана, словно подброшенный пружиной, и вырос в полтора раза. Одежда жалобно треснула и слетела с его мускулистого и поджарого… покрытого белоснежными, как из рекламы «Тайда», перьями. Ангел развернул крыла, и в моей квартире ему явно стало тесно. Он повел рукой, и вдруг в ней оказался огромный меч, пылающий огнем. От этого меча веяло таким жаром, что меня сразу же бросило в пот.
– Подписывай, – сказал ангел. – Подписывай – или распрощайся со своей жалкой жизнью.
– Вы не имеете права, – сказал я, понимая, насколько жалобно и жалко это звучит. Что такое права какого-то смертного для настоящего ангела с белоснежными крылами и огненным мечом?
Окно было вынесено вместе с рамой, и ангела окатило стеклянными брызгами. А в комнате стало еще теснее, ибо теперь в ней возник еще и Скагс. И тоже в своем настоящем обличье. Очевидно, время маскировки прошло.
– Нет, – сказал он, – Азраель, мы так не работаем. Суть искушения состоит в том, чтобы сделать предложение, предложение, от которого можно отказаться.
В воздухе хлопнуло еще раз, и рядом с Азраелевым контрактом появился договор Скагса. На темной бумаге с черными письменами, и булавка была более темной, очевидно, от долгого использования.
– Азраель, – сказал Скагс, – ты сейчас покушаешься на самое святое, на самый драгоценный дар, который твой шеф даровал смертным. На свободу выбора.
– Как это? – удивился Азраель. – Ни на что я не покушаюсь. У него бездна свободы выбора. Он может подписать мой контракт, он может подписать твой контракт, и он может немедленно умереть. Так что у него есть целых три варианта, и он может выбрать любой из них. Пусть выбирает.
– Смерть не должна быть альтернативой такого предложения, – сказал Скагс, и в его руке появился огромный топор. Черный, от лезвия которого исходило зловещее зеленоватое свечение.
– И это говоришь мне ты?
– Да, – сказал Скагс. – Я – демон, и я всегда соблюдаю правила игры. А вот ты ведешь себя не так, как должен вести себя ангел.
– Не дело демона – учить манерам самого Азраеля!
– Мы делаем предложение, – сказал Скагс. – Мы настойчивы, мы увещеваем и уговариваем, мы приводим в свою пользу различные доводы, мы соблазняем и развращаем. Но мы не заставляем клиента подписывать договор силой.
– Значит, пришло время изменить правила игры.
– Не в твоих силах сделать это.
– Хочешь посмотреть? – зловеще спросил ангел. – Тогда отойди в сторонку и не мешай мне разделаться с этим смертным.
– Я не могу тебе этого позволить, – сказал Скагс.
– Ты собираешься защищать этого смертного? – спросил Азраель.
– Нет, – сказал Скагс. – Я не собираюсь защищать этого смертного. Но я буду защищать его право на выбор и вместе с тем право на выбор всех смертных этого мира.
– Дадим же ему последнее слово, – сказал Азраель. – Итак, мальчик, перед тобой две бумаги, и ты знаешь последствия любого твоего хода. Какую ты подпишешь?
– Никакую, – сказал я.
– Почему? – Этот изумленный вопрос они задали дуэтом.
– Потому что это неправильно, – сказал я. – Вы говорите, что жизнь – это игра, и я склонен с вами согласиться. Но какой смысл продолжать игру, зная, что результат предопределен? К чему жить, если заранее знаешь, что будет потом?
– В этой игре нет смысла, – сказал Азраель. – Есть только правила.
– К черту ваши правила и вас обоих, – сказал я с решительностью, которой от себя не ожидал.
И приготовился принять неминуемую смерть. Думаю, что своим отказом я разозлил и демона, доселе довольно миролюбивого, а ангел и так не пылал ко мне братскими чувствами с самого начала.

Архив Подземной Канцелярии
Мемуары демона Скагса
Запись три тысячи пятьсот пятая

Когда Гоша отказался от подписания обоих договоров, я понял, что стычки с Азраелем не избежать.
Вот здесь я хочу, чтобы вы поняли меня правильно.
Мне не нравился этот Гоша. Он был Разрушителем и знал об этом, однако отказывался делать следующий по логике вещей ход. Он знал, что своим отказом он подписывает смертный приговор себе, возможно, мне, а возможно, и всему миру, однако он это сделал. У него было право выбора, и он выбрал.
Но иногда я думаю, что он поступил правильно. Право выбора, на которое покушался Азраель, было даровано смертным с самого начала, и, если отнять его у смертных, апокалипсис мог свершиться в ту же секунду. Потому что никому не позволено покушаться на подарки Сами Знаете Кого.
Право выбора и душа – это то, что отличает смертных от прочих обитателей обоих миров. Азраель покушался и на то, и на другое, а подобные действия безнаказанными для мироздания пройти просто не могли.
Не думаю, чтобы Гоша понимал это в тот момент, когда отверг оба сделанных ему предложения.
Если бы он подписал договор со мной, он предал бы себя. Он не подписал ничего – и поставил под угрозу весь мир. Но в этом случае у нас еще был шанс – мизерный, но шанс – уладить ситуацию без Армагеддона.
А вот если бы он подписал договор с Азраелем, воспротивившимся воле своего начальства и бросившим ему вызов, апокалипсис был бы неминуем в ту же минуту.
Или если бы Азраель его убил. Потому что ангел не может убить смертного, не признанного грешником, а Гошу грешником при жизни никто не признавал. Нарушение любого закона мироздания ведет к апокалипсису. Это я сейчас так думаю.
Тогда подумать я просто не успел. Передо мной был разъяренный ангел мщения с огненным мечом в руке. Не самое подходящее время для теологических изысканий.
Но Гошу надо было спасать, спасать любой ценой. Иначе всему миру хана. А для продолжения нормальной жизнедеятельности Гошиного организма в этом помещении был один явно лишний ангел с мечом.
Поэтому я бросил топор, точнее, не бросил, а выпустил из рук и позволил ему упасть, а сам прыгнул на заносящего меч Азраеля, нырнул под удар, схватил ангела поперек туловища и выкинул в окно.
Там он и остался. Три взмаха крыльями вернули его на высоту нашего этажа.
С каждым взмахом Азраель увеличивался в размерах, словно не крыльями махал, а невидимым насосом себя накачивал. И остановился он, только достигнув размеров пятиэтажного дома.
И это все на улице, в разгар рабочего дня.
Естественно, смертные не могли сего факта не заметить, а заметив, не могли не отреагировать. И отреагировали они совершенно правильным образом, лучшим, какой можно было придумать в тот момент. Примерно так же люди в Нью-Йорке реагировали на приплывшую в их город Годзиллу.
То есть они побросали все свои дела, машины и жилища и бросились врассыпную. Кто молча, кто с визгом. А умнее тут и придумать ничего нельзя.
Я высунулся в окно.
– Слышь, – сказал я, – я так понимаю, что ты настроен подраться?
– Да! – прогремел он.
– Никогда ничего не имел против хорошей драки, – сказал я. – Но ведь для дуэли есть свои правила. Прими свой нормальный размер, выйдем в другое измерение и изметелим друг друга до потери пульса.
– Здесь и сейчас.
– Ты отдаешь себе отчет, что, если мы с тобой схлестнемся в мире, да еще и в боевых воплощениях, погибнет куча смертных?
– Они умрут, а Суд определит, кто был праведен, а кто грешен, – сказал он. – Мне нет до них никакого дела!
Вот так вот. Если у нас теперь ангелы так рассуждают, то я уж совсем в этой жизни ничего не понимаю. Но выбора не было, поэтому я поднял с пола свой топор и вылетел Азраелю навстречу, по ходу принимая свой боевой облик, который когда-то обращал в бегство целые армии.
Давненько я этим не занимался, но такие навыки никогда полностью не исчезают. И когда мы сравнялись в размерах с разбушевавшимся ангелом, я уже точно помнил, как, что и когда следует делать.
Перевести бой в иное измерение, специально для таких боев предназначенное, у меня никакой возможности не было. Чтобы минимизировать урон среди смертных, мне следовало вернуть Азраелю его нормальные размеры. Было у меня для этого случая соответствующее заклятие, но для того, чтобы оно вступило в силу, ангельская кровь должна была смочить лезвие моего топора.
Азраель начал махать крыльями, как налетевший на огонь свечи мотылек, и резко ушел вверх. Я отправился за ним, но не столь быстро. Мне, старому демону, торопиться некуда. Пусть нападает, когда сочтет нужным.
Он выбрал идеальную позицию, зайдя со стороны солнца. Белоснежный ангел на фоне ясного неба, да еще и заходящий с солнечной стороны, практически не виден, так что я едва не прозевал момент атаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70