– У меня все равно в Москве дела.
– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – сказал я.
Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.
– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.
– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».
– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.
– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.
– Буду, – сказал я.
Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.
– Что пьешь?
– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.
Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.
– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.
Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.
– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.
– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.
– У тебя проблемы? – спросил Геныч.
– Нет, а с чего ты взял?
– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.
– А может, мне хорошо, – сказал я.
– Не похоже, – сказал он.
– А ты почему пьешь?
– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.
– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.
– А финансовые?
– Грех жаловаться.
– Личные?
– В смысле?
– В смысле жениться тебе надо.
– Пошел ты, – сказал я.
– Я-то пойду, – сказал он. – Я туда уже не один раз ходил, и, скажу я тебе, ничего интересного там нет. А жениться надо.
– Смысл?
– А фиг его знает, – сказал Геныч, хватая бутылку. –Так принято почему-то. Еще пить будешь?
– Пожалуй, воздержусь, – сказал я.
– Уважаю, граф, – сказал он. – Умеете вы вовремя останавливаться. А я буду.
Он вылил в свой стакан остатки коньяка, произнес:
– Чтоб они сдохли, – и опрокинул коньяк в глотку. На этот раз даже занюхивать не стал.
– Пойдешь ко мне работать?
Не, – сказал я. Этот вопрос мы с ним обсуждали не единожды и даже не дважды. – Шеф мой слишком меня ценит.
– Я тебя тоже ценить буду, – сказал он. – Твой агрегат там стоит?
– Мой.
– Как жизнь-то тебя скрутила.
– Поддерживаю отечественного производителя.
– А у меня бы уже давно на приличную тачку заработал.
– Это тактический прием.
– А, – сказал он. – А говоришь, проблем нет.
– Геныч, – сказал я, – моя проблема носит трансцендентальный характер.
– О как, – глубокомысленно сказал Геныч. – Какие мы с утра пораньше корки-то мочим, а? Можешь рассказать все своему гуру. Он эти транец… кране… короче, педерастические эти проблемы, как два пальца об асфальт.
– Это ты, что ли?
– Ага. Только я на трезвую голову не могу. Милейшая!
Явившаяся на вопль официантка действительно была достаточно милой. Точеная фигурка, стройные ноги. Геныч ущипнул ее за… фартук.
– Коньяку, – сказал он. – Скажи Тиграну, лучшего коньяку.
– Конечно, – сказала она и удалилась, виляя… фартуком.
Я налил себе полный стакан минералки. После опохмелки в голове прояснилось, но, как говорит народ, «трубы горели».
– С наилучшими пожеланиями от Тиграна Нахапетовича, – сказала официантка, ставя перед Генычем бутылку армянского.
– Ему прямой в ту же область, – сказал Геныч. – Милейшая, как тебя зовут?
– Марина.
– Мариночка, – сказал Геныч. – Хочешь большой и чистой любви?
– А кто же ее не хочет-то?
– Приходи сегодня вечером на сеновал… Хотя где я тебе посреди города сеновал найду? Короче, приходи сегодня вечером куда-нибудь. Я там обязательно буду.
– Все вы так говорите, – сказала Марина, открывая бутылку.
– Гусары не врут, – сказал Геныч.
– А вы – гусары?
– Ага, – сказал Геныч. – Мы вот с ним, – он ткнул пальцем в меня, – незаконные дети поручика Ржевского.
– Оба?
– Оба. У поручика Ржевского было много незаконных детей. Это у него законных не было.
– А если я тоже?
– Что тоже?
– Тоже незаконная дочь этого поручика?
– Не может быть, – сказал Геныч.
– Почему?
– Потому что тогда я не смогу за тобой приударить, – сказал Геныч. – Не могу же я ударять за сестрой. Или могу?
– Не можешь, – сказал я.
– Вот и я говорю, что не могу. Так что никакая ты не дочь. Позвони мне, номер у твоего начальника есть.
– Обязательно, – сказала она и удалилась.
Геныч набулькал себе еще стакан, провозгласил свой обычный тост и выпил. Учитывая, что он не просыхал всю ночь, мне оставалось только удивляться, куда это столько влазит.
– Говори, сын мой.
– О чем?
– О проблеме.
– Да это и не проблема в общем-то, – сказал я. – Просто… Вот ты, старый и мудрый, скажи мне: в чем смысл?
– Смысл чего?
– Всего, – сказал я.
– А, – сказал он. – Вот, значит, оно как.
– Да.
– Смысл всего? Философом решил заделаться, значит.
– Типа того.
– Смысл жизни, – сказал Геныч, – состоит в том, чтобы жить.
– А дальше?
– А дальше – хрен его знает. Сдохнем – увидим.
– И все?
– Все, – сказал он серьезно. – Слушай, братан, если ты задаешься таким вопросом, значит, тебе повезло. Это, знаешь ли, для многих является роскошью. Для большинства работяг смысл жизни – заработать себе бумажек на жизнь. На еду, на старую машину и ее ремонт, на подъем детей, на квартиру, на новый холодильник. У них нет времени еще и спрашивать: зачем? Вот ты. Ты родился, учился, вырос. Ты работаешь, рубишь реальное бабло. Ездишь на новой машине, живешь тоже не на вокзале. Ты можешь расслабиться, можешь выпить, покурить, поговорить с интересным человеком, то есть со мной. Многие не могут и этого.
– Значит, смысл в деньгах?
– Деньги – грязь, – сказал Геныч. – Правда, грязь целебная и полезная. Но все равно грязь. Жить можно и без нее. Смысл жизни, он ведь разный и у каждого свой. У каждого человека, у каждого времени, у каждой страны. Вот в Америке все построено на бабках. Им просто, у них души нет. А у нас – гребаная русская ментальность, которую умом не понять, штангенциркулем не измерить. У пещерного человека смысл был такой – завалить мамонта, увернуться от когтей саблезубого тигра и дожить до вечера. У коммуниста – я имею в виду реального, красного коммуниста, а не теперешних, бледно-розовых – смысл жизни был в построении светлого будущего для всех. У капиталиста смысл в построении светлого будущего для одного конкретного человека – для себя.
– А у тебя какой смысл?
– У меня смысл жизни в самой жизни, – сказал Геныч. – Мне, видишь ли, сам процесс нравится. Он меня буквально завораживает. До смерти.
– То есть?
– Ищи, – сказал Геныч. – Может, твой смысл в бесконечном поиске.
– Утешил, нечего сказать.
– Философия не дает однозначных ответов, – сказал Геныч. – Ты хочешь, чтобы тебе все на блюдечке выложили? Вот ты, Вася Пупкин, вот твое свидетельство о рождении, а вот приложенная к нему памятка со смыслом жизни. Так ты хочешь?
– Так было бы проще.
– Так было бы скучно, – сказал Геныч.
У меня зазвонил телефон.
– Извини, – сказал я Генычу. – Алло.
– Гоша? – Это был Серега. Голос у него был мутный.
– Он самый, – заверил я.
– Как ты после вчерашнего?
– Похмелился уже, – сказал я.
– Я тоже, – сказал он. – Слушай, я чего звоню. У меня тут фигня какая-то в кармане, круглая, блестящая, но на деньги не похожа. Может, твоя?
Я прикинул, что бы это могло быть.
– Вряд ли.
– А, – сказал он. – А я думал, может, плата какая материнская или еще что.
– Я – компьютерщик, – сказал я, – но запчасти я с собой в карманах не ношу.
– Понял, – сказал Серега. – А где я тебя вчера потерял?
– Не помню, – признался я.
– Понял, – сказал Серега. – Ладно, я сейчас спать лягу. Ты не теряйся, ага?
– Ага.
– Ну пока.
– Давай.
Он отключился.
– Вот, – сказал Геныч. – О чем это мы?
– О смысле.
– Ага. – Он еще выпил. – Вот у бандитов жизнь насыщенная, и смысл такой же, как у пещерного человека. Дожил до вечера – уже хорошо. Иди в бандиты.
– Так ведь грохнут.
– Нас всех когда-нибудь грохнут, – оптимистично сказал Геныч. – Меня из пушки, тебя из рогатки. Кстати, а на чем я домой поеду? Лева-то смотался. Где транспорт взять?
– Возьми такси.
Я, – веско сказал Геныч, – десять лет назад дал себе слово, что в автомобиль отечественного производства больше не сяду. Меня из этой консервной банки в прошлый раз еле выковыряли. В «волге» я не поеду, однозначно. Там жизненного пространства мало.
– Хочешь, я тебя отвезу?
– У тебя тоже транспорт отечественный, – сказал он. – Кроме того, ты пьяный. А я с пьяными по Москве не езжу. У меня принцип. Где моя мобила?
Из извлек из кармана «Моторолу» размером не больше ногтя на его большом пальце, потряс и сунул обратно.
– Батарейки сели, – сказал он. – Мы с пацанами, которые в бане остались, всю ночь песни пели. Драгоценная, телефон!
– Возьми мой, – сказал я.
– Ага, – сказал он. – Как я разговариваю, у тебя никаких денег не хватит.
– Сию минуту, – сказала официантка, исчезая за занавеской и возвращаясь с «трубой» в руке. – Тигран Нахапетович просил передать, что для конфиденциального разговора вы можете воспользоваться его служебным кабинетом.
– Передай Тиграну Ахарпетовичу, что я в его клоповник в жизни не войду! – гаркнул Геныч, свободно шлепая официантку пониже спины. Его толстые, как сосиски, пальцы быстро и привычно нащелкивали номер на малюсеньких по сравнению с его лапой кнопочках. – Вовчик, приезжай за мной через часик в «Дрова». Как какие «Дрова»? Ты что, адрес кабака моего любимого забыл? Знаю, что он в Москве, мозги свои последние не пропил еще. Чего? Ты что, все еще в Питере? Начальство, значит, в Москве, а ты в Питере? Ну и что, что вечером я никуда не собирался? Мне надо было, а тебя под рукой не было, дрых, собака. Ладно, я сменщику твоему звякну, а ты чтоб завтра к утру был тут как штык, сечешь? Знаю, что сечешь. Разгильдяй. Совсем от рук отбились, – сказал он мне. – Не следят за перемещением начальства, а что они должны делать? Желания его, то есть мои, угадывать!
– Твои желания угадывать просто, – сказал я. – Выпить, пожрать…
– И потрахаться, – сказал Геныч. – Самвел? Самвел, это я. Я в Москве. А Вовчика нет. Я колымагу твою терпеть не могу, но заезжай за мной в «Дрова» прямо сейчас. Когда будешь? Лады.
– Никто не хочет работать? – спросил я.
– И не говори, – сказал Геныч. – Может, пойдешь ко мне все-таки?
– Извини.
– Ну нет так нет, и нечего орать, – сказал он. – Слушай, ты ищи смысл-то, ладно? Найдешь, мне позвони.
– Обязательно, – сказал я. – Тебе первому и позвоню.
– Ага, – сказал Геныч. – Слушай, тема такая. Никому веры нет. Беспредел потому что. Приходит ко мне как-то зять. Муж сестры, он ведь зять, верно? Говорит, Геныч, есть тема реальная, дай шестьдесят, через полгода верну девяносто. Я дал, мне не жалко. Проходит полгода, звоню, где бабки, спрашиваю. Он говорит, попал я, нету бабок. А сам только из Италии, с курорта вернулся, загорелый, как черт, тачку новую купил и дом за городом построил. Я думаю, ладно, подожду, а чего делать, родственник. Жду, жду, год жду, полтора жду, и начинают меня терзать смутные сомнения – а не дурак ли я? А что делать? Родственник. Бандитов не пошлешь, перед сестрой неудобно, тем более вдруг овдовеет, опять мне на шею сядет. Опять жду. Еще через год задолбало меня это все, послал я бригадку ребятишек, поспокойнее выбрал, чтоб сначала разговаривали, а уж потом с двух стволов шмаляли, и что ты думаешь: чем дело кончилось? Выбили сорок пять, тридцать мне отдали, пятнашку себе за хлопоты оставили. Вот оборот клевый, а? Вкладываешь шестьдесят, через три года получаешь тридцать, а нервов портишь немерено. Такие дела. И ты знаешь, главное что? Ну ладно бы, сука, действительно бы он попал, так нет же. Бабки в карман – и крестись оно все конем. Не думают люди о будущем. Сидит теперь в своем доме, комнаты на лето сдает. Приходил ко мне, возьми, говорит, Геныч, на работу. Я ему говорю, ты жулик, а мне жулики не нужны. Я сам жулик, мне меня в фирме одного хватает. Наглости набрался, а? Меня на бабки кинул, и ко мне на работу.
– Скажи еще спасибо, что он на твои бабки тебе же киллера не подослал.
– Мозгов не хватило, – сказал Геныч.
Или храбрости, подумал я. Связываться с Генычем было опасно. Он был милым и приятным парнем в общении, но в деловых кругах имел репутацию матерого волка. У него были обширные связи в криминальных, экономических и политических кругах, он даже был вхож в аппарат президента, а дверь в кабинет Лужкова открывал ногой По слухам. Поскольку я не был вхож в кабинет Лужкова, воочию я эту сцену наблюдать не мог. (Примеч. Гоши.)

.
Геныч очень не любил разборки, но если уж допекало, то мог собрать такую команду, что даже солнцевские в самом своем расцвете откатывали с вежливыми извинениями.
– А это ты мне сейчас к чему рассказал, а?
– Да все к тому же. Вот какой у моего зятя смысл в жизни? Какая цель?
– Не грузи меня, – сказал я.
– Кто первый начал? Смысл жизни ему, видите ли, подавай. Поел – хорошо, выпил – спасибо, денег срубил – большое спасибо, потрахался – «объясните, за что мне такое счастье». Живи и радуйся.
– Угу.
За окном мелькнул огромный черный силуэт бронированного «Форда Экспедишн», который с трудом продирался сквозь стоящие на обочине автомобили.
– За мной приехали, – радостно сказал Геныч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70