Азраель. Нормально. Я и так уже на много уступок пошел. Если твои демоны так хороши, как ты говоришь, тебе волноваться не о чем.
Асгарот. Ладно, согласен.
Азраель. Для того чтобы был зачтен выигрыш, надо будет искусить всех четырех. Упустите хоть одну душу – проиграли, ясно?
Асгарот. Само собой. Я подготовлю детали договора к следующей нашей встрече. Скажем, завтра?
Азраель. Лады.
Асгарот. Остался еще один необсужденный момент, который может иметь решающее значение. Кто будет искушать?
Азраель. Это я сам выберу. А то пошлешь кого-нибудь из своих спецов, Змия того же. У вас ведь все прошли начальную подготовку?
Асгарот. Естественно.
Азраель. Оставь место в договоре для того, чтобы вписать имя исполнителя. Я его тебе завтра назову.
Асгарот. Полагаюсь при этом на ваш здравый смысл.
Азраель. А то как же. Ладно, бывай, Асгарик, до завтра.
Асгарот. В то же время?
Азраель. Разумеется. Бывай, демон. (Улетает.)
Асгарот. И вам до свидания, милостивый государь. Похоже, я влип. (Улетает.)

Архив Подземной Канцелярии
Мемуары демона Скагса
Запись три тысячи четыреста восемьдесят вторая

Как я уже неоднократно упоминал в своих записях ранее, внешний круг ада – самое скучное место нашего ведомства, чему я по-прежнему несказанно рад.
Скука – это то самое чувство, которое смертные не умеют ценить. Они предпочитают жить интересно, бурно и насыщенно, упуская при этом из виду тот факт, что такая жизнь быстротечна, а в конце ее… либо мы, либо – они. И уж тогда смертные познают настоящую скуку в полной мере, ад вряд ли можно назвать приятным местечком, и мне доводилось по служебным делам бывать в командировках в раю, так что могу сказать: там немногим веселее.
Правда, у нас обычно собирается более интересная компания.
Тот день начался как обычно. Я вылез из своей типовой однокомнатной берлоги рядом с озером, наполненным кипящей серой, взмахнул три раза крыльями и влился в нестройный поток летящих на работу демонов. Начиналась дневная смена.
Можно было, конечно, дождаться транспортного демона, но я, признаться, общественного транспорта не люблю. Там всегда тесно, накурено и, что самое главное, все время присутствуют одни и те же лица, которые травят одни и те же анекдоты, приевшиеся еще двести лет назад. Гораздо приятнее (и быстрее) лететь при помощи собственных крыльев, подставляя лицо потоку зловонного воздуха, ощущать прежнюю мощь своих мышц и хоть на миг почувствовать себя молодым, полным амбициозных планов и стремлений. Ностальгия – свойство демонов, которым перевалило за три тысячи лет.
По пути я встретил суккуба, который из уважения ко мне сразу же превратился в весьма привлекательную демонессу. Я поравнялся с ней, и мы игриво переплели свои хвосты.
– Как дела, старый развратник? – поинтересовалась она.
– Как обычно, – сказал я. – А как ты?
– Чахну с тоски, – призналась она. – Уже лет двести на Земле не была.
– А что так? – спросил я.
– Не посылают. Лимит душ, говорят, и так превышен, размещать не успеваем. Чтобы практику не потерять, уже бесенят из третьего круга совращаю.
– Не думаю, чтобы они были против.
– Они-то не против, и в этом самая пакость. Скажи, какое же это на милость совращение, если жертва с самого начала настроена поразвлечься?
– Тяжело, – посочувствовал я.
– А сам по старым дням не скучаешь?
– Не особо, – сказал я. – Моя профессия была не столь приятна, как твоя.
– Извини, – сказала она. – Я совсем забыла.
– Да ничего, – сказал я. – Я уже и сам забываю.
– Встретимся вечером? Или после работы ты занят тем же, чем и большинство демонов твоего возраста? Кропаешь воспоминания…
– Кропаю потихоньку, – сказал я. – Но против встречи с такой привлекательной дамочкой ничего не имею.
– Ну вот, – огорчилась она, – опять облом. Я думала, ты будешь против, и я заявлюсь к тебе в полном боевом снаряжении, готовая к тяжелой, изнурительной борьбе…
– Хм, – сказал я. – Как-то не сообразил. Кстати, только что вспомнил, я сегодня не могу. У меня чрезвычайно важная встреча…
– Вижу, что ты врешь, старый греховодник, а все равно приятно.
– Нет, правда, – сказал я.
– Встретимся вечером, – сказала она.
– Меня может не быть дома.
– Чао, крошка, – сказала она, взмахивая крылом и забирая влево. – Увидимся!
– Прощай, – сказал я.
Суккубы не любят, когда им говорят «до свидания». «До свидания» выражает надежду на следующую встречу, а истинное удовольствие для суккуба – не просто оказаться в вашей постели, а сделать это вопреки вашему желанию. Последние восемьсот с лишним лет я трудился во славу ада на одном и том же месте. Не сказать чтобы работа была очень интересной, но каждый день я по долгу службы встречался с разными душами, иногда даже попадались очень любопытные экземпляры.
Я залетел в окно своего кабинета, сложил крылья, уселся за стол и включил кофеварку. Сразу же послышался робкий стук в дверь, наверное, там уже целая очередь. Мертвые любят заявляться с утра пораньше.
– Войдите, – сказал я, и вошел первый экспонат.
При жизни он был видным мужчиной и преставился лет в сорок. На нем был призрак синего делового костюма и галстука с изображением американского флага. Не люблю американцев. Даже здесь они считают себя хозяевами, грешниками, простите за каламбур, первого сорта.
– Джон Смитсон, – представился он. – Тысяча девятьсот двадцать первый – тысяча девятьсот шестьдесят третий.
Не так уж я оказался далек от истины.
– Личный идентификационный номер?
– Три-четыре-пять-ноль-ноль-ноль-восемь-семь-шесть-шесть-один-два-два-девять-девять-три-три-три-три-четыре, – отчеканил он.
Из новеньких, подумал я, недавно из чистилища. Те, кто провел у нас много времени, уже не помнят своего номера. И нечасто приходят ко мне на прием.
– Жалобы, предложения, пожелания? – осведомился я.
– Жалоба, – сказал он.
– Вот так всегда, одни жалобы. – Я вздохнул, вытаскивая из секретера соответствующий гроссбух, разумеется, самый толстый. Мертвые любят пожаловаться, и каждую их жалобу, даже самую пустяковую, приходится регистрировать. В других кругах подобные мне бюрократы уже давно обзавелись компьютерами, но до нас эта тенденция докатится еще не скоро, вот и приходится иметь дело с бумажками. – Внимательно.
– Что «внимательно»? – не понял он.
– Слушаю вас внимательно, – пояснил я. Не привык он еще к нашему жаргону. – На что будете жаловаться?
– На режим, – сказал он.
– На режим так на режим, – сказал я. – Что не так с режимом?
– В моем личном приговоре указано, что в течение первых трех тысяч лет я должен принимать серные ванны, – сказал он.
– Приговоры выношу не я, – сказал я. – И обжалованию они, как вы знаете, не подлежат.
– Да, но дело в том, что с самого начала моего пребывания здесь я вынужден принимать ванны из кипящей смолы.
– Вот как? – спросил я. – А разве есть разница?
– И огромная! – с жаром воскликнул он. – После серной ванны гораздо проще отчистить костюм.
– Откуда вы знаете? – спросил я. – Если с самого начала принимаете только смоляные?
– Коллеги рассказывали, – сказал он.
– Вот так, значит, – сказал я, делая соответствующую пометку. – Вы пытались жаловаться по месту непосредственного пребывания?
– Да, конечно, и не один раз.
– И что вам ответили?
– Что серу не завезли.
– Бардак, – пробормотал я. – Кто ваш куратор?
– Демон третьего уровня Бельфгор.
– Знаю такого, – сказал я. – Уже не первая жалоба на этого индивидуума.
– Так вы примете меры?
– Конечно, – сказал я. – Будьте уверены, я отправлю соответствующий запрос в отдел снабжения в ближайшие сто лет. И если в ответе будет сказано, что смола прибывает регулярно и речь идет о нецелевом ее использовании, то я буду вынужден принять самые строгие меры. Вы свободны.
– Сто лет? – опешил он.
– Сто лет, – подтвердил я.
Видно, господин Смитсон еще так до конца и не понял, куда он попал, и не представляет, как здесь делаются дела.
– Но это же очень долго, сто лет, – сказал он.
– Куда вам спешить? – спросил я. – У вас впереди – вечность.
– Вечность, – пришибленно повторил он.
– Вечность, – подтвердил я. – Следующий!
– Я буду жаловаться, – сказал он. – Я свои права знаю.
– Жалуйтесь, – согласился я. – Только хочу вас предупредить, что сроки рассмотрения жалоб нижестоящей инстанцией измеряются тысячелетиями.
– Я этого так не оставлю!
– Как вам будет угодно.
– Я до самого верха дойду!
– Низа, – поправил я.
– В смысле?
– У нас тут перевернутая вертикаль власти, – сказал я. – Вы сейчас как раз на самом верху.
– Не важно! – крикнул он. – Я все равно со всеми вами разберусь, мерзавцы!
– Вы покинете мой кабинет сами или мне вызвать охрану?
– Пошел ты, – сказал он, но пошел сам.
Попытался хлопнуть на прощание дверью, но это у него не получилось, ибо она открывалась в обе стороны.
Я налил себе кофе, сделал пометку относительно Бельфгора и его махинаций, но убирать гроссбух не стал. Насколько я знаю природу грешников, он мне сегодня еще не раз понадобится.
Следующим был мой старый знакомый, Пандуикс. С нами он уже не первую сотню лет, и все равно время не отбило у него привычки жаловаться. Склочная душонка, надо сказать.
– Здорово, – сказал он.
– Привет. – Говорить о здоровье с мертвыми не очень-то вежливо. – С чем на этот раз?
– Ты же знаешь, тварь, кто я такой?
– Знаю, – сказал я. – Пожалуйста, не называй меня тварью.
– Тварь смердящая ты и есть, – сказал он.
– Может быть, и есть, – сказал я, – но называть меня так неполиткорректно.
– Пошел ты с этим самым знаешь куда?
– Догадываюсь, – сказал я. – Чем тебе опять не угодили?
– Я, если ты помнишь, друид.
– Помню, – сказал я. – Идолопоклонник.
– Сам ты это самое, – огрызнулся он.
– Секта, поклоняющаяся деревьям, – сказал я. – Идолопоклонники. У тебя и в приговоре так написано. Серьезное преступление. Ну да ты знаешь.
– Я сейчас не о приговоре с тобой разговаривать пришел.
– Так скажи о чем, и мы побыстрее закончим.
– Куда ты торопишься? – спросил он. – У тебя впереди – вечность.
Вот так вот. Удар ниже пояса.
– Там кроме тебя еще куча желающих, – сказал я.
– У них тоже впереди вечность.
– Разумно, – сказал я. – Сыграем партию в шахматы?
– Не откажусь.
У меня в столе несколько комплектов для этой игры. Сейчас я достал тот, фигурки которого были вырезаны из слоновой кости, а доска современная, пластиковая. Играть деревянными фигурками друид отказывался наотрез.
Мы расставили фигуры, разумеется, я играл черными, поэтому он сделал первый ход.
Не знаю почему, но шахматы в аду – самая популярная из игр, придуманных смертными. Наверное, из-за своей метафоричности. Черные – белые. Но она развивает мышление и помогает коротать вечность, так что увлечение шахматами не преследуется.
Хотя при жизни друид в шахматы не играл, игроком он был неплохим. Мы с ним оба были участниками чемпионата внешнего круга, я в разряде демонов, он, разумеется, грешников, так что официально сразиться нам еще не удавалось. Он был слишком нетерпелив, и его дисквалифицировали до абсолютного финала, в котором чемпионы сражаются между собой, а я выменял свое право играть в финале на внеочередной отпуск.
Он всегда играл от атаки, каждым ходом обостряя ситуацию, я же предпочитал позиционную игру. На тринадцатом ходу он пожертвовал слона, на двадцать шестом мы разменяли ферзей. К сорок шестому ходу, когда фигур на доске заметно поубавилось, я предложил ничью. Он согласился.
– Еще разок?
– Совесть имей, – сказал, я. – Зачем пришел-то? Просто скучно стало?
– И это тоже, – признался он. – Все-таки отгул дают, если жалоба обоснованна.
– А она обоснованна? – спросил я.
– Конечно.
– И чем же?
– Моими религиозными убеждениями.
Я вздохнул:
– Ты – идолопоклонник.
– Я – друид.
– Это я уже слышал. В чем проблема?
– В новеньком. Понимаешь, у нас в триста сорок шестом котле уже своя, устоявшаяся компания, мы друг друга знаем давно и уважаем чужие интересы. Конечно, я не ретроград, не консерватор и всегда приветствую свежие вливания, пусть и уходит пара-другая десятков лет на притирку, но этот новенький уже ни в какие ворота не лезет!
– Да? – заинтересовался я. – А что в нем такого?
– Я – друид, – сказал он.
– Знаю.
– А он – дровосек.
– Ну и что?
– Как это, ну и что?
– Ну, – сказал я, – ты – друид и любишь деревья. Он тоже любит деревья, но по-своему. Дровосек – это ведь то же самое, что и гомосек, только с деревьями?
На самом деле я знал, что это не так, и просто подтрунивал над вспыльчивым друидом. Не мог отказать себе в столь маленьком удовольствии.
– Дровосек, – отчеканил он, – это тот, кто рубит деревья.
– А, – сказал я.
– Деревья являлись самым святым для меня при жизни, – сказал друид. – А этот малый из Канады, кажется, расписывает, как он валил столетние клены при помощи этой, как ее…
– Бензопилы, – подсказал я.
– Ага, – сказал он. – Даже не вручную!
– Это серьезно, – сказал я. – Ты попросил его этого не делать? В смысле не рассказывать?
– Да, и после этого он стал рассказывать еще больше. Просто ни на минуту не умолкает.
– Ладно, – сказал я. – Посмотрю, что тут можно сделать.
– Лет через сто, да?
– Для тебя постараюсь провернуть за пятьдесят, – сказал я. – Только потому, что мы с тобой в шахматы играем.
– Договорились, – сказал он. – Пятьдесят лет я уж как-нибудь потерплю.
– Будешь выходить, следующего позови, – попросил я.
– Обязательно.
Жалоба друида была более серьезной, чем претензии Смитсона. Мы, конечно, ад, а не содружество клубов по интересам, но кто-то дал маху. В рабочее время грешники должны полностью отдаваться посылаемым им страданиям, а подобное неуютное соседство в триста сорок шестом котле может здорово их отвлекать, тем самым снижая эффективность нашей работы. Я сделал пометку не откладывать его вопрос в долгий ящик.
Страдание воздействует более эффективно, если грешник разделяет его со своими единомышленниками. А если он горит в геенне огненной, наблюдая при этом, как в той же геенне огненной горит тип, которого он ненавидит, у него появляется некое мелочное человеческое удовлетворение, что снижает общее воздействие наказания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70