Так что в ближайшей округе все
запасы ягод вскоре были исчерпаны. Давал я своим зеленым пленникам и
кактусовые "яблочки", однако всего этого было мало и хватало ненадолго.
Следовало отыскать новый источник корма, и я решил предпринять дальний
поход в глубь острова.
Тут следует упомянуть о некоторых событиях этих нескольких дней.
Прежде всего я усовершенствовал свое оружие: смастерил больший по размеру
лук, использовав для тетивы корабельную веревку, найденную в сундучке;
стрелы изготовлял по-прежнему из тростника, но стал привязывать к ним
наконечники из твердого дерева. В стрельбе постепенно приобреталась
сноровка. Из твердого же дерева я изготовил крепкое копье с остро
заточенным концом.
На ящеричной поляне в расставленные силки попалось несколько ящериц,
доходивших размером до двух локтей. Под сенью ближайшего дерева я связал
их, радуясь пополнению моих продовольственных запасов.
На рассвете одного из погожих дней я отправился в глубь острова,
захватив с собой не только все свое вооружение, но и вместительную, хотя
несколько и неказистую на вид корзину, сплетенную из лиан. Мой запас
провизии состоял из одной ящерицы и красных ягод. Я шел вдоль ручья,
протекавшего неподалеку от пещеры, и, не удаляясь от него, пробирался
сквозь чащу. Растительность по берегам ручья была пышнее, чем в других
местах. Здесь произрастали даже лиственные деревья с густым подлеском.
Я шел, настороженно вслушиваясь в каждый шорох, но не забывая при
этом отыскивать взглядом какие-нибудь съедобные растения.
Свежее раннее утро вселяло в меня бодрость и силы, которых за
последние дни значительно прибавилось. Вдруг впереди, прямо передо мной,
выскочили два коричневых зверька, очень похожих на зайцев, но, прежде чем
я успел прицелиться в них из лука, проворные зверьки юркнули в чащу. Через
несколько сот шагов я заметил трех новых зайчиков'. Они были так заняты
собой, что мне удалось незамеченным подойти к ним шагов на тридцать. Тогда
только они почуяли опасность, мгновенно замерли, вытянув вверх свои
маленькие мордочки и наблюдая. Я пустил в них стрелу. Мимо. Зверьки одним
прыжком скрылись в кустах.
[' Из описания можно предположить, что это были известные в Южной
Америке грызуны - агуты (Dasuprocta aguti).]
Меня удивила их пугливость - ведь остров необитаем.
Я понимал, что был первым человеком, который появился в этих дебрях.
Однако с каким испугом удирали от меня зверьки! Где же та райская идиллия,
какая согласно устоявшимся представлениям должна царить на безлюдном
острове?
Ее не было. Она существовала лишь в моем воображении. В этих
девственных лесах рыскали разные хищники, пожиравшие более слабых
зверьков, здесь, как и всюду, шла постоянная борьба за существование.
Поэтому появление дотоле не виданного двуногого существа породило всеобщий
переполох и страх. Лишь ягуара не испугала моя особа, да и он не отважился
напасть на человека и отступил. Я поднял стрелу и осмотрел место, где
недавно сидели три зайца: должно быть, здесь немало этих зверьков. Повсюду
виднелись многочисленные следы.
"Сюда стоит как-нибудь наведаться, - решил я, - и поставить здесь
силки, как на ящериц".
Я не прошел и ста шагов от этого места и остановился как вкопанный.
Среди кустов кое-где проглядывали известковые прогалины, лишенные
растительности, на одной из них я вдруг заметил прямо перед собой
свернувшуюся в клубок змею. Она грелась в лучах утреннего солнца и,
видимо, спала. Я хотел было выстрелить в нее из лука, но тут же отказался
от этого намерения. Подкрался ближе. Когда разбуженный гад стремительно
поднял голову, шипя и пронзая меня злобным взглядом своих маленьких глаз,
я копьем, словно молотом, нанес ему сильный удар. Он дернулся, но уже
обессиленный. Еще несколько ударов, и все было кончено.
У змеи длиной в несколько футов было сравнительно толстое тело с
великолепным зигзагообразным черно-коричневым рисунком. Я, разумеется, не
знал этого вида, но, когда с помощью двух прутьев разжал ей пасть, увидел
меж других зубов два больших ядовитых клыка. Я содрогнулся при мысли, что
произошло бы, не заметь я вовремя эту тварь. Теперь я стал более
внимательно смотреть себе под ноги.
Два часа минуло от восхода солнца, когда я добрался до небольшого
озерка, из которого вытекал мой ручей. Озерко шириной в четверть мили со
всех сторон окружала топкая трясина, поросшая камышом и обычной прибрежной
растительностью. В одном только месте был доступ к воде. Вокруг озера
тянулись настоящие тропические джунгли, непроходимые, но кончавшиеся не
далее чем в ста шагах от воды. Из прибрежных зарослей доносился шумный
птичий гомон. Дикие утки и похожие на них птицы, плавая, весело резвились
на середине озера, а в трясине на длинных ногах стояли полуукрытые зеленью
цапли, изумительно розовые, с изогнутыми клювами.
Поблизости что-то зашелестело. Верхушки осоки на болоте в одном месте
сильно качались, слышался хруст сломанного тростника и сухой треск. Там
возился какой-то зверь, явно не из мелких. Дерево, за которым я укрывался,
стояло на небольшом возвышении, но, как ни вытягивал я, словно цапля, шею,
любопытства своего удовлетворить так и не мог. Карабкаться на дерево тоже
не имело смысла - я просто вспугнул бы зверя. Впрочем, после недолгого
ожидания счастье улыбнулось мне само.
Раздвинулась стена зарослей камыша. Зверь вышел на поляну в
каких-нибудь пятидесяти шагах от меня. Крупный, величиной примерно с
полугодовалого поросенка. У него была громадная голова какой-то забавной
формы, а толстое тело покрывала бурая шерсть. На первый взгляд какая-то
уродливая порода свиньи, но это был не кабан. За первым зверьком появились
еще четыре, из которых один взрослый, а три других - молодые поросята'.
[' Не вызывает сомнения, что это были капибары, известные также под
названием водосвинки (Hydrochoerus capybara).]
Все семейство не спеша покинуло прибрежное болотце и направилось в
сторону леса, двигаясь прямо на меня. Я медленно натянул лук.
Звери приближались, не догадываясь о присутствии человека. От стада
чуть отбился один поросенок и приблизился ко мне едва ли не на десять
шагов. Как только он повернулся боком, я выстрелил. Ловко пущенная стрела
попала в самое сердце, пробив тело навылет. Зверь лишь жалобно тихо
хрюкнул и забился в последних судорогах. Остальные пустились наутек.
Не помня себя от радости, я бросился к добыче. Славный выстрел! Зверь
был мертв. По форме зубов я определил, что это грызун. Весил он добрых
десять фунтов - в два раза больше, чем взрослый заяц. Тут же на месте я
его освежевал и сунул в корзину за спину.
"Добрый, славный лук!" - нежно взглянул я на свое оружие и погладил
его, будто живое существо.
Стоило ли идти дальше с таким грузом? Солнце поднялось высоко,
усиливался зной, с каждой минутой становясь все невыносимее. Я повернул
назад, пообещав себе назавтра задолго до рассвета предпринять сюда новую
вылазку.
Я размышлял, какое название дать вновь открытому озеру. Не подобает
такое богатое птицей и дичью место оставлять безымянным. И придумал:
"озеро Изобилия".
...К сожалению, проблема корма для моих попугаев ничуть не сдвинулась
с места. А это было делом неотложным.

ТАИНСТВЕННЫЙ ВРАГ
Мне катастрофически не хватало огня! Убитый зверь оказался жирным и
был бы хорош поджаренным на вертеле. Мне же пришлось удовольствоваться
сырым мясом. Съев изрядный кусок, все остальное я спрятал в глубине
пещеры, где было несколько прохладнее.
Два или три дня назад мне попался на берегу моря небольшой камень,
похожий на кремень. Я сильно ударял им о другие камни, но безуспешно -
искр не появлялось.
На следующий день после открытия озера Изобилия я покинул пещеру
очень рано и до заячьей поляны добрался; едва стало светать. С собой я
принес около двадцати силков и разложил их на тропинках и тропках,
проторенных зайцами в зарослях.
Озеро Изобилия встретило меня по всем птичьем великолепии:
разноголосым предрассветным концертом всевозможных трелей, писков,
свистов, хлопанья крыльев.
Я затаился, стараясь по вызвать переполоха, в надежде выследить
крупного зверя. Но на этот раз меня ждало разочарование, хотя свежих
следов было множество, а земля вокруг взрыта.
Поистине озеро Изобилия! Обойдя его полукругом, я направился дальше в
ранее намеченном направлении. Ручья тут уже не было, всюду стоял сплошной
девственный лес.
Не прошел я и четверти мили, как сделал новое радостное открытие: мне
попались невысокие деревья, густо увешанные желтыми плодами, по величине и
форме напоминающими яблоки. У плодов была мучнистая розовая мякоть,
настолько сладкая и нежная, что прямо сама таяла во рту. Тут же, нарвав
побольше этого лакомства, я стал уплетать его за обе щеки. Этих райских
деревьев росло здесь довольно много; немало зрелых плодов валялось на
земле, а на ветках висели еще недозревшие, мелкие и зеленые. Разное время
созревания позволяло надеяться, что пища мне здесь обеспечена на многие
недели, а может, и месяцы.
- Райские яблоки! - возбужденно восклицал я, наблюдая, как
питательное лакомство привлекает к себе всяческих птиц и насекомых,
особенно крупных ос.
Это было важное для меня открытие, возвещавшее конец прежним
трудностям и спасавшее меня от голода. Можно ли дивиться моей радости?
Было раннее утро, день едва начинался, и я двинулся дальше, горя
желанием узнать, что же ждет меня там, в глубине острова. Однако ничего
особенного я там не обнаружил. Лес скоро кончился, сменившись
разбросанными тут и там густыми бамбуковыми рощами и травянистыми
полянами. Потом снова потянулся сухой колючий кустарник и кактусы,
доходившие, похоже, до самого западного побережья. Я добрался до середины
острова, однако никакой дичи больше не встретил.
На обратном пути я не поленился и набрал столько яблок, сколько
уместилось в мою корзину. Ноша была нелегкой для моих подорванных болезнью
сил, но в душе все пело от радости, а ноги сами несли вперед. Приятные
неожиданности в этот день сыпались на меня как из рога изобилия: проходя
мимо заячьей поляны, я обнаружил в расставленных часа два назад силках
двух отчаянно бившихся в бесплодных попытках вырваться зайчишек.
Теперь я мог рассмотреть их вблизи. Это были грызуны с на редкость
длинными лапками. На наших зайцев они совсем не походили, но, коль уж я
окрестил их так, буду звать зайцами и дальше.
Осторожно, стараясь не поранить, я связал им лапы и, приторочив
зверьков сверху корзины, с луком и стрелами в одной руке, с копьем в
другой, в приподнятом настроении направился к пещере.
Итак, в моем хозяйстве стало три вида животных: попугаи, ящерицы и
зайцы. С содержанием грызунов опять возникли трудности. Как только я
посадил их в одну клетку с попугаями, задиристые птицы тут же бросились
клевать пришельцев, а клювы у них были ого-го! Зайчат пришлось срочно,
пока живы, вытаскивать. Я пустил их пока к себе в пещеру и тщательно
забаррикадировал вход. На изготовление новой клетки у меня не было
времени. "Надо выкопать для грызунов яму".
Как только полуденный зной немного спал, я поспешил берегом моря к
месту, где лежал панцирь погибшей от зубов хищника черепахи. Нашел я его
сразу. Отбив часть панциря камнем, я насадил его в виде клина на крепкую,
расщепленную на конце палку, прочно привязал лианами - и лопата была
готова. Я тут же ее опробовал, и - да здравствует смекалка! - инструмент
оказался достаточно падежным.
В пятнадцати примерно шагах от пещеры я выкопал яму. Дело шло споро,
земля тут оказалась мягкой. Яма представляла собой квадрат со сторонами в
двадцать пять футов и глубиной в человеческий рост. Поместив в нее зайцев,
я накрыл яму ветвями, чтобы грызуны не выскочили, они были защищены от
солнца и - пусть хоть как-то - от непрошеных гостей. Зайчишки в этот же
день охотно принялись за райские яблоки, которые и попугаям пришлись
настолько по вкусу, что, не выдели я им небольшую порцию, они в полчаса
склевали бы весь мой запас. В яму к зайцам я поместил и ящериц, учитывая
сходный характер их нравов.
Только теперь, справившись с первыми трудностями и обеспечив в
какой-то мере свое существование, я мог передохнуть. По примеру Робинзона
Крузо я решил сделать календарь, но вспомнил об этом слишком поздно -
почти через месяц после высадки на острове. Дни в моей памяти
перепутались, и я не знал, когда будни, когда праздник. Я помнил лишь, что
корабль потерпел крушение в первых числах марта, а мысль о календаре
пришла мне в голову где-то в начале апреля. Я наугад установил дату -
десятое апреля - и с этого момента каждый день стал делать зарубки на коре
ближайшего дерева. Тут же вырезал: год 1726-й от рождества Христова.
Устранив угрозы голода и почувствовав прилив сил, я все чаще стал
задумываться, как мне вырваться из заточения на этом острове. Тоска по
людям, по их миру охватывала меня остро, как физическая боль. Теперь я
каждый день взбирался на вершину холма и смотрел на море. Пусто, всюду,
куда ни глянь, безбрежное море, и лишь на севере - очертания острова, а на
юге - какой-то земли, быть может, даже материка, и больше ничего, ни
малейшего признака человеческой жизни.
Мой холм, как я уже упоминал, находился на восточном берегу острова,
и я собирался предпринять дальнюю вылазку на южную его оконечность и
оттуда с более близкого расстояния постараться детальнее рассмотреть
материк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87