В пляшущем свете костра череп словно ожил, хищные клыки
его, казалось, ощерились, а черный провал глаза грозно уставился сверху на
злодея. Впечатление было потрясающим. Юнец задрожал, глаза его чуть не
выскакивали из орбит, но губы в немом упрямстве сжались еще плотней. Его
обуял страх, этого скрыть от нас он не сумел.
- Сейчас ты выложишь все, собачий сын! - гаркнул на него Арасибо. -
Говори, иначе ягуар тебя растерзает!
Охотнее всего Арасибо сам растерзал бы его собственными руками, но
ничего добиться не смог и он. Пленник лишь сжал губы и молчал как могила.
- Ничего вы от него не добьетесь! - раздался ехидный голос из группы
сторонников шамана, как бы подбадривая парня.
Манаури послал гонца в Сериму за отцом Канахоло в надежде, что его
присутствие сломит строптивость юнца.
- Плохо, - шепнул мне Арнак. - Упрямый, паршивец! Кажется, мы
проиграли.
- Проиграли? Что это ты так легко опускаешь крылья?
- Мы не сумели доказать им его вину.
- Не узнаю тебя, Арнак! Ты пасуешь перед каким-то сопляком... Нет,
дружок, тебя явно подводит зрение, открой глаза - плоховато смотришь!
Моих друзей поразили, видимо, скрытые в этих словах веселые нотки,
как поразила чуть раньше и меня самого внезапная перемена в голосе
Арасибо. Арнак устремил на меня вопросительный взгляд.
- Ты что-нибудь обнаружил?
- Обнаружил.
И я поделился с ним догадкой, на которую натолкнули меня странные
движения пленника и его попытки скрыть под собой бамбуковую трубку. У
Арнака вспыхнули глаза, а спустя минуту он теперь уже и сам убедился в
верности моих наблюдений.
- Паршивец что-то прячет! - прошептал Арнак, взглянув на меня с
удивлением и радостью. - Ян, у тебя опять стал зоркий глаз, и к тебе
вернулась прежняя сила! Теперь им нас не обмануть! Об одном тебя прошу:
позволь мне самому раскрыть их уловку.
- Конечно, действуй как знаешь!
Арнак коротко посвятил в суть дела Манаури, Вагуру и Арасибо, потом
велел поярче разжечь костры и подозвал к пленнику нескольких наиболее
уважаемых воинов из нашего рода, а также из числа пришельцев, особенно
тех, что больше всего кричали. Все подготовив, он громко и торжественно
провозгласил, что глаз ягуара нельзя обмануть. Глаз ягуара раскрыл нам
преступные замыслы Карапаны и указал, что Канахоло прячет листья кумаравы.
- Хотите знать где? - спросил он, обводя всех торжествующим взглядом.
- Хотим! - раздались голоса.
- Тогда смотрите!
Арнак подошел к пленнику, схватил его под мышки и рывком поставил на
ноги.
- Видите? - воскликнул он, охваченный внезапным гневом.
И все мы увидели: на шнурке, опоясывающем живот юнца, справа висел
отрезок бамбука.
- Что у тебя в этой трубке? - рявкнул Арнак.
Теперь это был уже не строптивый, упрямый ученик шамана. Это был
жалкий, чуть не до беспамятства перепуганный мальчишка, дрожавший от
волнения и страха.
- Что у тебя в бамбуке? - Теперь уже Манаури повторил вопрос резко и
повелительно. - Отвечай!
Канахоло забормотал что-то невнятное себе под нос. Все его поведение
лишь подтверждало наше предположение: в бамбуке действительно содержалось
что-то подозрительное, однако полной уверенности у нас еще не было.
Арасибо подскочил к пленнику, сорвал с его пояса бамбук, вынул из него
затычку и на глазах у всех вытряхнул содержимое себе на ладонь, забыв в
запальчивости о всякой осторожности. Там оказалось несколько смятых
листьев.
- Кумарава! - визгливым от волнения голосом выкрикнул хромой, более
похожий в этот миг на какого-то злого духа, чем на человека.
Протянув руку к костру, он стал призывать всех подойти и посмотреть
самим.
- Кумарава это или не кумарава? - вопрошал он непрестанно, а в горле
у него от сдерживаемого волнения что-то хрипело, свистело, булькало.
Он знал - настала минута, которая решит все, которая даст ему
возможность свергнуть власть шамана. Торжество, ненависть и бешенство
отражались на его исказившемся лице. Словно одержимый, он хрипел в лицо
каждому из приближавшихся:
- Скажи, кумарава это или нет?
- Кумарава! - гневно подтверждали люди нашего рода.
Прочие молчали, говорить было нечего: они видели - это кумарава.
Мать Ласаны протолкалась через толпу с белой тряпкой в руках.
- Брось сюда листья! - обратилась она к калеке. - Они могут тебе
навредить!
Арасибо бросил листья, взял тряпку и продолжал совать ее всем под
нос.
Тем временем Канахоло, которого снова повалили на землю, считая, что
настала последняя минута его жизни, трясся как в лихорадке.
- Смотри на ягуара, - крикнул ему Манаури, - и говори всю правду,
если тебе дорога жизнь! Будешь говорить?
- Бу... буду! - выдавил из себя пленник.
- Кто тебя послал?
- Карапана.
- Говори громче, чтобы все слышали: кто тебя послал?
- Карапана... шаман.
- Он давал тебе листья кумаравы?
- Да... да... давал.
- И что велел с ними делать?
- Велел подложить ре...ре...ребенку Ласаны в подстилку.
- Сколько раз ты это делал?
- Три... нет, четыре раза... четыре.
- Чтобы ребенок умер?
- Да, да, чтобы умер...
- А вина чтобы пала на Белого Ягуара?
Но в этот момент ужас вновь сковал пленнику язык, и юнец разразился
судорожными рыданиями. Впрочем, он и так сказал достаточно. Люди все
слышали и поняли: преступление Карапаны вышло наружу, никто теперь не смел
сомневаться в его вине.
Явился отец Канахоло, разбуженный нашим посланцем, хотя, собственно,
в его присутствии уже не было необходимости, поскольку парень во всем
сознался. Арипай - так звали отца пленника - производил впечатление
человека порядочного и доброго. Вероятнее всего, он даже не подозревал о
проделках сына. Канахоло пришлось повторить при нем свое признание. Отец
слушал с удрученным, расстроенным видом, переводя растерянный,
опустошенный взгляд то на нас, то на сына.
- Как вы с ним поступите? - спросил он наконец.
Кое-кто требовал смерти виновного, ссылаясь при этом на известные
обычаи племени. Но большинство судило не так строго, считая, что Канахоло
лишь орудие в руках истинного преступника. Эти, более умеренные, не
жаждали его смерти, и, когда спросили мое мнение, я, конечно, решительно
их поддержал. Парнишку тут же освободили от пут и отпустили с отцом домой.
- Присматривай за ним, - напутствовал я Арипая. - Не отдавай его в
дурные руки...
Индеец рад был, что Канахоло вышел из передряги целым и невредимым,
но лицо его оставалось мрачным.
- Мой сын не в моей власти, - ответил он хмуро, - он отдан шаману. К
нему должен и вернуться...
На следующий день аравакские хижины облетела печальная весть:
Канахоло внезапно умер. Несчастного парнишку нашли мертвым на опушке леса,
неподалеку от Серимы, без каких-либо следов насилия. Люди нашего рода
восприняли это известие весьма спокойно: они предполагали, что именно так
и случится, что такая кара постигнет беднягу, раскрывшего, хотя и не по
доброй воле, тайну шамана.

РЕПАРТИМЕНТОС
Поимка Канахоло на месте преступления и его признания сняли с меня
вздорные обвинения в злокозненности моей души, но изобличить истинного
преступника не помогли. Хитроумный шаман сумел выпутаться. Положение его в
племени было непоколебимым. Все свидетельствовало против него, даже смерть
Канахоло, но трусость, а вернее, запуганность, обитателей Серимы была так
велика, что никто не смел возмутиться, и все готовы были принять на веру
вздорные вымыслы шамана, распространявшего слухи о том, будто в истории с
Канахоло не все чисто: кто знает, какими коварными средствами заставили
этого дурачка дать показания, предварительно подбросив ему ядовитые
листья? Словом, Карапана ставил все с ног на голову, и кое-кто в Сериме то
ли из страха, то ли из корысти ему поддакивал.
В кругу друзей у нас горячо обсуждалось, что делать дальше. В конце
концов мы пришли к выводу, что даже теперь влияние шамана, хотя и
подорванное, продолжает оставаться достаточно сильным, а уничтожение
Карапаны представлялось нам невозможным, ибо неизбежно повлекло бы за
собой в племени кровопролитные столкновения.
Взвесив все "за" и "против", мы вернулись к первоначальному плану -
покинуть Сериму и немедленно начать для этого необходимые приготовления.
Теперь уже весь наш род, как один человек, стремился поскорее оставить эти
места и подальше уйти от злых козней Карапаны. В эти последние дни еще
более укрепились узы дружбы и доверия между родом и мной, вера в общность
нашей судьбы.
Вскоре же выяснилось, что и Серима стала не той, что прежде: она
перестала быть единым, сплоченным сообществом людей, связанных единством
образа мыслей. Едва туда просочились слухи о нашем отъезде, как многие из
коренных жителей Серимы изъявили желание отправиться с нами, лишь бы
вырваться из-под власти коварного шамана. Они вольны были так поступить, и
никто не имел права запретить им перекочевать, ибо это не противоречило
обычаям араваков. Однако это их желание, как и следовало ожидать, крайне
обозлило Карапану и встревожило верховного вождя Конесо. С тем чтобы
предотвратить развал племени, чего, собственно, оба и опасались более
всего с первой минуты нашего появления, шаман в коварном своем мозгу
вынашивал чудовищный план нападения на нас и поголовного истребления если
и не всего рода, то, во всяком случае, главных его членов, не исключая
Манаури и Ласаны. К счастью, наши доброжелатели своевременно нас
предостерегли, и мы держались настороже, внимательно следя за каждым
движением в Сериме, и, не выпуская из рук оружия, готовились к скорейшему
отъезду.
В этот напряженный для обеих сторон момент неожиданно произошли
события, в корне изменившие все наши как добрые, так и недобрые намерения.
В тот день, часа через два после восхода солнца, из рощи, отделявшей
селение верховного вождя от наших хижин, вдруг выскочили два индейца и
бросились по направлению к нам, чем-то крайне возбужденные. Поначалу мы
решили, что это какой-то подвох. Но нет. Завидя нас, еще издалека бегущие
стали громко выкрикивать какие-то малопонятные слова.
- Не обманывает ли меня слух? - обратился я к Арнаку, охваченный
недобрым предчувствием. - Испанцы?!
- Да, они кричат об этом, - ответил тот дрогнувшим голосом.
В нашем лагере мгновенно поднялась тревога, и не было ни одной
хижины, ни одного шалаша, из которых не выскакивали бы в смятении люди,
обеспокоенные необычным происшествием.
Тем временем бежавшие, еле переводя дух и едва держась на ногах,
оказались подле нас. Вид их был жалок: судя по всему, не только быстрый
бег, но и толкавший их ужас совсем лишили их сил.
- Испанцы!.. - только и смогли они произнести, тяжело дыша и бросая
по сторонам испуганные взгляды.
- Где? - набросился на них Манаури.
- У нас в Сериме... Приплыли на лодках... Высадились на берег...
Испанцы!
Весть тревожная, слово "испанцы" - будто гром с ясного неба. Не у
одного из нас втайне екнуло сердце.
- Они напали на вас? Кого-нибудь убили? - продолжал допытываться
Манаури.
- Нет, не напали, никого не убили.
- Наши успели бежать из Серимы?
- Нет, не успели. Испанцы захватили нас врасплох, никто их не
заметил... Только немногим удалось убежать в лес.
- Испанцы стреляли?
- Нет, не стреляли, но на берег сошли сильно вооруженные, даже
страшно смотреть!
- Сколько их?
Гонцы, все еще не отдышавшись, не могли назвать числа пришельцев:
один говорил, их столько, сколько пальцев на обеих руках, другой
утверждал, будто их в десять раз больше.
- Нет! - возражал первый. - Испанцев мало, остальные - индейцы...
- Из какого племени индейцы?
- Мы их не знаем, какие-то чужие.
- Сколько у них лодок?
- Пять.
- Большие?
- Да, итаубы.
- Не пять, а три, - уточнил второй гонец. - Три лодки.
- А зачем они явились, не знаете?
Они не знали и ничего не могли предположить, но утверждали, что
испанцы хотя и не затеяли боя, но вели себя дерзко и грубо, как властные и
злобные хозяева, а не как гости. Судя по их поведению, от них можно ждать
лишь бед и несчастий...
Обменявшись взглядами с Манаури и Арнаком, я велел всем
присутствующим взять оружие и немедля собраться возле моей хижины. К
счастью, почти весь род наш был на месте, ибо и прежде жил уже в
постоянной боевой готовности.
Не прошло и минуты, как на поляне собрались вооруженные воины нашего
рода. Сейчас меня более всего занимал вопрос, откуда и с какой целью
явились сюда испанцы. Поскольку Серима лежала в глубине леса, в нескольких
милях от впадения Итамаки в Ориноко, то есть в стороне от больших водных
путей, можно было предположить, что испанцы явились сюда не случайно, а с
какой-то определенной и заранее обдуманной целью.
- Откуда же и зачем они явились?
Я велел Арнаку принести мне нашу карту и углубился в ее изучение. Но
как я ее ни вертел, ничего путного придумать не мог. Рассматривая карту,
тесным кругом обступили меня и наши индейцы. В числе их оказалось
несколько воинов из других родов. Один из них, высокий, мускулистый и,
судя по виду, опытный и немолодой уже воин, ткнул пальцем куда-то в карту,
где тонкой нитью проходило среднее течение Ориноко, и произнес только одно
слово: Ангостура.
Слово это вызвало среди индейцев заметное оживление. Они явно знали
его.
- Что такое Ангостура? - спросил я.
Воин, первым произнесший это слово, выступил вперед:
- Белый Ягуар! Мы знаем, что такое Ангостура... Там испанцы! Они были
здесь у нас давно, с тех пор прошло две сухих поры. Мы тогда приплыли сюда
от горы Грифов, и они нас нашли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87