Скидки, цены ниже конкурентов
Они тут
же внимательно его прочитали и восприняли его с одобрением.
- Я прибыл в вашу колонию вместе с сопровождающими меня лицами с
самыми благими намерениями, - подчеркнуто торжественно заявил я, - и был
бы весьма признателен за гарантии полной безопасности для меня и моих
людей. Их семьдесят человек, в том числе четыре негра.
Снайдерханс обменялся с секретарем понимающим взглядом и учтиво
ответил, что охотно это сделает. Все власти колонии будут соответствующим
образом проинформированы, а как только генеральный директор вернется в
столицу, меня незамедлительно поставят об этом в известность.
Затем я попрощался, сердечно пожав им руки. Хозяева были встревожены,
а ладони их влажны от холодного пота.
"ТЫ - СКОТИНА, КАПИТАН!"
На обратном пути в порт тут и там нам встречались индейцы разных
гвианских племен, в том числе недоброй славы карибы. Их легко можно было
узнать по небольшим пучкам белого пуха, приклеенного ко лбу воинов, Это
был пух королевского грифа, птицы необычайно красивой и гордой, по духу
близкой надменным карибам.
Карибы, как союзники голландцев, держались спесиво и, казалось,
чувствовали себя властителями всех гвианских земель. Заносчивые и злобные,
они и мне едва уступали дорогу, а уж мой эскорт из араваков вообще
заставляли сходить с тротуара. Но тем не менее я строго запретил своим
друзьям затевать с ними ссоры.
На шхуне все было спокойно.
В Нью-Кийковерале, как всегда и везде, мы спали под открытым небом в
гамаках, привязанных к бортам корабля, и раздетыми, так же как и днем, в
одних набедренных повязках. Лишь кое-кто слегка прикрывался одеялами,
дарованными нам испанцами.
Трудно описать нашу горькую досаду, когда утром следующего дня,
проснувшись, мы обнаружили на палубе лужи крови, а в теле испытывали
слабость и полное нежелание двигаться: последствия большой потери крови.
Это потрудились вампиры, омерзительные летучие мыши-кровопийцы, напавшие
на нас ночью и притом так незаметно и неощутимо, что жертвы даже ничего не
почувствовали.
Единственным спасением от этих тварей, когда нельзя было, опасаясь
пожара на шхуне, разводить костры, оставалось как можно плотнее
укутываться в одеяло. Но как тут было укутываться, когда в жаркой и
влажной духоте ночи мы и без того, как в адском котле, буквально
обливались потом?!
Одним словом, это была докучливая неприятность, а пострадавшие
лишались сил по меньшей мере на сутки, а чаще всего и на больший срок.
Следующий день надолго врезался мне в память. Из Африки прибыл
корабль с невольниками. Это было английское судно "Добрая надежда" под
гордым флагом "Юнион Джек" с портом приписки в Ливерпуле. Команда на нем
была английская, все как на подбор - крепкие, молодые и... бородатые.
Еще до того, как корабль пришвартовался к причалу, на набережную из
города стеклась разряженная толпа - десятка два напыщенных голландцев. Все
это были или местные купцы, или приехавшие из окрестностей плантаторы; все
в пышных одеждах, важные и чванливые. Вокруг них вились толпы слуг, разных
чиновников и прихлебателей. Кое-кто явился с семьями: жены, как видно,
тоже интересовались черным товаром. В толпе царила атмосфера оживленного
ожидания; порой тут и там раздавались взрывы веселого смеха.
Завидя это ликующее сборище, я с группой своих друзей подошел ближе и
смешался с толпой. Сошедший с судна на берег английский капитан, увидев
меня и угадав по мундиру своего соотечественника, несказанно обрадовался и
спешным шагом подошел ко мне. Это был субъект лет пятидесяти, с развязными
манерами и грубой речью. Пожимая мне руку, он зычно рявкнул:
- Приветствую славного сына моей родины в этой поганой стране! Откуда
тебя, сэр, занесло в это дрянное захолустье?
- Сначала из Вирджинии, а потом уж с Ориноко...
- И что загнало сюда твою милость? Торговля?
- Нет. Дружба с индейцами.
- Ха-ха-ха! Разрази меня гром, это интересно! Позволь пригласить
тебя, сэр, на стаканчик виски после того, как я выпотрошу эту, с
позволения сказать, шайку минхеров.
Проговорив это, он поспешно удалился, поскольку с корабля начали
выпускать первых невольников.
Боже милостивый, какое же ужасное зрелище они собой являли! С корабля
их не выпускали, а буквально пинками сталкивали. Это были не люди, а
какие-то жалкие их подобия, настолько истощенные, что некоторые из них не
в силах были держаться на ногах и ползли на четвереньках. Это были живые
трупы, одна кожа и кости.
От истощения и болезней кожа на телах негров из черной стала какой-то
серой, словно покрытой плесенью. Почти пять месяцев они лежали вповалку в
трюмах корабля, закованные в кандалы; тела их были покрыты ранами и
язвами, лица ужасны, в глазах - безумный ужас. Те немногие, что нашли в
себе силы сойти на берег самостоятельно, оглушенные свежим воздухом и
солнцем, шатались словно пьяные, а некоторые прямо тут же валились с ног
на землю.
- Ваша милость, вы смотрите на них с ужасом и скорбью! - по-английски
обратился ко мне с сардонической усмешкой стоявший рядом голландец. -
Ничего страшного! Это выносливая скотина! Недельки через три, отведав
хорошего кнута, придут в себя и станут работать за двоих, а то и за троих!
- Да ну! Неужели?! - пробормотал я, а тот принял это за одобрение.
Капитан корабля, мой новый знакомец, без устали носился по набережной
- это был его светлый день: главное - повыгоднее сбыть свой черный товар,
обратив его в деньги.
По установленным голландцами законам только корабли голландской
Ост-Индской компании имели право доставлять из Африки в колонию черных
рабов. Но кораблей этих не хватало, а спрос на рабов здесь был столь
велик, что голландские власти нередко закрывали глаза на появление в
здешних портах и других судов, особенно английских.
Итак, началась выгрузка черного товара. Из трюмов появлялись все
новые и новые негры. Я был поражен, сколько их могло там поместиться:
бедняг, видимо, набили туда как сельдей в бочку. Несколько трупов тут же
оттащили в сторону. Совсем больных практичные голландцы, поднаторевшие в
этих делах, требовали немедленно убивать, поскольку, мол, проку от них уже
не будет. Капитану не хотелось терять свои барыши, между ним и голландцами
на этой почве то и дело вспыхивали яростные перепалки. Спорили буквально
из-за каждого тяжело больного; порой, хотя и редко, капитану удавалось
выиграть спор и отстоять жизнь одного из несчастных, остальных же убивали
на месте. Когда с корабля выгрузили последних негров, а было их человек
двести (притом столько же примерно погибло в пути), пришла очередь
негритянок. Их было значительно меньше, и выглядели они чуть лучше и
здоровее. Последними на берег матросы высадили около двадцати женщин
помоложе и явно покрасивее. О них капитан проявлял особую заботу - все они
были дороже в цене, чем остальные невольники, поскольку каждая ждала
ребенка, а по закону ребенок, родившийся у рабыни, тоже становился рабом и
собственностью владельца его матери.
Торгом и товаром голландцы остались довольны, в столь же добром
расположении духа пребывал и капитан - перебранка с купцами закончилась.
Он подошел ко мне, довольно улыбаясь и потирая руки:
- Well, рейс завершился удачно. Все устроилось в лучшем виде.
Подождем еще пару минут, пока голландцы притащат остальные деньги, а потом
отдохнем в моей каюте за стаканчиком виски.
Все происходящее было настолько омерзительно, что я не мог больше
сдерживаться и голосом, дрожащим от гнева, выплеснул в самодовольную рожу
капитана все свое презрение:
- Капитан "Доброй надежды"! Ты - последняя скотина!!!
От неожиданности он буквально остолбенел.
- Что? Что?! - захрипел он, вытаращив глаза.
- Ты - последняя скотина и отъявленный негодяй! - повторил я и
спокойным шагом направился к ожидавшим меня аравакам. Они вскинули мушкеты
на изготовку.
ЖЕСТОКОСТЬ ГОЛЛАНДЦЕВ
Разгрузка невольников с корабля произвела гнетущее впечатление и на
моих товарищей. После возвращения на шхуну весь конец дня только и было
разговоров об этом событии; у всех сжимались кулаки и особенно у Мигуэля и
наших четырех негров.
Поскольку вестей о скором возвращении генерального директора ван
Хусеса в столицу все не было, мы решили с пользой провести время ожидания
и заняться охотой в ближайших джунглях и ловлей рыбы в Эссекибо. Обычно с
рассветом группы наших охотников и рыбаков отправлялись на несколько, а то
и на десяток с лишним миль вниз или вверх по реке и там, вдали от города и
вообще от людей, прочесывали берега реки и чащу леса. Это приносило
двойную пользу: мы добывали пищу и поддерживали свою боевую форму. Кроме
того, в итоге мы неплохо изучили ближайшие окрестности и, между прочим,
открыли лесную тропу, а точнее - дорогу, ведущую из столицы на юг,
вероятнее всего, именно туда, где милях в двадцати от города находились,
как мы слышали, голландские плантации сахарного тростника. Местами дорога
порой выходила из чащи на берег Эссекибо, к самой воде.
В одном из таких мест однажды мы, скрываясь в чаще, стали свидетелями
грустной картины - несколько с ног до головы вооруженных карибов вели по
направлению к столице толпу из двух десятков опутанных веревками
пленников-негров. Нетрудно было догадаться, что это рабы, бежавшие с
плантаций и пойманные карибами. Несколько растерявшись от неожиданности,
мы не успели что-либо предпринять, и вся группа скрылась в лесу.
Как оказалось позже, пленников бросили в тюрьму, а власти объявили,
что утром следующего дня состоится публичный суд над ними и наказание
преступников.
На следующий день я разрешил половине команды сойти на берег, чтобы
лично убедиться, как отправляется здесь голландское правосудие; остальная
часть экипажа с оружием в руках несла на шхуне службу охраны - мне не
хотелось каких-нибудь неприятных случайностей.
К судебной процедуре, которую намечалось провести под открытым небом
на главной площади столицы, голландцы готовились как к важной церемонии.
Для судей установили в тени покрытый зеленой материей длинный стол.
Помощники палача - негры и сам палач вбивали в землю какие-то колья, не то
виселицы, не то орудия для пыток, а тут же рядом рыжебородый
голландец-костоправ раскладывал на отдельном столике свои инструменты:
устрашающего вида щипцы, пилы, ножи, топор. На площади стали собираться
белые жители городка со всей своей службой обоего пола: неграми, мулатами,
индейцами. Собрался почти весь город. Под охраной вооруженной стражи
привели группы рабов с близлежащих плантаций, чтобы они своими глазами
могли убедиться, какая судьба постигнет беглецов.
Мне, как белолицему чужеземцу, к тому же в мундире капитана, и всей
моей "свите" были предоставлены своего рода почетные места неподалеку от
судейского стола. А лично мне был даже дан табурет. Не очень-то приятно
было наблюдать, как жители городка пялили на меня глаза, словно на
какое-то диво, и шушукались меж собой, одни с иронией на лицах, другие
скорее с любопытством.
Наконец в сопровождении тюремной стражи подвели "подсудимых", причем
самых старших из них, признанных, вероятно, зачинщиками, сразу же
привязали к кольям, а тех, кто помоложе, выстроили в шеренгу. Все они были
ужасно истощены, кости просвечивали сквозь кожу, глаза запали.
Под громкий бой барабанов явились судьи. Их было восемь: все, как
один, почтенные горожане, надменные, исполненные чувствами собственного
достоинства, самоуверенности и святой своей правоты.
И какими же перед ликом этой добропорядочности столпов колонии
омерзительными ничтожествами выглядят жалкие бездельники, бегущие от труда
и тем самым посягающие на святая святых - законы, установленные богом и
колонией!
Во всяком случае, в таких или примерно в таких выражениях представил
дело общественный обвинитель, и за время, не большее, чем нужно, чтобы
исполнить "Славься, дева Мария", суд единогласно вынес приговор: смерти
под пытками предводителю, отсечение правой ноги пяти беглецам (руками они
смогут работать и дальше), остальным - по триста ударов плетью, если
выдержат.
К исполнению приговора приступили тут же на месте под бешеное
неистовство и восторги толпы.
- Ягуар! - шепнула мне побледневшая от омерзения Симара. - На это
невозможно смотреть! Они же настоящие чудовища!
- Д-а, ты права, они - чудовища! Но стисни зубы и будь сильной! -
ответил я ей тихо на ухо.
Когда весь этот ужас, истязания и пытки наконец закончились, судьи
поднялись со своих мест и стали прощаться друг с другом, обмениваясь
изысканными поклонами, как люди, с достоинством исполнившие свой долг. А
затем спокойно разошлись по домам. Тогда же двинулись в путь и мы.
По возвращении на шхуну Арнак, редко терявший самообладание, яростно
выкрикнул:
- Карибы! Это они выловили негров! На них пала кровь несчастных!
Смерть карибам!..
Все горячо его поддержали.
Как же могло случиться, что такие великие и славные мастера, гении
живописи, как Рубенс и Рембрандт, тоже были голландцами, а их
соотечественники в Гвиане оказались способны на столь чудовищные
жестокости?! Как могло случиться, что славный Эразм Роттердамский, великий
гуманист, мыслитель и борец за человеческое совершенство, тоже был
голландцем, как и эти утратившие всякий человеческий облик голландские
колонизаторы?!
"КАРИБЫ ХОТЯТ ВОЙНЫ!"
В день зверской экзекуции над неграми и в последующие дни вся наша
шхуна буквально кипела от гнева и возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
же внимательно его прочитали и восприняли его с одобрением.
- Я прибыл в вашу колонию вместе с сопровождающими меня лицами с
самыми благими намерениями, - подчеркнуто торжественно заявил я, - и был
бы весьма признателен за гарантии полной безопасности для меня и моих
людей. Их семьдесят человек, в том числе четыре негра.
Снайдерханс обменялся с секретарем понимающим взглядом и учтиво
ответил, что охотно это сделает. Все власти колонии будут соответствующим
образом проинформированы, а как только генеральный директор вернется в
столицу, меня незамедлительно поставят об этом в известность.
Затем я попрощался, сердечно пожав им руки. Хозяева были встревожены,
а ладони их влажны от холодного пота.
"ТЫ - СКОТИНА, КАПИТАН!"
На обратном пути в порт тут и там нам встречались индейцы разных
гвианских племен, в том числе недоброй славы карибы. Их легко можно было
узнать по небольшим пучкам белого пуха, приклеенного ко лбу воинов, Это
был пух королевского грифа, птицы необычайно красивой и гордой, по духу
близкой надменным карибам.
Карибы, как союзники голландцев, держались спесиво и, казалось,
чувствовали себя властителями всех гвианских земель. Заносчивые и злобные,
они и мне едва уступали дорогу, а уж мой эскорт из араваков вообще
заставляли сходить с тротуара. Но тем не менее я строго запретил своим
друзьям затевать с ними ссоры.
На шхуне все было спокойно.
В Нью-Кийковерале, как всегда и везде, мы спали под открытым небом в
гамаках, привязанных к бортам корабля, и раздетыми, так же как и днем, в
одних набедренных повязках. Лишь кое-кто слегка прикрывался одеялами,
дарованными нам испанцами.
Трудно описать нашу горькую досаду, когда утром следующего дня,
проснувшись, мы обнаружили на палубе лужи крови, а в теле испытывали
слабость и полное нежелание двигаться: последствия большой потери крови.
Это потрудились вампиры, омерзительные летучие мыши-кровопийцы, напавшие
на нас ночью и притом так незаметно и неощутимо, что жертвы даже ничего не
почувствовали.
Единственным спасением от этих тварей, когда нельзя было, опасаясь
пожара на шхуне, разводить костры, оставалось как можно плотнее
укутываться в одеяло. Но как тут было укутываться, когда в жаркой и
влажной духоте ночи мы и без того, как в адском котле, буквально
обливались потом?!
Одним словом, это была докучливая неприятность, а пострадавшие
лишались сил по меньшей мере на сутки, а чаще всего и на больший срок.
Следующий день надолго врезался мне в память. Из Африки прибыл
корабль с невольниками. Это было английское судно "Добрая надежда" под
гордым флагом "Юнион Джек" с портом приписки в Ливерпуле. Команда на нем
была английская, все как на подбор - крепкие, молодые и... бородатые.
Еще до того, как корабль пришвартовался к причалу, на набережную из
города стеклась разряженная толпа - десятка два напыщенных голландцев. Все
это были или местные купцы, или приехавшие из окрестностей плантаторы; все
в пышных одеждах, важные и чванливые. Вокруг них вились толпы слуг, разных
чиновников и прихлебателей. Кое-кто явился с семьями: жены, как видно,
тоже интересовались черным товаром. В толпе царила атмосфера оживленного
ожидания; порой тут и там раздавались взрывы веселого смеха.
Завидя это ликующее сборище, я с группой своих друзей подошел ближе и
смешался с толпой. Сошедший с судна на берег английский капитан, увидев
меня и угадав по мундиру своего соотечественника, несказанно обрадовался и
спешным шагом подошел ко мне. Это был субъект лет пятидесяти, с развязными
манерами и грубой речью. Пожимая мне руку, он зычно рявкнул:
- Приветствую славного сына моей родины в этой поганой стране! Откуда
тебя, сэр, занесло в это дрянное захолустье?
- Сначала из Вирджинии, а потом уж с Ориноко...
- И что загнало сюда твою милость? Торговля?
- Нет. Дружба с индейцами.
- Ха-ха-ха! Разрази меня гром, это интересно! Позволь пригласить
тебя, сэр, на стаканчик виски после того, как я выпотрошу эту, с
позволения сказать, шайку минхеров.
Проговорив это, он поспешно удалился, поскольку с корабля начали
выпускать первых невольников.
Боже милостивый, какое же ужасное зрелище они собой являли! С корабля
их не выпускали, а буквально пинками сталкивали. Это были не люди, а
какие-то жалкие их подобия, настолько истощенные, что некоторые из них не
в силах были держаться на ногах и ползли на четвереньках. Это были живые
трупы, одна кожа и кости.
От истощения и болезней кожа на телах негров из черной стала какой-то
серой, словно покрытой плесенью. Почти пять месяцев они лежали вповалку в
трюмах корабля, закованные в кандалы; тела их были покрыты ранами и
язвами, лица ужасны, в глазах - безумный ужас. Те немногие, что нашли в
себе силы сойти на берег самостоятельно, оглушенные свежим воздухом и
солнцем, шатались словно пьяные, а некоторые прямо тут же валились с ног
на землю.
- Ваша милость, вы смотрите на них с ужасом и скорбью! - по-английски
обратился ко мне с сардонической усмешкой стоявший рядом голландец. -
Ничего страшного! Это выносливая скотина! Недельки через три, отведав
хорошего кнута, придут в себя и станут работать за двоих, а то и за троих!
- Да ну! Неужели?! - пробормотал я, а тот принял это за одобрение.
Капитан корабля, мой новый знакомец, без устали носился по набережной
- это был его светлый день: главное - повыгоднее сбыть свой черный товар,
обратив его в деньги.
По установленным голландцами законам только корабли голландской
Ост-Индской компании имели право доставлять из Африки в колонию черных
рабов. Но кораблей этих не хватало, а спрос на рабов здесь был столь
велик, что голландские власти нередко закрывали глаза на появление в
здешних портах и других судов, особенно английских.
Итак, началась выгрузка черного товара. Из трюмов появлялись все
новые и новые негры. Я был поражен, сколько их могло там поместиться:
бедняг, видимо, набили туда как сельдей в бочку. Несколько трупов тут же
оттащили в сторону. Совсем больных практичные голландцы, поднаторевшие в
этих делах, требовали немедленно убивать, поскольку, мол, проку от них уже
не будет. Капитану не хотелось терять свои барыши, между ним и голландцами
на этой почве то и дело вспыхивали яростные перепалки. Спорили буквально
из-за каждого тяжело больного; порой, хотя и редко, капитану удавалось
выиграть спор и отстоять жизнь одного из несчастных, остальных же убивали
на месте. Когда с корабля выгрузили последних негров, а было их человек
двести (притом столько же примерно погибло в пути), пришла очередь
негритянок. Их было значительно меньше, и выглядели они чуть лучше и
здоровее. Последними на берег матросы высадили около двадцати женщин
помоложе и явно покрасивее. О них капитан проявлял особую заботу - все они
были дороже в цене, чем остальные невольники, поскольку каждая ждала
ребенка, а по закону ребенок, родившийся у рабыни, тоже становился рабом и
собственностью владельца его матери.
Торгом и товаром голландцы остались довольны, в столь же добром
расположении духа пребывал и капитан - перебранка с купцами закончилась.
Он подошел ко мне, довольно улыбаясь и потирая руки:
- Well, рейс завершился удачно. Все устроилось в лучшем виде.
Подождем еще пару минут, пока голландцы притащат остальные деньги, а потом
отдохнем в моей каюте за стаканчиком виски.
Все происходящее было настолько омерзительно, что я не мог больше
сдерживаться и голосом, дрожащим от гнева, выплеснул в самодовольную рожу
капитана все свое презрение:
- Капитан "Доброй надежды"! Ты - последняя скотина!!!
От неожиданности он буквально остолбенел.
- Что? Что?! - захрипел он, вытаращив глаза.
- Ты - последняя скотина и отъявленный негодяй! - повторил я и
спокойным шагом направился к ожидавшим меня аравакам. Они вскинули мушкеты
на изготовку.
ЖЕСТОКОСТЬ ГОЛЛАНДЦЕВ
Разгрузка невольников с корабля произвела гнетущее впечатление и на
моих товарищей. После возвращения на шхуну весь конец дня только и было
разговоров об этом событии; у всех сжимались кулаки и особенно у Мигуэля и
наших четырех негров.
Поскольку вестей о скором возвращении генерального директора ван
Хусеса в столицу все не было, мы решили с пользой провести время ожидания
и заняться охотой в ближайших джунглях и ловлей рыбы в Эссекибо. Обычно с
рассветом группы наших охотников и рыбаков отправлялись на несколько, а то
и на десяток с лишним миль вниз или вверх по реке и там, вдали от города и
вообще от людей, прочесывали берега реки и чащу леса. Это приносило
двойную пользу: мы добывали пищу и поддерживали свою боевую форму. Кроме
того, в итоге мы неплохо изучили ближайшие окрестности и, между прочим,
открыли лесную тропу, а точнее - дорогу, ведущую из столицы на юг,
вероятнее всего, именно туда, где милях в двадцати от города находились,
как мы слышали, голландские плантации сахарного тростника. Местами дорога
порой выходила из чащи на берег Эссекибо, к самой воде.
В одном из таких мест однажды мы, скрываясь в чаще, стали свидетелями
грустной картины - несколько с ног до головы вооруженных карибов вели по
направлению к столице толпу из двух десятков опутанных веревками
пленников-негров. Нетрудно было догадаться, что это рабы, бежавшие с
плантаций и пойманные карибами. Несколько растерявшись от неожиданности,
мы не успели что-либо предпринять, и вся группа скрылась в лесу.
Как оказалось позже, пленников бросили в тюрьму, а власти объявили,
что утром следующего дня состоится публичный суд над ними и наказание
преступников.
На следующий день я разрешил половине команды сойти на берег, чтобы
лично убедиться, как отправляется здесь голландское правосудие; остальная
часть экипажа с оружием в руках несла на шхуне службу охраны - мне не
хотелось каких-нибудь неприятных случайностей.
К судебной процедуре, которую намечалось провести под открытым небом
на главной площади столицы, голландцы готовились как к важной церемонии.
Для судей установили в тени покрытый зеленой материей длинный стол.
Помощники палача - негры и сам палач вбивали в землю какие-то колья, не то
виселицы, не то орудия для пыток, а тут же рядом рыжебородый
голландец-костоправ раскладывал на отдельном столике свои инструменты:
устрашающего вида щипцы, пилы, ножи, топор. На площади стали собираться
белые жители городка со всей своей службой обоего пола: неграми, мулатами,
индейцами. Собрался почти весь город. Под охраной вооруженной стражи
привели группы рабов с близлежащих плантаций, чтобы они своими глазами
могли убедиться, какая судьба постигнет беглецов.
Мне, как белолицему чужеземцу, к тому же в мундире капитана, и всей
моей "свите" были предоставлены своего рода почетные места неподалеку от
судейского стола. А лично мне был даже дан табурет. Не очень-то приятно
было наблюдать, как жители городка пялили на меня глаза, словно на
какое-то диво, и шушукались меж собой, одни с иронией на лицах, другие
скорее с любопытством.
Наконец в сопровождении тюремной стражи подвели "подсудимых", причем
самых старших из них, признанных, вероятно, зачинщиками, сразу же
привязали к кольям, а тех, кто помоложе, выстроили в шеренгу. Все они были
ужасно истощены, кости просвечивали сквозь кожу, глаза запали.
Под громкий бой барабанов явились судьи. Их было восемь: все, как
один, почтенные горожане, надменные, исполненные чувствами собственного
достоинства, самоуверенности и святой своей правоты.
И какими же перед ликом этой добропорядочности столпов колонии
омерзительными ничтожествами выглядят жалкие бездельники, бегущие от труда
и тем самым посягающие на святая святых - законы, установленные богом и
колонией!
Во всяком случае, в таких или примерно в таких выражениях представил
дело общественный обвинитель, и за время, не большее, чем нужно, чтобы
исполнить "Славься, дева Мария", суд единогласно вынес приговор: смерти
под пытками предводителю, отсечение правой ноги пяти беглецам (руками они
смогут работать и дальше), остальным - по триста ударов плетью, если
выдержат.
К исполнению приговора приступили тут же на месте под бешеное
неистовство и восторги толпы.
- Ягуар! - шепнула мне побледневшая от омерзения Симара. - На это
невозможно смотреть! Они же настоящие чудовища!
- Д-а, ты права, они - чудовища! Но стисни зубы и будь сильной! -
ответил я ей тихо на ухо.
Когда весь этот ужас, истязания и пытки наконец закончились, судьи
поднялись со своих мест и стали прощаться друг с другом, обмениваясь
изысканными поклонами, как люди, с достоинством исполнившие свой долг. А
затем спокойно разошлись по домам. Тогда же двинулись в путь и мы.
По возвращении на шхуну Арнак, редко терявший самообладание, яростно
выкрикнул:
- Карибы! Это они выловили негров! На них пала кровь несчастных!
Смерть карибам!..
Все горячо его поддержали.
Как же могло случиться, что такие великие и славные мастера, гении
живописи, как Рубенс и Рембрандт, тоже были голландцами, а их
соотечественники в Гвиане оказались способны на столь чудовищные
жестокости?! Как могло случиться, что славный Эразм Роттердамский, великий
гуманист, мыслитель и борец за человеческое совершенство, тоже был
голландцем, как и эти утратившие всякий человеческий облик голландские
колонизаторы?!
"КАРИБЫ ХОТЯТ ВОЙНЫ!"
В день зверской экзекуции над неграми и в последующие дни вся наша
шхуна буквально кипела от гнева и возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87