- Ты права! - простонал он. Боль становилась невыносимой.
- За нас еще отомстят! Я верю!
- Нет!
- Но почему?! - он еле сдерживался, чтобы не закричать, пламя
прожигало его тело насквозь. - Почему?! Нет! Он выживет! Я точно знаю! Он
выживет и вернется сюда! Он отомстит за нас! И это будет самая
справедливая месть на свете! Гляди, он кричит!!! Он зовет нас!!!
Но она уже не видела своего малыша, своего единственного ребенка.
Дрожащие, бушующие снопы пламени заполнили все вокруг, ослепили. Она уже
не могла говорить. Она прохрипела, задыхаясь, но стараясь удерживаться
сколько это будет возможным на краю сознания, превозмогая боль, она
прохрипела почти зло, не по-женски:
- И я верю - он выживет! Но он не придет сюда мстителем, он не
умножит зла... а если будет так, то ляжет на него мое проклятье...
Она не успела договорить - пламя наконец справилось с термостойкой
тканью - пластиком, оно вспучилось, вздыбилось, наткнувшись на живую
плоть, словно взъяренный безжалостный хищник. И тут же пожрало ее,
обратило в невидимый газ.
* Часть первая. АНГЕЛ ВОЗМЕЗДИЯ *
Земля. Объединенная Европа.
Триест.
2477-ой год,
ноябрь.
Удар был сокрушительным. Иван даже не успел понять, что произошло,
как оказался на мостовой. Мелькнула мысль - сшибло машиной. Но тяжеленный
кованный башмак, ударивший в челюсть, развеял иллюзии, машины и прочая
техника тут были не причем. Следующий удар пришелся по печени. Его били
человек пять одновременно, никак не меньше. Но нападавшие, наверное, не
совсем понимали, с кем имеют дело.
Двоим он перебил голени мгновенно, одним движением. Они рухнули на
мостовую, но не издали ни звука, лишь шипели и цедили ругательства себе
под нос. Иван понял, - что они боятся крикнуть, привлечь внимание, а
значит: он имеет дело с обыкновенными громилами. И это, разумеется, было
уже неплохо. Он извернулся, вскочил на ноги.
Две недели назад, неделю, он бы их за доли секунды разнес в щепу,
будь их хоть десять, хоть двадцать. Но теперь, после тринадцати дней
безмерных возлияний, длившихся с утра до ночи и с ночи до утра, он был
слаб как никогда. У него кружилась голова и подгибались колени. И все же
он мог за себя постоять.
Поднявшись, он первым делом перебил ключицу самому здоровому из
нападавших-двухметровому детине в черной кожаной куртке. Детина упал на
колени и тихо заверещал. Иван не стал его добивать, лишь пнул ногой, чтоб
не мешался на дороге. Но за детиной оказались еще четверо парней, у двоих
в руках тускло поблескивали какие-то железяки.
- Ну что, фраер, - процедил один из них, наголо остриженный, с бычьей
шеей, - будешь трепыхаться или как?
- Потрепыхаемся немного, - спокойно ответил Иван.
Это спокойствие давалось ему огромным трудом. Затянувшийся запой,
первый запой в его немалой жизни, выбил из колеи. Никогда ему не было так
погано, как в эти дни. А сейчас вообще - хоть в гроб ложись! Перед глазами
мелькали круги, загогулины, чьи-то рожи, хари - казалось, они выплывают из
темноты, из небытия, выплывают и потешаются над ним, бывалым
космолетчиком, человеком, которому сам черт не брат! Не было сил терпеть
эту похмельную гадость. А тут еще вполне реальные хари и рожи! Да с
кастетами, ножами, обрезками труб.
Иван прыгнул вперед, развернулся в полете и ногой врезал стриженому в
грудь. Промазал! Хотел ниже, в солнечное сплетение... Один из стоявших
успел перехватить ногу, и Иван грохнулся на мостовую.
- Мочи его! - просипел кто-то сзади.
Иван резко обернулся. И в тот же миг потерял сознание. Боли он
почувствовать не успел, просто потемнело в глазах, и все пропало.
Память вернулась к нему не сразу. Он долго не мог понять, где
находится: у себя, в одноместном гостиничном номере, или в каком-нибудь
очередном притоне.
В последние дни он просыпался в самых различных местах. Но всегда с
дикой головной болью, всегда в одежде. Иногда рядом сопела помятая и не
менее похмельная девица, иногда не было никого, а раз он прочухался на
груде тел, вповалку лежавших на пластиковом настиле ночлежки. Все эти
пробуждения перепутались в его голове, смешались, и он не знал, где лучше,
где хуже ему, нигде не было покоя. Он пил с утра до вечера. Его не тошнило
и не рвало, и он мог выглушить за сутки полведра самого крепкого пойла.
Только легче не становилось, память переставала жечь, лишь когда он
проваливался в полуобморочную черноту забытья. А с пробуждением все
начиналось по-новой.
Вот и теперь, еще прежде чем он раскрыл глаза, под веками что-то
замельтешило, задергалось, набухло... и из мрака пространства выплыло
нелепое нагромождение металлических конструкций, его сменило трехглазое
равнодушно-спокойное, даже какое-то окаменелое лицо, но и оно уплыло в
бок, освободив место двум фигурам в скафандрах... Иван резко мотнул
головой, в затылке ударил тяжелый молот, виски сдавило. Он приоткрыл
глаза.
Обстановка была незнакомой. Одно ясно, это не отель и не притон, даже
не ночлежка. Единственным, что он видел, было переплетение ржавых труб,
переплетение совершенно немыслимое и беспорядочное. Похоже, его запихали в
какой-то подвал или что-то наподобие. Пахло сыростью. Даже в таком
состоянии он смог отметить это. И было неестественно тихо - так тихо могло
быть лишь под землей или в барокамере.
Он попробовал приподнять голову. Не получилось. Напряг мышцы рук,
дернулся всем телом, попробовал подтянуть колени к животу. Но все с тем же
успехом. Связали! Иван мотнул головой в другую сторону и ударился о выступ
трубы. Связали, сволочи! Он вдруг все вспомнил. Но почему?! Эта свора
должна была по идее обчистить его и смотаться... хотя, что там обчищать -
в карманах, дай Бог, если наберется с полсотни евромарок, гроши! Но все
равно было непонятно, зачем он им?!
Сильно хотелось пить, глотка пересохла, язык тяжелым сухим кляпом
лежал во рту. Иван скосил глаза, насколько смог выгнул шею. Но так ни
черта и не рассмотрел-прикрутили его на совесть!
- Эй, кто там! - крикнул он.
Изо рта вырвался не крик, а жалкий сип, в затылок будто ломом
долбанули.
Откуда-то сверху прямо на нос упала капля воды. Иван поднял глаза -
потолок был невысоким, темным, и по нему шли переплетенные трубы.
Мелькнула гнусная мысль - а может, эти ублюдки привязали его тут, подальше
от глаз людских, а сами смотались, пускай, мол, подыхает? Могло быть и
так! Настроение упало до нуля, хотя, казалось, ниже падать было некуда.
- Эй, вы! - снова закричал Иван. - Сучье семя! Трусы паршивые! Да
откликнитесь же кто-нибудь, мать вашу!
Он уже начинал ощущать собственное тело, мог даже пошевелить
кончиками пальцев. Ничего, еще полчасика, и он придет в себя, выпутается!
Не из таких переделок выбирался! Но напускная бодрость тут же исчезла, и
им завладевала апатия, перед глазами снова начинали мельтешить всякие
зигзаги, молнии, уродцы, хари, рожи, казалось, - еще немного и
галлюцинации совсем оттеснят явь, и тогда он или спятит окончательно, или
впадет в долгую бредовую немочь, или просто подохнет прямо тут,
привязанным к трубам. В мозгу застучала прилипчивая короткая фраза: труп
на трубах, труп на трубах... и от нее никак не удавалось избавиться.
- Вы все - дерьмо и подонки! - заорал он, не щадя пересохшей глотки.
- Ну ничего, твари, мы еще посчитаемся! Мы еще с вами поговорим по душам!
От крика он снова потерял сознание. Но в этот раз не надолго. Очнулся
от резкого прикосновения к губам чего-то холодного. Приоткрыл глаза.
Стриженный здоровяк тыкал ему прямо под нос горлышком длинной вытянутой
бутыли. Он, наверное, только что вытащил ее из холодильника - горло было
ледяным.
- Пей, паскудина!
В рот ударила струя жидкости. Иван глотнул раз, другой... Горло свело
судорогой от холода, но он глотал и глотал, казалось, он никогда не
напьется. Он даже не ощущал, что именно он пьет, ему это было без разницы.
Уже позже, когда жидкость хлынула из горла обратно, заливая грудь, ноги,
он увидал этикетку на бутыли - это была обыкновенная шипучка. Да и не
похоже, чтобы ему подсовывали что-то не то, никто вроде бы не собирался
его отправлять на тот свет таким сложным образом, достаточно ведь было
просто ножичком пырнуть или оставить привязанным. Но Ивану в эти минуты
было на все наплевать. Он ощущал почти блаженство от этих нескольких не
вылившихся обратно глотков шипучки. В голове загудело, зашумело...
- Ну что, напился? - поинтересовался стриженный.
Иван не удостоил его ответом.
- Ну тогда отдохни, парень!
Стриженный с размаху ткнул его кулачищем в солнечное сплетение. Иван
задохнулся, вытаращил глаза, дернулся всем телом. Но тут же получил удар в
челюсть. И опять провалился в темноту.
- Ничего, это тебе вместо наркоза, - сказал стриженный и ушел.
Еще три недели назад Иван был в Москве, с утра до ночи бегал с
высунутым языком по приемным, кабинетам, все пытался что-то объяснить,
доказать. На него смотрели как на не в меру обнаглевшего баловня судьбы,
решившего вдруг, что весь мир вертится вокруг его носа, а кое-кто
намеками, а то и впрямую давал понять это.
Старый приятель, друг, однокашник Толик Ребров, заведовавший в
Космоцентре сектором Дальнего Поиска, заявил без обиняков:
- Кончай блажить, Ваня! У нас план расписан до трехтысячного года, а
ты лезешь, понимаешь, с ребячьими фантазиями! Ты что, думаешь, ежели ты
известная личность, любимец публики и герой-испытатель, так для тебя все
на слом пустят, так, что ли. Щас тебе прямо, по-щучьему велению,
экспедицию снарядят, фонды выделят, людей подберут, технику: давай, мол,
Ваня, валяй, - куда глаза глядят! Слушай, ну тебе же не двенадцать лет!
Чего ты мозги занятым людям пудришь?!
Иван и сам понимал, что его затея безнадежна. Умом понимал, а вот
сердце в это отказывалось верить.
Его отовсюду гнали - и по-доброму, и с шуточкой, и с посулами, и
по-всякому, но гнали. Был, правда, один выход. Надо лечь на обследование,
чтоб провели самую глубокую, скрупулезную мнемоскопию, все изучили,
разобрались, решили, постановили и так далее. Но у Ивана была
всего-навсего одна жизнь, он не мог ждать годами и десятилетиями, ждать
неизвестно чего. И потому он не раскрывался. Хотя и подозревал, что данные
областного мнемоцентра уже давным-давно поступили куда надо,
обрабатываются, и что он сам на крючке, просто его не хотят раньше времени
тревожить. И тогда он решил порвать со всем - сил не хватало! Он подал
рапорт через голову Толика Реброва высшему начальству. Рапорт, как это и
должно было случиться, вернулся к Толику. Тот вызвал сразу.
- Ладно, старина, я тебя понимаю, - сказал задушевно, - Другой бы на
твоем месте лет десять назад сломался. Все, не тужи! Клянусь тебе, что
выбью отпуск еще на полгода, лады?!
Иван отрицательно мотнул головой.
- А чего же ты хочешь?
- Все того же!
- Ну, ты даешь, старина! Я ж тебе тыщу раз объяснял, ну кто тебе
отвалит такую сумму за здорово живешь?! Ты же прекрасно знаешь, сколько
стоит переброска в такую даль средней поисковой лохани! Знаешь?!
- Знаю, - согласился Иван. Конечно, он знал, что со своей затеей
сожрет процентов десять, а то и двенадцать, всей энергии, отпускаемой
Космоцентру на год, и тем самым сорвет несколько запланированных полетов.
Но что ж ему теперь, вот так и сидеть с протянутой рукой оставшиеся годы!
Нет, он был не согласен с подобной арифметикой. Но он не мог полностью
раскрывать карт.
- А чего тогда, понимаешь, прицепился? Тебе, Ваня, надо отдохнуть,
ты, старина, утомился... Или, хочешь, переходи к нам, в аппарат, я тебе
местечко найду, а?
- Не надо ничего, давай-ка рапорт визируй! - проворчал Иван.
Ребров пошевелил густыми бровями, поерзал в удобном обтекающем его
кресле и сказал:
- Рапорт твой я убираю. Вот сюда, видишь! - он приоткрыл дверцу в
стене-сейфе. - На хранение, понимаешь. Ты у нас нонче где по графику?
Иван отвернулся. Уставился в стену с вмонтированным в нее огромным
океанариумом, в котором резвились уродливые рыбы с шипастными лапами и
выпущенными глазищами. Одну из рыбин он собственноручно привез для Толика
с проклятой, и притягательной Гадры, где чуть было не остался навсегда. Но
сейчас было не до сентиментальных воспоминаний.
- Ты в отпуске, старина, - сам ответил на свой вопрос Толик, - вот и
отдыхай! А когда вернешься, мы с тобой поговорим о твоем дурацком рапорте,
лады?
Иван встал, пошел к дверям.
- Эй, погоди! - Толик выскочил из-за стола, преградил ему путь. - Ты
чего, рехнулся совсем, что ли?! В бабу превратился истеричную?! Ты ж
космолетчик, мужик! Забыл, как мы с тобой загибались в рудниках Сельмы,
а?! Мы же с тобой не супились и не морщились тогда, Ванюша! А чего ты
сейчас скис, живи и радуйся!
- Пусти! - Иван плечом оттолкнул начальника.
- Нервишки шалят? Ладно, старина, любительскую капсулу я тебе выделю
и... - Толик помедлил, вздохнул тяжко, - и шесть разгонных баков. Больше
не могу, сам знаешь, меня и так за глотку возьмут, прижмут сектор.
- Пусти, я тебе сказал - Иван оттолкнул Толика, распахнул двери. На
выходе бросил зло, отрывисто: - Ты отлично знаешь, что там, куда я
собираюсь, не хрена делать в этой твоей детской кроватке. Э-эх, ты! Да
ведь я капсулу сам могу взять напрокат, в любом бюро путешествий, ну ...
прощай!
Толик отшатнулся, лицо его перекосилось.
- Возьмешь! Не спорю! - закричал он вслед. - А кто тебе, дураку, баки
даст, а?! - Но он быстро остыл, на то и был, видно, заведующим сектором,
человеком, обязанным ладить с людьми. И крикнул уже вниз, вдогонку: -
Отдыхай, неврастеник, потом еще поговорим, может, чего и подыщем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103