Впрочем, так же смешно иметь уже немолодую, состарившуюся жену.
После этого Репнин умолк и поглядывал на Парка с иронией, а компания внизу, в небольшой каюте веселилась. Очень бросалось в глаза, что леди Парк, которая была значительно моложе, Нади, смотрела только
на не, заботилась только о ней и даже гадала, взяв ее за руку. Это не укрылось от Парка, и он тоже вел себя с Надей очень предупредительно. Она, сказал, напоминает ему дочь, которую он потерял во время первой мировой войны. А потом прибавил, что более чувствует себя дома в России, которую хорошо знает, или даже на Багамских островах, чем в Лондоне, хотя и признает, что среди англичан встречаются хорошие люди. Они помогли шотландцам выиграть вторую мировую войну. Он покраснел, заметив, что Репнин, наконец, почуял жало, скрытое в этой шутке.
Репнину подумалось, что напавшая на старого шотландца болтливость — следствие шампанского, которое Парк начал пить еще за завтраком, но ошибся. Это было следствием ревности к более молодому мужчине, который с восхищением разглядывал его жену. К тому же Репнин обнаружил, что для Парка, может быть, более, чем жена, важна была его Шотландия, которую он любил так же безумно, безмерно, как Репнин Россию. Посмеиваясь, Парк рассказывал, что Беляев, как и Бане, после войны и их выхода в отставку вынуждены были купить небольшие мастерские по изготовлению женского белья, в Париже — того, что французы называют, а англичане. Разве можно себе представить более дикое занятие в мирное время для бывших парашютистов? Что касается Сорокина (сэр Малькольм его называл так, по-русски), ему следовало бы родиться в Италии, а не в эмиграции, в семье русских аристократов. В Италии он был бы незаменим в мафии. Говорить ему об этом, конечно, незачем, но это так. В конце войны сэр Малькольм хотел его перевести на службу в Ирландию. Ему там самое подходящее место, среди безумцев. Но тут родственница Парка влюбилась в этого молодого человека, и было жаль их разлучать. Она хорошая женщина и хорошая жена. Мало на свете хороших жен. И все-таки Репнину не следовало бы порывать с людьми, с которыми он познакомился в отеле Фои. Парк, как старший, должен сказать — негоже так замыкаться в себе.
Репнин, удивленный, молчал. На Темзе позади них появилось еще несколько небольших яхт. Вдали, на берегу, он заметил двух наездников, буквально лежащих на спинах коней, которые скакали по огромному покрытому травой лугу. Словно висельники, прикованные к доске. Иногда не видно было даже голов, припавших к лошадиным шеям. Только когда всадники приподнялись в стременах и выпрямились, кони пошли послушной рысью.
Репнин молча слушал рассказы сэра Малькольма о войне.- По временам как-то по-стариковски впадал в забытье. Потом до него доходило, что речь идет о первой мировой войне и о России. Только когда сэр Малькольм попытался провести параллель между гражданской войной, монархией и парламентом в Англии и России, Репнин заулыбался, иронически. Это, следовательно, нравоучение, предназначенное ему, эмигранту? Закралось сомнение, уж не стоит ли что-либо за словами Парка? За проповедью человека, имеющего плантации на острове Цейлон. Репнин все внимательней следил взглядом за своей соотечественницей и не скрывал этого.
Хуже всего, по мнению сэра Малькольма, то, что в наше время революции приобрели характер длительных акций — раньше это было лишь сведение счетов в узком кругу. Между монархом, тираном или королем и офицерами, гвардией или двумя-тремя полками. Ну, в придачу им еще несколько философов.
Сидя на корме, сэр Малькольм говорил, что при Стюартах, например, никто во время революции города не разрушал — да и не убивали людей после ее свершения. В России этого было много. Да, впрочем, он, эмигрант, как это ни прискорбно, знает все лучше.
Репнин поднял голову. Антон Иванович, сказал он, пишет, что и большевики, захватывая у белых города, не разрушали их. Массовые убийства начались лишь в период иностранной интервенции. Тогда сэр Малькольм, широко раскрыв глаза, возразил — насколько, мол, ему известно, и он в этом уверен — все было совсем иначе. Но Сорокин не вполне прав. Он рассматривает проблему русской эмиграции слишком узко. То, что требует Сорокин, не имеет под собой никакой почвы. Мы с вами — русские и британцы — чуть было не перебили друг друга из-за Тибета, в Азии. А третий в это время смеялся и использовал случай в своих интересах. Кому нынче есть дело до Тибета?
Тут Репнин понял: шотландец, вероятно, хочет прощупать, что он, русский в Лондоне, думает о случившемся в России. Ему все это казалось смешным и неестественным. Сказал, что во время революции он был обычным штабным офицером и политикой не
интересовался. Его отец, почтенный член Думы, тот — да. А он сам даже ни одной пули не выпустил. Он вполне удовлетворен жизнью здесь, в Лондоне. Работает клерком в лавке бельгийцев, известных мастеров по изготовлению седел и вообще оснащения для верховой езды, сапог и восхитительных дамских туфелек. В Сант-маутне просто отдыхал. Константина Константиновича, который теперь, кажется, британский офицер, Роюеу, никогда прежде не встречал. Госпожа Фои меж тем показалась ему очень рассудительной и милой женщиной. Что же до этого русского Комитета в Лондоне — он ему несимпатичен.
Отлично. Однако Сорокин представил Парку дело совсем иначе. В отель «Крым», мол, приезжает князь, правая рука Сазонова, хотя сейчас он живет в Лондоне, работает в подвале, трудно живет. Ему бы надо помочь! Откровенно говоря, и он, Малькольм Парк, не высокого мнения о Комитете. Конечно, там есть порядочные люди, дружески расположенные к этой стране, но они близоруки, не видят перспективы. Да и англичане близоруки. Он сам — шотландец. Шотландцы рассеяны по всему свету. Они многому научились в прошлом, очень многому. Англия боролась с Наполеоном, долго воевала, и что из этого? Вместо Наполеона создала огромную Германию. Долго боролась за Италию. И что? Создала страну, которая чуть было не оттяпала у нее Индию. Это мы, шотландцы, удерживали Индию. Англичане, люди штатские, Индию потеряли. Боролись мы и за Японию. И что? Что мы получили от японцев? Впрочем, англичанам легко,— с ними ничего не может случиться. Станут еще одним штатом в Северной Америке; сменят фунт на доллар. Мы стараемся их облагоразумить. Наши острова кое-что стоят — их можно превратить в аэродромы. Мы еще в силах удерживать связи, всю сеть мировых связей, а англичане хотят сделать нас своей колонией. Мы этого не допустим. Они сами себя превращают в колонию, американскую. Когда вернутся в Лондон, он пригласит его в Шотландию. К себе в гости. Леди Парк он очень понравился. Он сам, Парк, прекрасно знал Российскую империю. Знает Россию. Ему очень приятно, что именно Репнин будет первым русским гостем в его шотландском доме.
Репнин слушал и думал про себя: что он хочет, что хочет от него этот человек? Но сразу заметил, что вряд ли сможет принять его приглашение, хотя очень любит
Шотландию и знает ее, ибо был там сразу же по приезде в Англию. Он только что поселился в новой квартире, в Лондоне. Они с женой живут очень скромно. К тому же, жена собирается сейчас к тетке в Америку. Да и он не думает долго задерживаться в Лондоне. Жизнь здесь, в Лондоне, сложилась для них нелегко.
Ему это известно. Рассказывала родственница. Она знает всю их историю от графини Пановой. Впрочем, по его мнению, Репнин совершил немало ошибок. Вел себя так, словно он большевик, а не русский князь, все время рассчитывал на помощь — разных организаций, англичан. Это ошибочная позиция. Все эти организации медлительны, глупы, знай пишут и пишут, а сами недолговечны. Во всем мире никто никому не помогает. В жизни необходимо обрести друга, нужна помощь со стороны отдельного человека, потому что взаимопонимание возможно лишь между отдельными людьми.
Репнину, которому все эти слова казались неискренними, смешными, вдруг почему-то вспомнились вороны. В стае ворон, сказал он сэру Малькольму, существует взаимовыручка. Если одна из птиц попадает в беду — все, целая стая приходит на помощь. Приносят ей пищу, защищают, не оставляют одну. Под Арнемом один английский офицер обещал своему солдату, раненому, вернуться за ним через канал в резиновой лодке и не вернулся. ^
Вполне вероятно. Люди не вороны. Происходят от змей, а змеи живут согласно инстинкту. Форель в Шотландии это хорошо усвоила. Косули, живущие по соседству с его домом, знают его руку. Знают, когда у него в руках пища для них, а когда ружье. Они видят на огромном расстоянии. У них прекрасные глаза — как у Юноны (сэр Малькольм произносил Джуноу). Короче, он хочет ему сказать следующее: шотландцы в Европе играют — играли — ту же самую роль, имели такую же судьбу, как и русские — хотя, конечно, существуют различия между великими народами, многочисленными и малыми народами, малочисленными. Русские сейчас расселились по всему свету. А шотландцы таким образом живут на протяжении веков. Отсюда и его симпатии к русским. И вовсе не следует думать, будто все шотландцы — как это случилось в его роду — солдаты, кровожадные и жалкие. Есть среди них и истинные христиане, такие как в России. Это — квакеры. Это, в частности, было причиной его поездки в
Россию. Но, конечно, сыграли роль и русские женщины, и красивая русская песня, добавил он по-русски. Англия же — дикий остров. Англия — дикий остров, повторил уже по-русски. Русские слова Парк произносил хорошо. Он вдруг перешел на русский язык и впервые за все время беседы улыбнулся.
Репнина поразило хорошее русское произношение сэра Малькольма и его велеречивость, но тем не менее он слушал посмеиваясь. Шотландия — бедная страна. Поэтому шотландцы охотно переселялись в бескрайнюю Россию. Мы хорошо знаем вашу страну. Он, Парк, во всяком случае хочет помочь Репнину. Он познакомит его со своей родственницей, держащей породистых лошадей. Рысаков. Найдется занятие и для него. Не должен же князь до смерти сидеть в этом подвале. Сможет много путешествовать. Шотландцев полно повсюду. Своих людей, не чужаков — этого , страшнейшего в жизни несчастья. На бегах, например, где ни случись, он вечно как дома.
Репнин понял, что сэр Малькольм от него хочет. Этот план показался ему до того наглым и одновременно смешным, что он даже развеселился. Он отвечал иронически, с улыбкой, так, словно этот огромный шотландец предлагал ему свою жену или звезды на небе. Он пытался объяснить, что в нем, русском эмигранте в Лондоне, как бы борются два существа — которых в шутку, про себя он окрестил Джимом и Джоном. Джим внушает ему, что он несчастный нищий на чужбине и кончит свою жизнь в сточной канаве. Что человек может быть счастлив только на родине. А то, что произошло с русскими, страшнее нашествия монголов и монгольского рабства. По всему миру бывшие русские офицеры вынуждены работать судомойками, продавать газеты, мести улицы, торговать коврами и овощами. А Джон кричит ему в уши, что русскому эмигранту нечего стыдиться. Русские эмигранты создали мировую школу балета, они поют в Париже и в Америке, в оперных театрах. Они даже учат англичан понимать Шекспира. А нищие, старые, косматые русские профессора заполнили со своими книгами на чужбине кафедры университетов, как некогда греки после падения Константинополя. Джон внушает, что он должен чувствовать себя апостолом, но, к сожалению, Репнин — офицер, потомок князя Репнина, вступившего некогда со своими казаками в Париж.
Вот так. Джим кричит: надо стыдиться того, что дети их вынуждены будут служить на чужбине. Изменят свои имена. Уже не будут знать родного языка. Станут французами, американцами, англичанами, немцами, итальянцами, полукровками. Что их продают, как некогда продавали рабов. Они уже превратились в навоз, в удобрение неплодородных земель. Ну, и кто из них прав: Джим или Джон? Что же с ним случилось: счастье или беда?
— Такой же вопрос задают себе и шотландцы,— сказал сэр Малькольм, взглянув на жену, которая, выходя из каюты, махнула ему рукой. В каком-нибудь далеком, лучшем будущем, может быть, это несчастье обернется удачей. Ни Репнину, ни его жене не следует впадать в отчаянье, счастье может быть совсем близко, за первым углом.
Вплоть до этих слов сэра Малькольма Репнин сидел на палубе, не сводя глаз с Темзы. Он был охвачен какой-то грустью, он как бы погрузился в сон, поглотивший все заботы и тяготы, как нередко случается с человеком в чужих краях, во время прогулки, когда слова собеседника словно относит прочь ветер. Но при этой фразе шотландца, уже тысячу раз повторенной ему в Лондоне, он вздрогнул. Значит, вот как? У сестры Парка — конюшни и рысаки? И в этих конюшнях князь может найти для себя занятие? Но он вполне удовлетворен своим подвалом,— сказал раздраженно сэру Малькольму. Ему не хотелось бы еще раз менять службу. Подобные перемены утомляют. Человек обязан смириться со своей судьбой.
Тогда шотландец, наливая ему шампанское, которое повсюду возил с собой, обронил, будто ненароком, что рысаки его сестры часто переезжают. Бывают в Париже, даже в Америке. Не исключено, что окажутся и в России? Теперь уже это вполне возможно!
Тут русский все окончательно понял. Он улыбнулся, будто, следя за картами, перехватил взгляд противника и прочитал его мысли. Нет, нет, спасибо, он, правда, преподавал верховую езду в Милл-Хилле, но скачками и подобным бизнесом никогда не занимался. И не думает заниматься. Покойные Репнины перевернулись бы в своих гробах. Торгашеской сметки ему всегда недоставало. Он — русский человек.
Сэр Малькольм встал, словно завершив партию покера, и направился в каюту.
Репнин остался на палубе один возле штурвала.
Итак, сказал он сам себе, Сорокин и его маркиз де Сад оказались правы? Человечество — дерьмо. Отдельно взятый человек — всегда прав. Вместо того, чтобы прожить жизнь в соответствии со своими инстинктами, он даже на краю света, под Лондоном выискивает какие-то возможности вести жизнь, которая с ним не имеет никакой связи, как слезы во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97