— Можете не сомневаться.
Вместе с Покровским в дом генеральши вошла весна. Ее судьба переменилась. Она влюбилась в Покровского с первого взгляда, но он принадлежал ее дочери. Она вновь почувствовала себя молодой, в ней возродилась жажда жизни. Смерть вернула ей человека, которого она безумно любила. Мы все должны ее поддержать. Если в Лондон просочатся слухи об этом несчастном эпизоде, общество их отвергнет. Лондон великий лицемер, а русские такие безумцы.
Репнин с досадой повторил: она может на него положиться. Попытка Покровского уйти из жизни совершенно оправдана. После всего, что случилось в Париже, они должны были умереть. Надо было оставить их в покое и дать исчезнуть в море.
Покушение на самоубийство, о, нет, она в это не верит! Беа не сошла с ума! Она англичанка. Вы понимаете, что значит эта любовь для несчастной женщины? В ее годы? Воскресение к новой жизни! О, это как нынешняя весна, когда все так бурно вдруг зазеленело и расцвело! Согласитесь, Покровский такой интересный, такой очаровательный. Теперь он с ней. Весна пробуждает природу, а вместе с ней и человека. Беа
лишь недавно чуточку ей приоткрылась. И вся покраснела. Дивная женщина. Хотя во всем этом есть какая-то глубокая печаль. Сначала она от него скрывалась, оставила дом. Но потом вернулась. И это естественно. Никто не может избежать своей судьбы. Сейчас они спрятались в Сантайвзе. А через несколько дней объявятся в Лондоне. И будут гостить у нее.
«Ну что ж, он возвращается поездом»,— проговорил Репнин.
Госпожа Петере покинула свое кресло и в нервном возбуждении заметалась по комнате.
Тяготясь чересчур затянувшейся сценой, вызывавшей в нем насмешливую улыбку, Репнин недоумевал: чем вызвана таская буря эмоций после благополучного конца? Разумеется, она жалеет свою приятельницу. Но чтобы все это принимать так близко к сердцу?!
Госпожа Петере на секунду остановилась перед Репниным.
Она оставила сигарету и прислонилась к двери в театральной позе, загораживая ее от Репнина, порывавшегося уйти. С балкона слышался щебет ласточек, как будто они влетели в комнату. Ах, она совсем не спит, все думает о своей приятельнице. Ей так за нее страшно. Будь она на месте Беа, она бы поступила точно так же. Ни за что не уступила бы другой женщине Покровского после смерти дочери. Мужчинам этого не понять. А для женщины это последний шанс. Судьба дала ей возможность пережить еще одну весну, о чем она больше не могла и мечтать. Такое счастье редко выпадает в жизни. Покровский такой милый, хотя и чуточку женственный. Такой благородный и несчастный человек. Какие у него необыкновенные глаза, какие красивые руки!
Госпожа Петере рассмеялась. От ее слащавой сентиментальности отдавало фальшью.
Репнин спросил с иронической усмешкой:
— Но разве только отношения с генеральшей могли быть поводом для самоубийства? Думаете, у Покровского не было для этого других причин? Например, ностальгия по родине, тоска по России, которую удвоила личная трагедия. Русским свойственны подобные чувства. На меня, например, Покровский произвел впечатление человека, гораздо глубже переживающего судьбы России, чем свои личные драмы. По крайней мере так можно было понять из разговоров с ним.
О, это кажется ей невероятным. В ^Лондоне у них дела, в Париже дом. Вряд ли они помышляют о России. Кстати, Беа однажды посетила Россию по частному приглашению. Вот уж никогда бы не подумала, что бывшая его родина может послужить для них мотивом для самоубийства. У генеральши здесь глубокие корни. Для нее сейчас самое страшное потерять Покровского. Он для нее единственный свет в окошке, но, как у каждого русского, под самой изысканной внешностью и у него скрывается азиатский нрав.
Репнин стал прощаться, словно бы задетый ее словами. Может быть, все же ее опасения за приятельницу чересчур преувеличены, стоит ли так переживать?
Она приблизилась к нему с таинственным видом и зашептала: ах, у нее так тяжело на душе, ее терзает какое-то неясное предчувствие. Ведь и у нее есть дочь. Ей просто страшно. Не ждет ли ее та же судьба, которая выпала на долю ее приятельницы?
СОРОКИН ЗА СТЕНОЙ
После визита к госпоже Петере, проживавшей чуть ли не в его постели, за стеной, пропускавшей все звуки, Репнин едва мог дождаться окончания летнего отпуска в Корнуолле. Величественная природа не повлияла на поведение обитателей отеля. Женщины, объятые непостижимым вожделением, точно по чьему-то наущению добивались лишь близости с мужчинами, навязываясь и ему. Единственным светлым воспоминанием об этом отдыхе останется у него шлюпка добровольного общества спасателей, готовых по первому требованию выйти в океан на помощь судну, терпящему бедствие в штормовую погоду.
Огромная шлюпка покоилась на рельсах на песке, дожидаясь приказа выйти в открытое море, и была островком покоя и уединения на этом берегу. Не слишком современная, она не была оснащена ни радио, ни моторами, ни надувными непотопляемыми ребрами, все надежды возлагались лишь на одно: находчивость ее команды. На добровольцев, по собственному необъяснимому почину готовых идти на риск ради спасения других.
Здесь корнем всего было одно стремление — в тяжелую минуту прийти на помощь ближнему.
С газетных полос в эти дни не сходили скандальные сообщения. Итальянцы ищут в Англии работу. Шахтеры не желают их принимать. Эти черноглазые красавцы соблазняют шахтерских дочерей и жен, но им уже и так вскружили головы разные пришельцы, индусы, негры, прибывавшие из Европы, Азии и Африки на поиски заработков и места под солнцем, но, кроме как у женщин, нигде не имевших успеха, такая информация просто переполняла газеты. Эротика проникла и в прессу.
В последние дни своего пребывания в Корнуолле Репнин едва переносил близкое соседство с миссис Петере с ее пугающим, обожженным, белым лицом при ее удивительной фигуре. Казалось, в последние дни он чаще сталкивался с ней в прихожей, и она откровенно смеялась, видя его смущение.
В жизни своей не приходилось ему существовать в таких условиях.
Он словно запутался в сетях, раскинутых женскими руками не без помощи госпожи Фои. И угодил на роль одного из трех актеров беспрерывно разыгрывавшейся пантомимы. Кто первым пойдет в ванную в семь часов утра? Он. Когда смогут пойти они? Через какую дверь лучше войти? Чья очередь теперь? Необходимо было быть все время начеку, чтобы не сбиться. Полуголый, он иной раз вынужден был проскальзывать мимо них, также полуголых. Они извинялись, хихикая. Репнин слышал разговоры матери и дочери через стену, слышал их смех. Хоть они и говорили, понизив голос, однако при желании можно было разобрать все от слова до слова, как будто они говорят через прореху в стене. Над его кроватью иной раз вился дымок от сигарет миссис Петере, и ему оставалось только недоумевать, откуда он берется. Казалось, и под потолком вился этот сигаретный дым.
Репнин вскакивал с кресла или с постели и бежал прочь из отеля, подальше от этого наваждения. Он уходил к спасательной шлюпке и там приходил в себя. Иной раз им овладевало безумное желание податься через океан в неведомые земли.
Мечтая хотя бы в эти последние дни перед возвращением в Лондон в одиночестве побыть на берегу под скалами и вволю накупаться, а может быть, напоследок прыгнуть в море со скалы, как раньше в Ялте, он попросил госпожу Фои вычеркнуть его из списка участников субботней экскурсии в Сантайвз, где намечалось посещение художников, а возможно, и графа Андрея с генеральшей. Репнин нашел и предлог, он, мол, давно уже собирался побывать на спасательной станции в маленьком городишке Нью-Кей, здесь поблизости. Госпожа Крылова предложила подбросить его по дороге, но он отказался от этой услуги. Между тем как остальные гости, включая на этот раз и поляков, сразу после обеда собрались ехать на экскурсию, Репнин, извинившись, вышел в сад, некогда бывший общинным кладбищем. Госпожа Петере отправилась на почту, у нее был заказан разговор с Веной, с мужем, по крайней мере так она сказала. Покинула отель и госпожа Фои, в летние месяцы работавшая также в местной библиотеке. И вот под рев моторов и гомон голосов все разошлись и разъехались.
Из прислуги в отеле оставалась одна горничная, Люси. Репнин и сам не знал, почему, внезапно отказавшись от прежнего своего намерения, решил вернуться в свою комнату и написать письмо жене. В коридоре никого не было. Не встретилась ему и Люси. В Англии не запирают дверей. И никто не входит туда, где ему ничего не нужно. Репнин скинул с себя одежду и полуголый, подобно матросу на палубе, сел писать письмо Наде. Не прошло и четверти часа после отъезда гостей на экскурсию, как Репнин услышал в прихожей шаги, после чего кто-то, насвистывая, прошел в комнату госпожи Петере и стал опускать жалюзи. Должно быть, это горничная, подумал он. Кто-то проследовал в ванную, видимо, Люси решила там убраться?
Но вот неизвестный снова вошел в комнату госпожи Петере, ближайшую к нему, и стал там расхаживать. Да это же сама госпожа Петере, осенило Репнина, Странно. Почему она вернулась? Дочь поехала на экскурсию, почему бы и матери с ней вместе не поехать? Вероятно, госпожа Петере не получила на почте телефонной связи и вернулась в отель, подумал Репнин. В конце концов, какое ему до этого дело? Он притих и вернулся к своему письму. Только сигаретный дым, просачиваясь сквозь стену, отравлял ему жизнь. Сбежать бы отсюда куда-нибудь! Но его увидит госпожа Петере и уличит в обмане.
Надо полагать, она куда-нибудь уйдет.
Теперь он не сомневался: в комнате рядом с ним находится именно она.
Попав в западню, Репнин стал раскаиваться, что не
отправился в поездку вместе со всеми. Перед глазами возникла картина залива, где расположено местечко Ныо-Кей, в тот год там процветал новый вид спорта, катанье на волнах. Стоя на доске, отважный спортсмен, как бы оседлав гребень волны, летел к берегу, пока его не переворачивало в пенном разливе и не выносило на отмель. Какое, должно быть, сумасшедшее наслаждение и радость доставляло бесстрашному спортсмену померяться силой и ловкостью с океаном, когда в тучах брызг врезался он на доске в клокочущий клубок прибрежных волн! В Корнуолле не было еще случая, чтобы кто-нибудь из любителей этого спорта утонул.
Катаньем на морских волнах увлекались и женщины — госпожа Крылова, госпожа Петере, леди Парк и юная дочь госпожи Петере, Пегги. Он так и видел, как громадные океанские валы несут на своей вершине этих полуголых спортсменок, чтобы в пене морской выплеснуть на берег женщину нового типа. Разумеется, и Сорокин от них не отставал, а возможно, и Беляев, и вероятнее всего, сэр Малькольм, этот Нептун современной эпохи, тоже соревнуется с женщинами в серфинге, оседлав своей доской волну и стоя на ней, как он иной раз это проделывал, на одной ноге.
Вдруг в прихожей послышался шорох, кто-то пробрался в дверь.
Посетитель к госпоже Петере, кто же это? Но вот тихий шепот, поцелуи, приглушенный смех и женский голос, предостерегающий гостя: «Вы что это надумали, мой дорогого.
Мужчина, усмехаясь, возразил: в отеле ни души, а Люси убирается у Парков наверху. Это был Сорокин.
Репнин так и подскочил на своем диване от неожиданности. Прислушался. На ум пришел рассказ, поведанный ему как-то Ордынским: в Оксфорде существует правило — если студентка принимает у себя мужчину, она должна выставить свою кровать в коридор. Ордынский клялся и божился, что ему самому пришлось пережить нечто подобное в первые годы его пребывания в Англии. У него было любовное свидание в Кембридже при незапертой двери. Ибо в Англии никто не входит к вам без приглашения.
И снова тихий шепот, смех, поцелуи, ласковое женское мурлыканье и вздохи.
Из-за стены снова пополз сигаретный дым.
Но вот звуки возни, хохот и стоны? ох, ох, по-английски это звучало.
Репнин окаменел. Только этого ему недоставало — оказаться невольным свидетелем любовного свидания Сорокина с госпожой Петере.
Стена пропускала все звуки. За ней разыгрывалась отвратительная комедия. Секс — корень жизни? Когда все смолкло, госпожа Петере пробормотала: -«О, как это изумительно, изумительно».
Странная мысль одолевала Репнина. Вместо того, чтобы позавидовать Сорокину, он думал совсем о другом. Эти двое, вероятно, расположились на старинной французской софе, стоящей, как он видел, у стены. Но на ней же неудобно. Репнин чуть не расхохотался.
Он в растерянности стоял посреди комнаты, не зная куда податься. Куда скрыться, чтоб не слышать этого глупого и сдавленных сладострастных женских воплей, напоминающих ему кошачьи ночные концерты в лондонских дворах.
В Лондоне в каждом доме держат кошек, англичане обожают кошек.
Он с ненавистью взирал на стену своей комнаты, не способную изолировать его от происходившей за ней сцены. Его так и подмывало хватить по стене кулаком, чтобы предупредить тех двоих. Он ничего не желал знать, он ничего не желал ^слышать. Для того ли приехал он на берег океана? Так вот что такое «феноменальная» любовь, о которой разглагольствовала вся эта публика. Это был испытанный прием покойного Барлова — хлопнуть дверью и громко откашляться, когда в соседней комнате в доме, переполненном солдатами, беженцами и ранеными, в Керчи, где они дожидались погрузки на корабль начиналось нечто подобное...
Через некоторое время госпожа Петере отправилась в ванную.
Когда она вернулась, нелепая комедия после небольшого затишья возобновилась.
И снова стоны, возня, бурное дыхание и вдруг злобный выкрик Сорокина:
— Да оставьте вы свою сигарету!
Женский голос вкрадчиво уговаривал его не сердиться — она любит так, с сигаретой.
Это было невыносимо. Репнин подошел к окну и хотел было одним махом, как всадник из седла, выпрыгнуть из него и бежать. Благо окно было невысоко от земли и выходило в сад, в недалеком прошлом бывший общинным кладбищем. Незавидную роль он играл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97