Вам требовалась работа, леди и джентльмены, но работы для вас не было. С надеждами на сбытовой, закупочный и транспортный отделы пришлось распроститься: дочерние компании «Альбиона» лопнули, и нам нечего было продавать, покупать и перевозить.
Значит, надо было изобрести для вас работу. А когда задача поставлена, решить ее – дело времени и техники. В современных коммерческих и даже промышленных фирмах большинство служащих замкнуто, если так можно выразиться, на своих же служащих: восемьдесят процентов управленческого персонала существует лишь для обслуживания двадцати процентов, занятых собственно управлением, – они печатают и рассылают их письма, обрабатывают и хранят архивные документы, заботятся о канцпринадлежностях, рассчитывают зарплату, заменяют негодную мебель, готовят обеды, надзирают за лифтами, убирают мусор и прочее, и прочее, и прочее в том же духе. Так что мы всего-навсего скопировали стандартную контору. А как дополнение ввели частые реорганизации – каждый альбионский отдел время от времени реорганизуют. Это, впрочем, тоже характерная черта современных учреждений, и «Альбион» практически почти ничем не отличается от обычной управленческой фирмы.
Однако мы нанимали все новых служащих, и вскоре нам стало намного труднее изобретать для них работу, Отдел питания, к примеру, разросся у нас до невозможности – так же, как литерные Службы. Эти службы, казавшиеся вам, кстати сказать, особенно таинственными, обрабатывают, как вы правильно установили, цифровые данные, но на самом-то деле ничего таинственного в них нет: они сравнивают цифры манхэттенских телефонных справочников за тысяча девятьсот шестьдесят седьмой и тысяча девятьсот семьдесят третий годы. Номера телефонов там сгруппированы по-разному, а фамилий абонентов мы нашим служащим не дали, так что сопоставлять эти цифры очень трудно. Мне говорили, что это просто адская работа, и я буду весьма признателен, если кто-нибудь из вас предложит менее трудоемкое занятие для этих Служб.
Лукаса слушали с напряженным вниманием. Грайс, в частности, был просто зачарован и горевал только, что нет у него конфетки. Сюда бы запасливого Копланда, а не Ваарта – тем более что этот грубиян сидел, злобно ссутулившись, и явно собирался устроить скандальное представление.
– А на кой, стало'ть, раздраконили маленькие типографии?
Да, рано или поздно он таки примется скандалить. Лукас, однако, лишь на секунду сбился с тона.
– Я, простите, не расслышал. Будьте любезны, назовитесь и повторите, пожалуйста, ваш вопрос.
Ваарт, по-прежнему сутулясь, поднялся, но фамилии своей не назвал и вопроса не повторил; вид у него, на взгляд Грайса, был смущенный.
– Вы ведь мистер Ваарт, если я не ошибаюсь?
Ваарт молчал – но не смущенно, как показалось Грайсу, а угрюмо. Да ответь же ты хоть что-нибудь, чувствуя за него неловкость, подумал Грайс.
– Вы, насколько мне помнится, печатник, мистер Ваарт?
– Был печатник, пока ваша банда не добралась до нашей типографии. – Ага, значит, он еще не проглотил от ненависти язык.
– Надеюсь, вы согласитесь, мистер Ваарт, что в печатной индустрии, особенно на Флит-стрит, штаты непомерно раздуты?
– Может, оно, по вашему, и непомерно, да не больше, чем в треклятом «Альбионе», – пробурчал Ваарт. – Лишенный возможности отступить от собеседника после удачной фразы, он ограничился тем, что злобно зыркнул на повернувшихся к нему любителей. Кое-кто из них нервно захихикал.
Тут Лукас во второй раз на мгновение сбился со спокойного тона. И в его взгляде, как заметил Грайс, промелькнуло скрытое раздражение.
– Мне хочется спросить вас, мистер Ваарт, – сказал он, – верней, мне хочется спросить вас всех, леди и джентльмены, потому что печатное дело не отличается от любой другой индустрии, штаты у нас непомерно раздуты везде. Так вот, я хочу спросить, леди и джентльмены, кто из вас решится утверждать, не кривя душой, что он был загружен работой все восемь часов своего рабочего времени до того, как его приняли в «Альбион»? – Грайс этого утверждать не стал. И никто не стал. – А теперь объясните мне, леди и джентльмены, почему болтаться без дела на каком-нибудь грузовом корабле нравственней, чем быть пассажиром на прогулочной яхте? Работают вокруг вас другие или нет, но вы-то все равно остаетесь пассажирами. Я не вижу разницы между пассажиром грузовоза и прогулочной яхты. Почему-то считается, что газетная индустрия, автомобильные заводы или, например, муниципалитеты должны содержать армию людей, которые не делают ничего или почти ничего, но живут в ладу со своей совестью и даже устраивают забастовки, когда их липовые должности хотят упразднить. А может, было бы нравственней собрать всех этих горе-работничков под одной крышей, чтобы они хоть другим-то не мешали заниматься делом? Нет, мистер Ваарт, меня вашей слезной защитой маленьких типографий не проймешь!
Стало быть, он все же слышал первый вопрос Ваарта, но приберег ответ на него к самому концу своей яркой речи.
Ваарт уже сел, проворчав себе под нос что-то едкое насчет лоботрясов. Но теперь поднялся другой человек – начальник Отдела питания. И лицо у него было даже свирепей, чем обычно, так что Грайсу не хотелось бы столкнуться с ним в темном переулке.
Кстати, о темных переулках – а где, интересно, Пам?
– У вас вопрос, мистер Льюк?
– Не вопрос, а предложение, мистер Лукас. Я категорически возражаю против лживых инсинуаций в адрес отдела, которым я имею честь управлять, и предлагаю вам отказаться от них.
Лукас очень удивился. Да и любой бы на его месте удивился, подумал Грайс. Начальник Отдела питания был явно не в себе, и ему просто надо было как следует отдохнуть.
– Я, собственно, не говорил о вашем отделе, мистер Льюк, разве что назвал его слишком разросшимся. Если вам это кажется оскорбительным, то прошу меня извинить.
– Вы поставили нас в один ряд с другими отделами, мистер Лукас! Обкорнали под одну гребенку! «Пассажиры», «ничего или почти ничего не делают» – вот какие выражения вы сегодня здесь употребляли, мистер Лукас. Так разрешите мне сообщить вам, сэр, что, как бы ни проводили время служащие других отделов, мои работники трудятся добросовестно и честно, таких работников теперь днем с огнем не найдешь. Они занимаются делом по восемь часов в день, и если бы другие брали с них пример, наша страна процветала бы, мистер Лукас!
Сидящий возле Льюка Джек Леммон солидно кивал головой. По залу прокатилась волна одобрительных замечаний, и все немного оживились. А ведь он, пожалуй, прав, подумал Грайс, опять невольно сравнивая работников Отдела питания с летчиками-истребителями из своего военного лагеря.
– Но ведь ваш отдел ничего не производит, – по-прежнему удивленно сказал Лукас.
Льюк, с набухшими на лбу венами, рельефные очертания которых вот-вот могли переместиться, как почудилось Грайсу, нагнулся для консультации к Джеку Леммону, а правую руку поднял вверх, словно бы предупреждая Лукаса, что он еще не кончил.
– Вы говорите, ничего не производит, мистер Лукас? – разогнувшись, переспросил он. – А подумайте, сэр, сколько ДДТ мы должны обработать, если альбионцы съедают ежедневно около восьмисот холодных и горячих блюд!
– Совершенно верно, мистер Льюк, вы обрабатываете уйму дотационных талонов, – пренебрежительно сказал Лукас. – И тем не менее ваш каторжный отдел не производит реальной продукции даже на полпенни в день.
У гневного Льюка отвисла слюнявая челюсть, и он безмолвно воззрился на Лукаса. Потом, снова подняв правую руку, он опять пригнулся к Леммону. Однако в этот раз, дав оппоненту исчерпывающий ответ, Лукас ждать не захотел, и Льюк, что-то бормоча, сел на свое место.
– Мне хотелось бы прекратить дискуссию о нравственных аспектах работы, иначе мы прозаседаем тут до полуночи, – сказал Лукас, – а я думаю, что даже мистер Льюк несколько утомился. Теперь нам нужно решить – верней, вам нужно решить, – как вести себя в дальнейшем. Вы узнали правду об «Альбионе». И от вас, леди и джентльмены, зависит его судьба. Вообще говоря, всегда, конечно, существовала опасность, что утечка секретной информации погубит благословенный «Альбион». Хотя мне-то с самого начала казалось, что бояться нам практически нечего и что создание альбионской труппы усилит, а не ослабит опасность – объединившись, вы узнали гораздо больше, чем узнал бы каждый из вас, даже самый энергичный и любознательный, в одиночку.
Может, он намекал на Грайса? Если так, то Грайс мог бы ему сказать, что его изысканиям помогла вовсе не альбионская труппа, а пропажа мебели. Для безопасности – хотя начальник Отдела служащих явно относился к ней спустя рукава – им надо было поставить хорошего сторожа у входа, вот и все.
– В чем, собственно, заключалась опасность? В досужей трепотне? Так служащие постоянно треплются о своих учреждениях. И, к счастью, когда людей спрашивают «Что вы делаете на работе?», они привычно отвечают «Ничего не делаю», или «Толку воду в ступе», или «Переливаю из пустого в порожнее». А значит, трепотня про «Альбион» воспринималась бы как обычное преувеличение. Есть, еще, правда, пресса и радио. Журналисты суют порой свой нос, куда их не просят, но едва речь заходит о национальной безопасности, как они сразу умолкают – особенно если их припугнуть ответственностью за разглашение государственных тайн.
И все же мы не убереглись. «Альбион» того и гляди, погибнет. Я-то, впрочем, считаю, что ничего страшного не произошло: мы можем и дальше морочить людям головы, но для этого, леди и джентльмены, вам, группе избранных, придется тянуть в одной упряжке с администрацией. Любому из вас ничего не стоит завтра же погубить «Альбион» – разгласите ваши сведения, и пресса немедленно поднимет шум: газетчики не любят, когда их дурачат.
Я вот упомянул про национальную безопасность. И наши дела действительно связаны с национальной безопасностью. Хотя и не совсем так, как могут понять журналисты. Мы не проводим тайных опытов с продовольственными карточками, не печатаем тайно удостоверения, не подготавливаем втайне репатриацию иммигрантов – мы тайно сокращем количество людей, не занятых полезным трудом. И если наша тайна откроется, престижу страны, то есть, по существу, национальной безопасности, будет нанесен непоправимый ущерб. В этом случае, как я уже упоминал, нынешнее правительство наверняка падет, но предупреждаю вас, леди и джентльмены, – вам тоже несдобровать.
Отвечая на свой риторический вопрос, я сказал, что вас объединяет любопытство. Но вас объединяет не только это. Вы все безработные, леди и джентльмены. Вы никому не нужны. На ваше профессиональное мастерство – хотя и профессиональным мастерством обладает далеко не каждый из вас – нет больше спроса. Промышленные и коммерческие фирмы, где вы работали, не нуждаются в ваших услугах – да и большинства этих фирм теперь уже нет: разорились, вылетели, как говорится, в трубу. Поступить на работу, леди и джентльмены, становится с каждым годом все трудней и трудней. Надеюсь, вы простите меня за резкость, потому что я резко обнажаю суть дела для вашего же блага. «Альбион», леди и джентльмены, ваша последняя, ваша единственная надежда. Вот и решайте, отказаться вам от нее или нет.
Завершив свое выступление этим грозно прозвучавшим призывом, Лукас умолк и поклонился Грант-Пейн-тону. А тот вскочил, развел руки в стороны и стал было их сводить, чтобы первым начать аплодировать и повести, так сказать, за собой аудиторию, но потом передумал и на мгновение застыл в позе рыбака, показывающего, какую он поймал рыбину. Грайс покосился на Ваарта и увидел, что лицо у него исказилось в карикатурной гримасе едкого презрения.
– Наверно, теперь мне лучше уйти, господин председатель?
С этими словами Лукас шагнул к краю сцены, как бы демонстрируя свою дисциплинированность, хотя уходить он явно не собирался. Грант-Пейнтон и Ардах о чем-то поговорили с ним, и он сел на стул Пам, а Грант-Пейнтон обратился к аудитории:
– Леди и джентльмены, все мы, я уверен, благодарны мистеру Лукасу за его чрезвычайно интересное выступление, на которое он потратил свое нерабочее время.
Думая, что Грант-Пейнтон мог бы и не произносить банальностей, Грайс отметил, что к нему отчасти вернулась авторитетная решительность, странным образом покидавшая его, когда он снимал желтошифонное платье и облезлый парик. Глава альбионской труппы очень, видимо, боялся этого вечера и теперь, чувствуя, что самое опасное уже позади, успокоился и приободрился.
– И все вы, я уверен, хотите, чтобы я поблагодарил его за предельную откровенность. – Сообразив, что никто, возможно, этого не хотел, Грант-Пейнтон поспешно сказал: – Однако время идет, к восьми часам нам надо закончить и освободить зал, а значит, у нас осталось на обсуждение итоговой резолюции меньше сорока минут. Мистер Лукас, не желая мешать нам, хотел уйти, но мы с мистером Ардахом решили попросить его остаться, чтобы ответить на вопросы, если они возникнут в процессе нашей дискуссии. Никто, надеюсь, не возражает? Или это надо поставить на голосование?
Не успел Грант-Пейнтон замолчать, как поднялся Джордж Формби.
– Вы хотите внести предложение, мистер Эйнтри?
– Нет, у меня вопрос, господин председатель. Что вы назвали «итоговой резолюцией»?
Грант-Пейнтон посмотрел на Лукаса, а тот повернулся к Ардаху и что-то ему сказал. Выудив из кармана листок бумаги, Ардах встал.
– «Комитет Установления Истины треста «Британский Альбион» считается распущенным, а каждый член Комитета обязуется подписать «Акт о неразглашении государственных тайн».
Ардах читал резолюцию с подчеркнуто неустрашим мым, даже, пожалуй, вызывающим видом и последние слова почти прокричал, как бы ожидая взрыва возмущенных возражений. Но по залу прокатился только шепотный шорох, признак испуга, а не возмущения. Грайс прекрасно понимал чувства любителей: он и сам не без опасений вверял свою жизнь разным официальным бумагам вроде страховых полисов и прочих решительных документов, если ему предлагали их подписать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39