В пятницу, потратив полдня на пятиминутную работенку, она была отпущена домой – тут Ардах скосил укоряющий взгляд в сторону Грант-Пейнтона – и теперь, по-видимому, решила приходить на службу, когда ей заблагорассудится. Ну и порядки!
Не дожидаясь конца этой тирады, Пам прихватила с подоконника Тельмин поднос, ушла в фойе, выдоила за свои собственные деньги кофе из автомата и принесла на подносе пластиковые стаканчики с бурой бурдой для всех канцпринадлежников. Вот ведь какая милая, подумал Грайс, раздраженно слушая ехидные выкрики оперхозяйственников. «Смотрите, не надорвитесь! – голосили они. – Давайте меняться – вы нам кофе, а мы вам стулья!» – и прочее в том же духе. С тех пор как исчезла отдельская мебель, они постоянно издевались над канцприиадлежниками. Даже их младшая служащая, цветная девчонка, и та время от времени вяньгала: «Ох и кучеряво же кое-кому живется!»
А Грант-Пейнтон, разозленный выпадами Ардаха и насмешками оперхозяйственников, решил сорвать злость на Грайсе.
– Надеюсь, вы наконец обнаружили мебель? – спросил он.
Грайс, ни словом не упомянув про Тельму, рассказал Грант-Пейнтону о своей экспедиции в подвал № 3.
– Значит, никаких результатов?
– Боюсь, что так.
– Тогда придется оставить все как есть до выхода на работу мистера Копланда или инженера по противопожарной безопасности, не знаю уж, кто из них появится раньше. Пусть начальство расхлебывает эту кашу с пропажей, я ее не заваривал. Если кому-нибудь нравится подпирать тут задницами барьерчики, пусть остается, а мне надоело веселить наших соседей-тружеников, я ухожу.
Последние слова Грант-Пейнтон произнес намеренно громко, чтобы его услышали оперхозяйственники. Нескольких из них Грайс видел на собрании альбионской труппы, и сейчас, под гневным взглядом своего председателя, они мигом перестали ухмыляться и уткнули носы в рабочие бумажки.
Язвительно посоветовав коллегам явиться завтра утром на работу, чтобы начальнику, если он соблаговолит выздороветь, не было одиноко, Грант-Пейнтон надел пальто и удалился. Вслед за ним ушел Ардах, так что в отделе остались только Сидз, Бизли, Пам и Грайс.
Не дожидаясь, пока Сидзи Бизли втянут Пам в свой разговор насчет устроенного Грант-Пейнтоном представления, Грайс отвел ее в сторонку и шепнул:
– Нам надо срочно поговорить. – Обычно-то с такими словами обращаются женщины к мужчинам, а не наоборот, подумал он, но пока что у нее нет для этого причин.
Пам, словно бы шестым чувством угадывая всю важность предстоящего разговора, молча кивнула, а потом небрежно сказала Сидзу и Бизли, что поможет Грайсу купить подарок для его жены. Она могла быть очень изворотливой, когда хотела, и Грайс подумал, что ей вполне по силам развеять подозрения мужа, если у него появятся – тьфу-тьфу, не сглазить! – основания подозревать ее в неверности.
Минут через двадцать они уже добрались до уютного ресторанчика на одной из улиц Сохо. Грайс никогда здесь раньше не бывал, но пару раз проходил мимо и, заглядывая в окна с тюлевыми занавесками, решил, что столики на двоих, накрытые клетчатыми скатертями, очень хороши для любовного свидания. Жаль, что их сегодняшнее свидание будет чисто деловым.
Он мысленно наметил вехи своего повествования: для затравки – новости о пропавшей мебели, подслушанные Тельмой (ничего по-настоящему стоящего, но Пам, возможно, отыщет какой-нибудь подспудный смысл в словах швейцаров); потом – как можно красочней – рассказ про находку старого счета-заказа (с намеком на продолжение рассказа в дальнейшем); потом – стремительно сменяющие друг друга эпизоды: таинственный лифт, подымающийся только на один этаж, секретный конференц-зал под «Лакомщиком», совет директоров и министр; а напоследок – Парслоу. Завершить ли свою повесть «Экспортом», точь-в-точь похожим на «Альбион», или же до сих пор не снесенной типографией, он решит по ходу дела.
Но обслуживание в ресторане оказалось из рук вон плохим, и ему постоянно приходилось отвлекаться, чтобы отправлять обратно на кухню блюда, которые он вовсе не заказывал, и умолять официанта принести им вино до десерта. А когда задерганный официант прихватил со стола вместе с грязной посудой счет-заказ, Грайс бегал вызволять его у судомоек. Короче, он все время сбивался, и вместо стройного повествования у него получилась какая-то невразумительная мешанина. Но Пам внимательно слушала, помогая ему иногда наводящими вопросами, и в конце концов поздравила с прекрасно проведенным расследованием.
– И вы решительно никому об этом, не рассказывали?
– Решительно никому, ни единой живой душе! – с излишней, быть может, горячностью воскликнул Грайс. Ему смутно помнилось, что Парслоу он, кажется, наговорил куда больше, чем следовало, но Парслоу был не в счет.
– Я не уверена, что сейчас нам надо выкладывать на общем собрании все ваши новости, – задумчиво сказала Пам, пообещав ему как можно скорей созвать Оргбюро. – Если Тельму допросили – а ее наверняка допросили, – то мы теперь оказались в положении «они-знаюг-что-мы-знаем, а мы-знаем-что-они-знают-что-мы-зна-ем». Поэтому есть смысл объявить на общем собрании про секретный конференц-зал и послушать, как будут объяснять эту загадку рядовые любители. Обо всех же остальных ваших открытиях стоит оповестить пока только членов Оргбюро – так подсказывает мне мое внутреннее чутье.
– Вы думаете, это «может стать известно», если цитировать Сидза?
– Не думаю, я уверена, Клем. Я уверена, хотя доказать, конечно, не смогу, что обо всех наших начинаниях становится известно Лукасу. Уверена, и все тут.
– Стало быть, шпионы в нашем стане?
– Возможно, это припахивает мелодрамой, Клем, но я убеждена, что «Альбион» кишит шпионами начальства. И было бы странно, если б их не было среди наших любителей.
Ресторан им попался дрянной, но Грайс чувствовал себя очень хорошо. Его рассказ и так уже произвел на Пам огромное впечатление, а он ведь собирался открыть ей кое-что еще. Заказав кофе, или, верней, убедившись, что это не так-то легко сделать – пробегавший мимо их столика официант в ответ на его зов даже не глянул в его сторону, – он, как бы между прочим, сказал:
– Бывает, что кукушонка не отличишь от родных птенцов, а правда оказывается удивительней вымысла.
– Вы подозреваете кого-нибудь из членов Оргбюро? Нет, этого, надеюсь, не может быть. Мы сотрудничаем очень давно и полностью доверяем друг другу. Нельзя подозревать всех и каждого.
– Я не говорю про членов Оргбюро, но тот, кого я имею в виду, тоже давно с вами сотрудничает. Вас, наверно, очень удивит, милая Пам, если я скажу, что наш общий друг Сидз – шпион? – Ему таки удался небрежный тон, и разоблачение, на его взгляд, прозвучало весьма эффектно.
– Опомнитесь, Клем, – сказала Пам. – Да он один из наших самых надежных сотрудников.
– Вы уверены?
Грайс не раз читал в детективных романах, как одна небрежно брошенная реплика дает ключ к разгадке тайны. Он попытался небрежно и коротко рассказать Пам о звонке Лукаса Сидзу, но рассказывал, видимо, слишком коротко и небрежно, потому что Пам, судя по ее вопросам – «Подождите, подождите, при чем здесь Либеральный клуб? Когда, вы говорите, он позвонил?» – и сама ничего не поняла, и даже его сбила с толку. Потом она провела последовательный допрос и, выяснив, о чем идет речь, весело расхохоталась.
– Да он звонил вовсе не Сидзу, глупенький вы мой Пинкертончик! Он хотел поговорить с бригадиром ночных уборщиков, которые появляются в отделе после нашего ухода.
– А зачем, простите, бригадиру ночных уборщиков знать о моих политических взглядах? – обиженно спросил Грайс.
– А затем, что он соглядатай Лукаса, – ответила Пам. – Вы поговорите-ка с Ваартом. Ему как-то раз понадобилось вернуться вечером на работу – не помню точно, кажется, за плащом, – и он обнаружил, что этот самый бригадир вскрывает отмычками наши столы и роется в ящиках. Это случилось, когда у нас еще были столы. Он сказал Ваарту, что ему якобы поручили найти какую-то украденную вещицу, но мы-то не дети. Ему наверняка приказали проверить, нет ли у нас в ящиках чего-нибудь подозрительного, вроде вашего счета, например.
Пам взяла со столика счет, неожиданно поцеловала его – Грайс решил, что поцелуй предназначался ему, – и положила его в сумочку.
– Не горюйте, Клем, вы же превосходный сыщик! Давайте-ка выпьем посошок на дорожку и поедем смотреть эту старую типографию, хотя я не представляю себе, что мы можем там увидеть.
– Я тоже. Но главное, мне непонятно, зачем Грант-Пейнтону понадобилось меня убеждать, что ее снесли. Не он же соглядатай…
– Нет, конечно, вы просто немного помешались на шпионах, Клем, Он искренне верит, что ее снесли. Да и все мы верили, нам даже в голову не приходило проверить. Хотела бы я знать, кто распустил этот слух. И зачем?
Они поехали на такси а – почему бы, собственно, не отпраздновать его победу по всем правилам? И в такси он открыто, не делая вид, что это у него вышло случайно, держал Пам за руку. Под занавес они выпили бренди, вот он и расхрабрился.
Поглядывая на торопливо щелкающий счетчик – они еще, кажется, и пятидесяти ярдов не проехали, а ему уже предстояло распрощаться с полусотней пенсов, – он сказал:
– Меня все-таки немного беспокоит судьба Тельмы,
– Меня тоже.
– Вы думаете, ее могут уволить? – Грайса, конечно, беспокоила его собственная судьба, но он надеялся, что Пам этого не поймет.
– Вряд ли, – сказала Пам, и он мигом успокоился. – «Вылететь» из «Альбиона» не так-то просто. Я еще не слышала, чтобы отсюда кого-нибудь уволили. – Так куда бы ей тогда деться? Ведь не попала же она в руки бандитов, которые решили содрать выкуп с ее родителей?
– Будем надеяться, что нет, – каким-то странным, только ей одной, да и то лишь иногда, присущим тоном откликнулась Пам.
Грайс уже побывал перед работой возле старой типографии, чтобы посмотреть, правду ли сказал Парслоу, и не оказаться в дураках, если они придут сюда с Пам, – типография стояла на месте, Парслоу не соврал. Она пряталась в подковообразном переулке, который соединял две когда-то оживленные, а теперь безлюдные улицы. Возле типографии, как и возле «Рюмочной» на другой стороне реки, теснились древние пакгаузы, большей частью пустые, хотя некоторые из них были наскоро подремонтированы и переделаны. Вокруг стояли одноэтажные домишки маленьких мастерских, или уже заброшенных, или еще действующих, но явно доживающих свой век; однако тут попадались и какие-то крохотные, видимо, недавно открытые фабрички или, может, возрожденные мастерские, Грайс не разобрал. Двери заброшенных строений были сорваны с петель или распахнуты, и за ними виднелись бутыли в потемневшей оплетке, картонные коробки, фанерные ящики или груды старых автомобильных покрышек. А проходя мимо еще действующих и возрожденных мастерских, Грайс слышал шум работы – стук молотков, скрежет напильников по металлу и гуденье сверлильных станков.
Типографию «Альбион», как и говорил Парслоу, можно было узнать по деревянной облупившейся вывеске на приземистом одноэтажном домике, напомнившем Грайсу сторожку у ворот викторианской больницы, где умерла его мать; эту больницу, как он слышал, открыли в упраздненном работном доме. А вывеска типографии красовалась именно на привратной сторожке: рядом возвышалась каменная арка железных ворот с цепями и большим, изъеденным ржавчиной висячим замком. За воротами угадывался небольшой двор, куда выходило здание самой типографии.
– Эта сторожка заменяла у них современный Отдел снабжения и сбыта, – сказал Грайс. – Представляете себе? Двор, наверно, вымощен кирпичом, и туда в былые времена то и дело въезжали ломовые фургоны.
– Очень романтично, – отозвалась Пам и подергала тяжелые цепи на воротах. – А вот как бы нам-то попасть во двор?
Грайс обдумал это еще поутру. Два окна сторожки о выбитыми стеклами были заколочены изнутри досками, так что через них не влезешь; зато дверь между окнами давала некоторую надежду. Она была, конечно, заперта, Грайс утром проверил, но краска с нее давным-давно облезла, и доски казались гнилыми. Двинуть как следует плечом и готово дело, решил он.
– Закон, правда, квалифицирует это как «проникновение с помощью взлома», – сказал он Паи.
– Чепуха, – весело возразила Пам, – «проникновение с помощью взлома» в снесенный дом по закону не карается. – И, к немалой досаде Грайса, стремительно навалилась на дверь. Не окажись она такой проворной, он, во-первых, заставил бы ее хорошенько оглядеться, чтобы приступить к делу без свидетелей. Ну а во-вторых, это же чисто мужское занятие – двери ломать.
Однако на этот раз женский порыв увенчался успехом, и они оказались в полутемной квадратной комнате? слева от них, перпендикулярно к двери, которую Грайс поспешил захлопнуть, протянулся до противоположной стены покрытый линолеумом прилавок; никакой мебели в комнате не было, а вороха бумаги и порванные картонные коробки у них под ногами расчерчивали бледные полосы света, потому что между неплотно пригнанными друг к дружке досками на окнах оставались узкие щели. В противоположной стене виднелась массивная, нисколько не пострадавшая от времени дверь, запертая на замок, она выходила, как сразу же сообразили Пам и Грайс, в мощенный кирпичом типографский двор.
– Ничего интересного, – сказала Пам, выпуская из рук несколько поднятых с полу мятых бумажонок. Это были в основном старые типографские бланки, напечатанные для каких-то фабрик; на некоторых бланках под названием фабрики красовалась медаль, полученная на торговой ярмарке, – никакой другой рекламы для фабричных товаров типографы изобрести, по всей вероятности, даже и не пытались. Понятно, почему типография захирела, подумал Грайс, ведь она пользовалась методами рекламы середины прошлого века. Пам нетерпеливо подергала запертую дверь.
– Эх, нам бы сюда связочку отмычек, – пробормотала она. Грайсу опять стало не по себе. Сначала он заботился только о том, чтобы незаметно проникнуть в запертую сторожку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39