– Ну, по-моему, в «Коварном Альбионе» никто особенно не перетруждается.
– А пустая бумажная волокита вас не удручает?
– В каком смысле «не удручает»?
– В прямом, конечно.
И тут Грайс опять отметил, что Пам иногда очень въедливо допрашивает своих собеседников. Первый раз это пришло ему в голову, когда она спорила за обедом с Сидзом, но тогда он как-то не обратил на это внимания. Его, надо сказать, не слишком интересовала личность Пам. Он просто считал, что ему в жизни кой-чего не хватает, и решил сдобрить ее пикантной интрижкой. Новая служба, про особенности которой Пегги будет знать только с его слов, предоставила ему вроде бы такую возможность, а Пам была самым подходящим кандидатом на роль любовницы. Нравится ли она ему как человек, он успеет решить потом.
– Боюсь, что я вас все же не совсем понимаю.
Пам тяжко вздохнула, словно бы подавленная его примитивностью. Очень, к сожалению, характерные для нее штучки-дрючки.
– Не знаю даже, как бы это сказать попроще. Вы у нас обретаетесь уже неделю. И никто здесь, по вашим наблюдениям, особенно не утруждается – мягко говоря. Причем так у нас всегда.
– Вот и прекрасно, – отозвался Грайс. Он, конечно, мог бы рассказать ей, чтоб она не считала его дурачком, и о других своих наблюдениях – например, про странности внутриальбионского телефонного справочника, – но тогда ему пришлось бы признаться, что он отпирал копландский шкаф, а это было ни к чему.
– Значит, вас не удручает пустопорожняя бумажная волокита?
– Разумеется, нет. Наше дело конторское – платили бы жалованье.
– А некоторых, знаете ли, удручает. Вы никогда не прислушивались к воркотне миссис Рашман?
– Вот уж кто отнюдь не перегружен работой – мягко говоря , – саркастически заметил Грайс, на мгновение забыв, что Паи с миссис Рашман – приятельницы. Во всяком случае, они вечно шушукались по углам.
– Правильно. Это-то ее и удручает. Именно поэтому, насколько я понимаю, она и уволится отсюда, как только выйдет замуж. Ей кажется, что она не заслуживает своего жалованья.
– А кто в наши дни заслуживает?..
– Или вот мистер Хаким. Его с самого начала возмутили здешние порядки. И он до сих пор мучается, что ему приходится бездельничать на работе.
– Он должен радоваться, что нашел какую-никакую работу!.. Да и каждый из нас должен радоваться, разве нет? – Грайс добавил последнюю фразу, чтобы не показаться расистом. Пам все больше левела в его глазах.
– Вообще говоря, конечно. Но вы должны признать, что мы тратим впустую уйму рабочего времени. А время, как говорится, деньги. И кто-то обязательно должен за него платить.
Или, пожалуй, правела.
– Господа налогоплательщики, кто же еще, – пожав плечами, сказал Грайс. Кое-какие странности «Альбиона» его немного заинтересовали, но разговоры о высоких материях, вроде затеянного сейчас Пам, ему всегда казались пустыми. Он попытался придумать тему, лучше подходящую к третьему бокалу соавэ в уютном винном баре.
Но зря он ломал себе голову, потому что Пам неожиданно сама сменила тему:
– Скажите, Клемент, у вас есть какие-нибудь политические убеждения?
Странный вопрос… Впрочем, вовсе не странный, если она сама занималась политикой или, к примеру, помогала Сидзу, который в свою очередь помогал Лукасу выяснять политическую ориентацию служащих. Докопался же Лукас, причем неизвестно каким образом, до его Либерального клуба. Но если она была звеном в этой цепочке, то должна была знать и ответ на свой вопрос.
– Я ровно год состоял членом форестхиллского Либерального клуба, – осмотрительно сказал он, припомнив эпизод из одного старого фильма, где герой отвечает на вопросы Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. – И вступил в него, чтобы общаться с людьми. А политических убеждений у меня просто нет.
Какой бы ни была причина ее дознания, он ответил ей чистосердечно. Грайс издавна поддерживал на выборах ту политическую партию, которая снизила его подоходный налог или обещала сделать это, когда придет к власти. Закончив свой краткий отчет, он спросил Пам:
– А у вас?
– Да тоже фактически нет, – ответила она. – Я из тех, кто голосует по случайному капризу. – Ну, в этом-то разрешите вам не поверить, подумал Грайс. – Однако последнее время мне стало казаться, что политические взгляды – основа всех основ.
– Каких таких основ? – туповато спросил Грайс. Он вдруг совсем перестал ее понимать. Выпив три больших бокала – то есть практически полбутылки – соавэ, он чувствовал себя не то чтобы пьяным, но все-таки немного «подшофе». Да и на нее вино должно было, разумеется, подействовать.
– Ну, возьмем, к примеру, проблему занятости. Можно, по-вашему… как бы это получше сказать? Ага, вот – можно, по-вашему, полную занятость назвать главной целью общества? Или нужно считать – в идеальном, конечно, мире, – что если такую-то, к примеру, работу люди делают втроем, а с ней вполне справятся двое, то одного, стало быть, можно вышвырнуть на улицу?
– Что-то я вас не понимаю, – пробормотал Грайс, на которого слова «в идеальном мире» произвели устрашающее впечатление. Метафизики он боялся пуще безработицы.
– Нет уж, подождите, не перебивайте, дайте мне сказать, – многословно потребовала Пам. Она уже допила свой бокал, и он подумал, что, если они выпьют еще, ему придется выносить ее из «Рюмочной». – Допустим, вы директор и распорядитор нашего «Альбиона»…
Она хотела сказать «директор-распорядитель». Здорово же ее развезло.
– …которым я, слава богу, никогда не буду, – вставил он.
– Слава или не слава, а смеяться надо мной по… по-ревнимите. Я, конечно, выпила три бокала соавэ, но это очень важный вопрос . Вот, значит, вы главный босс «Британского Альбиона», и вот вы решили нагрянуть в Отдел канцпринадлежностей, а там, значит, некая миссис Фос решает кроссворд из «Ивнинг стандард», миссис Рашман вяжет жениху свитер, Ранджаб Хаким торгует конфетами, Клемент Грайс, взгромоздив ноги на стол…
– Вряд ли мне удалось бы увидеть самого себя!..
– Вы прекрасно знаете, про что я толкую, не перебивайте, пожалуйста. Вы, значит, сразу видите – в отделе слишком много служащих, и вам ясно: этого, этого, этого и этого надо уволить… Или, по-вашему, нужно сказать – ладно, много места они не занимают, жалованье получают небольшое, а если их и отсюда выгонят, то где они, спрашивается, найдут работу?..
Ее вопрос неприятно задел его. Ведь совсем недавно он сам был вышвырнут на улицу, когда служащих оказалось «слишком много». Нет, за бокалом вина ему такие разговоры вести явно не хотелось.
Он вдруг заметил, что она выглядит не очень-то привлекательно. Кожа у нее на лице была чересчур смуглая – или, пожалуй, желтоватая, – ив свете неярких электрических ламп на фоне беленых стен подвальчика она казалась какой-то неумытой. Под носом у нее темнели чуть пробивающиеся усики, и они были не единственной мужской чертой: спорила она, да и просто говорила тоже по-мужски – самоуверенно и свысока.
– Я, Пам, не способен вышвыривать людей на улицу, – сказал, он, – можете считать это ответом. Меня ведь самого совсем недавно вышвырнули. И мне, знаете ли, было не до шуток.
– Так вы, значит, оставили бы нас всех на работе, хотя делать нам здесь решительно нечего?
– Да. Оставил бы. При прочих равных условиях. – Грайс не смог бы объяснить, что означает его последняя фраза, но Пам не спросила. Она, слава богу, отрезвела – может быть, от чрезмерного возбуждения. Но при этом, как с огорчением заметил Грайс, потеряла к нему всякий интерес. Отставив бокал и взяв сумочку и перчатки, она равнодушно сказала:
– Ну вот и хорошо.
Их первая – а похоже, что и последняя – встреча подошла к концу. И Грайс подумал, что зря назвал ее тайным свиданием. Видимо, его просто экзаменовали. И он вовсе не был уверен, что успешно выдержал экзамен.
Молча открыв сумочку – Грайса больше не тянуло шутливо осведомиться о наборе казенных ручек, и он тоже смолчал, – Пам вынула из нее какую-то потрепанную брошюрку вроде политического манифеста или ученого трактата. Уж не собирается ли она завербовать его в Фабианское общество?
– Возьмите-ка, – сказала она. – Только не забудьте отдать, когда прочитаете, а то их осталось у нас очень мало.
Пам, стало быть, все же принесла ему пресловутый альбионский справочник. Если б это был жест дружелюбия – или, еще лучше, особого внимания, – Грайс, конечно, почувствовал бы теплую благодарность. Но Пам вела себя как суровый воспитатель.
– Спасибо, вы очень любезны. – Грайс надеялся, что в его голосе слышится оттенок холодного безразличия. – Но я уже ознакомился с ним – благодаря Копланду.
А вот этого говорить не следовало. Теперь придется как-то заметать следы.
– Он лежал на его архивном шкафу.
Пам, неизвестно почему – если только она не подозревала, что он лазал в шкаф за конфетами, – устремила на него один из тех странных взглядов, которыми она обменивалась с Сидзом в «Лакомщике», когда они препирались об альбионской труппе.
– И много вы узнали?
– Да не очень. Вот, к примеру, там есть длинный-предлинный перечень наших дочерних компаний, но ни словом не упомянуто, чем они – или сам «Коварный Альбион» – занимаются.
– Вы правы, – сказала Пам с тем же таинственным видом, который она напустила на себя тогда в «Лакомщике», бросив свое «Вот уж действительно» в ответ на Грайсов вопрос, чем занимается их фирма.
В «Лакомщике» ее заставил умолкнуть взгляд Сидза, но сейчас она замолчала без его помощи и, вставши, пошла к выходу, предоставив Грайсу решать самому, идти за ней или нет.
Однако, подымаясь по лестнице к входной двери, она на секунду остановилась – якобы чтоб надеть перчатки – и, окинув его задумчивым взглядом, интригующе сказала:
– Знаете, это может прозвучать глупо – да и выпили мы больше, чем нужно, – но я никак не могу сообразить, наблюдательный вы человек или нет. Вроде бы да, но иной раз вы не замечаете самых очевидных вещей.
– Я вообще-то стараюсь глядеть в оба, – немного обиженно пошутил Грайс, всем своим видом, однако, показывая, что ждет продолжения.
– Тогда, если вы заметите что-нибудь странное, обязательно мне скажите, ладно? – попросила Пам. – Только мне одной.
В каком смысле – что-нибудь странное?
Грайс хотел задать этот вопрос, но не успел: она так быстро взбежала по лестнице, что он догнал ее только на улице.
Им обоим сразу стало холодно. Пам, несмотря на свои частые, как она ему сказала, выпивки с миссис Рашман – когда их автобусы еще останавливались в одном месте, – чувствовала себя после трех рюмок вина на голодный желудок не лучше, чем Грайс.
– Меня тошнит, – слегка пошатываясь, пролепетала она. – Мне надо в туалет.
– Неплохая идея, – бодрясь, пробормотал Грайс. Догоняя Пам, он, к счастью, заметил туалеты на площадке между двумя маршами лестницы.
Когда он вышел – его довольно долго рвало, – дверь в дамский туалет была открыта. На улице он Пам не увидел, но ему показалось, что в отдалении слышится стук женских каблучков. Он неуверенно двинулся к остановке и, завернув за угол, увидел отъезжающий автобус. Пам даже не помахала ему на прощание – если только в полупустом автобусе с запотевшими стеклами стояла именно она.
Глава седьмая
Да, неудачный выдался у него вечерок.
В понедельник, как раз перед выносом мебели из отдела и за несколько дней до ее исчезновения, на работу после отпуска вышел Ваарт, и Грайс перебрался за стол Хакима, который уже загорал, наверно, в Альгарве.
Грайс ошибся: он заранее решил, что Ваарт похож на южноафриканского правителя – не Форстера, а того, другого, – но выяснилось, что нет. Он напоминал Мики Руни. И хотя, возможно, его отец в самом деле был южноафриканцем голландского происхождения, сам он выглядел как типичный лондонец. По выговору он походил на рабочего, а по характеру оказался критиканом.
Грайс давно уже обнаружил, что в любом отделе есть свой критикан. Иногда их бывало даже несколько, но один обязательно подымался над общим уровнем и порой превращался в отдельскую достопримечательность. Критикан, как ему и положено, критически относился ко всем обычаям фирмы, а на каждое проявление бюрократизма неизменно отзывался риторическим: «Видели вы что-нибудь подобное?», или «Ну не великолепно ли?», или – у Ваарта – «Ничего себе!» Критикан, впрочем, был обычно человеком незлобивым и даже полезным – если не перегибал, конечно, палку, – служа предохранительным, так сказать, клапаном, когда в конторском сообществе накапливалось чересчур много недовольства.
Ваарт, представленный Грайсу Сидзом, излучал грубоватую доброжелательность и даже помог ему перенести на Хакимов стол конторские принадлежности – «причиндалы», на его не слишком изысканном языке. Он вовсе не спешил поскорее запрячься и, держа, как рабочий, сигарету в согнутых пальцах, так что ее не было видно из-под ладони, принялся слоняться по отделу с явным намерением убить на это все утро.
Грайс уже знал, что, когда Ваарт приступит к работе, он должен будет следить за пополнением запасов канц-принадлежностей на Складе снабжения, связываясь при необходимости с Отделом централизованных закупок, расположенным на шестом этаже. Заказы в этот отдел шли, разумеется, за подписью Копланда – и такая ответственная работа была поручена, не в обиду Ваарту будь сказано, полуграмотному человеку. Ваарт, с трудом выговаривавший собственную фамилию, никак не походил на обычного клерка.
– Ну и как вам Копланд? Тот еще сосун-зануда, а?
– Да ведь это его обязанность, – пожав плечами, сказал Грайс, не желая явно осуждать начальника и в то же время опасаясь испортить отношения с записным, как он понял, врагом Копланда.
– Конфеты сосать его обязанность! А дал он вам хоть одну? Из своего липучего ассорти? Чтоб мне кем хошь быть, не дал! Чего? У-ху-ху-ху-ху!
Смех Ваарта, как и все его реплики, звучал саркастически. Хорошо, что у Грайса был короткий, ни к чему не обязывающий смешок: своим неопределенным «Х-х-хах!» он словно бы и Ваарта поддержал, и Копланда не осудил.
Ему не без труда удалось отвлечь Ваарта от обсуждения их сослуживцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39