Его собственные башмаки пронзительно скрипели, когда он, почему-то на цыпочках, шел к архивному шкафу, где Копланд хранил свои конфеты. Нет, он вовсе не чувствовал себя преступником – скорее наоборот, героем, если уж говорить откровенно. Да и кто, интересно, решится требовать, чтобы человек работал сверхурочно на голодный желудок?
И все-таки сердце у него билось учащенно, а руки немного дрожали, когда он вытаскивал из кармана шариковую ручку и вставлял ее в замочную скважину архивного шкафа. «Запросто», – пробормотал он, услышав послушный щелчок замка. Стало быть, на худой конец ему ничего не стоит сделаться взломщиком сейфов.
Он осторожно приподнял верхний ящик, чтоб не раздалось скрежета металла о металл…
… И проклятая жестянка с Виндзорским замком яростно забрякала: решив, что ящик туго ходит по направляющим, Грайс резко дернул его, и банка упала. Мало этого – от сильного рывка, опрокинувшего банку, с нее соскочила крышка, и несколько конфет разлетелось в разные стороны. Если это бряканье кто-нибудь услышал – а здание «Альбиона» наверняка охраняют по ночам, – то ему труба.
Почти оглохнув от бешеных ударов сердца, Грайс испуганно застыл: спина сгорблена, пальцы сжимают боковые стенки ящика, локти нелепо подняты вверх и разведены в стороны – ни дать ни взять живая статуя осквернителя могильных склепов, застигнутого на месте преступления. Он досчитал до десяти. Тишина.
Нет, надобно действовать поспокойней. Надобно, во-первых, выбрать конфету – верней, две, да не забыть потом спрятать в карман обертку той, которую он съест прямо сейчас, чтобы по дороге домой обязательно ее выбросить . Ну, а во-вторых, надобно как следует обыскать ящик, чтобы положить все высыпавшиеся конфеты обратно в жестянку.
Грайс развернул выбранную конфету, надеясь, что это паточная карамель, а обнаружив, к своему разочарованию, сливочную помадку, лихорадочно прикинул, сможет ли он завернуть ее так, чтобы Копланд не заметил следов набега, но сразу же отказался от такого сумасшедшего риска и сунул конфету в рот, а обертку от нее в карман. Потом выбрал конфету про запас и принялся устранять следы грабежа.
На это должно было уйти – если, конечно, ему ничто не помешает – всего несколько секунд. Рядом с конфетной жестянкой в ящике лежала пара автомобильных перчаток (кожаные ладони и сетчато-матерчатый верх), дешевое издание книги «Аэропорт», полупустой пакет с пластиковыми соломками – возможно, летом Копланд, как и Хаким, пил во время перерывов на чай газированную фруктовую воду – да две какие-то брошюрки (одна в черной, другая в белой обложке), похожие на фирменные справочники. Среди этих немногочисленных вещей найти несколько конфет было проще простого.
Собрав конфеты, Грайс на мгновение задумался, потом взял про запас еще одну, а остальные ссыпал в жестянку и закрыл ее крышкой. К этому времени он уже расправился с помадкой и развернул ту конфетину, которую держал в руке. Она оказалась, ему на радость, ириской. Он сунул конфету в рот и принялся со смаком ее посасывать, а бумажку аккуратно положил в карман.
И тут на него накатила очень разумная мысль, что неплохо бы заодно исследовать и другие ящики этого шкафа. Вдруг там обнаружатся личные дела служащих? Он открыл средний ящик, но в нем, кроме пары подтяжек да заварного чайника с отбитым носиком, ничего не нашлось. Ну а нижний ящик был доверху забит жестянками из-под конфет – их скопилось тут больше дюжины. Да, грустная картина откроется сослуживцам, если Копланда собьет завтра автобус и они начнут разбирать его служебное имущество.
Грайс опять заглянул в верхний ящик. Надо пристроить банку на прежнее место, подумал он, и подсунул под один ее край автомобильные перчатки: ему казалось, что она стояла именно так. И тут он снова обратил внимание на справочники. Посасывая ириску, он вынул белообложечный. Справочник был здорово потрепанный и наверняка устаревший – видимо, про такой рассказывали ему Пам и Сидз. Грайс полистал его: почти все, что в нем говорилось, он уже знал – кроме названий дочерних фирм «Альбиона» на последней странице. В общей сложности около двадцати фирм: «Братья Бинны», Регби; «Коббз и K°», Харроу; «Фоллоуфилд», Слау… И так далее и тому подобное – все эти названия ни о чем Грайсу не говорили.
Второй справочник, в черной обложке и с плотными отрывными листами, был, по всей вероятности, внутри-альбионской телефонной книгой: на краях листов Грайс увидел буквы алфавита. Эти телефонные справочники выпускала, наверно, какая-нибудь крупная полиграфическая фирма – точь-в-точь такими же Грайс пользовался на всех своих предыдущих службах. Только потому, что он еще не дососал ириску и не подготовился к прощанию с однорукими швейцарами (если они все еще дежурили внизу), Грайс взял справочник и стал небрежно его перелистывать. Ну да, вот они, пресловутые «прямые фоны», про которые столь многословно распространялся Копланд.
Грайс нашел «паую сясь» Копланда и Лукаса, «Лакомщика» и «Кокпита», начальников Нутряшки, Опер-хозяйственного отдела и Главной проходной. Других отделов он пока еще здесь не знал и начал бессистемно листать справочник.
Потом, слегка нахмурившись, вернулся к началу Аварийный отдел – и принялся читать внимательней!
Он уже дошел до буквы «Е» и подумывал залезть конфетную кладовую Копланда еще раз, когда вдруг услышал такой неожиданный и странный звук, что у него зашевелились волосы на макушке.
Оказавшись на покинутом корабле и услышав человеческий голос, Грайс, вероятно, удивился бы не больше, 11 чем сейчас. Вокруг никого не было. А за те два дня, что он проработал в «Альбионе», здесь ни разу не звонил телефон, даже когда все служащие были на месте. По Копланду, телефонные разговоры в «Альбионе» «не поощрялись», и Грайс уже настолько привык именно к альбионской мешанине будничных звуков, что отсутствие телефонных звонков стало казаться ему обычным делом. Так что раздавшийся звонок сразу же выбил его из привычной колеи. В безлюдной тишине восьмого зтажа он прозвучал как оглушительная сирена пожарной тревоги.
Повинуясь инстинкту самосохранения, Грайс мгновенно решил удирать. Машинально – однако аккуратно захлопнув архивный шкаф, он проглотил обсосок ириски, показавшийся ему раскаленной железкой, и двинулся к двери. Телефон продолжал звонить.
Ему еще надо было надеть плащ.
Не умея определять по звуку направление, он не знал, какой из шестидесяти или, может, восьмидесяти телефонов их зтажа устраивает ему эту пугающую провокацию. Ясно только, что не Копландов, на таком близком расстоянии ошибиться было трудно. Стараясь рассуждать логически, он решил, что кто-то пытается связаться с начальником Оперхозяйственного отдела? ведь Копланд вроде, бы говорил, что постоянные клиенты звонят иногда начальникам отделов.
Но, пробираясь к своему плащу, он понял, что ошибся: звонил телефон Сидза.
Это открытие одновременно и успокоило его, и удивило. Звонили, стало быть, в их отдел. А точней, лично Сидзу – видимо, кто-то посчитал, что рабочий день кончается у них не в пять, а в пять тридцать или даже в шесть. Грайс был тут на законном основании: ему пришлось убирать документы, от которых открестились хитроумные братья Пенни. Значит, он должен ответить. Ему, несчастному козлу отпущения, просто не оставалось ничего другого.
Да, но телефоны рядовых служащих не должны звонить! Во-первых, это, мягко говоря, не поощряется, А во-вторых, таинственный абонент и вообще-то не мог сюда прозвониться, потому что таблички на телефонных аппаратах, где обыкновенно пишут номер телефона, были у всех служащих девственно чистые, так что они и сами не знали, как им позвонить.
Стало быть, ошибка?
Грайс неуверенно поднял трубку, но традиционного «Алло» не сказал. Сначала он услышал только дыхание человека на другом конце провода и вспомнил о жене – ее одно время одолевали похабными телефонными звонками, и хулиганы наверняка вели себя именно так: сначала просто молча дышали в трубку. Однако через несколько секунд странно знакомый голос четко, словно диктуя телефонограмму, проговорил:
– ОКОЛО ГОДА ОН СОСТОЯЛ ЧЛЕНОМ ЛИБЕРАЛЬНОГО КЛУБА В ФОРЕСТ-ХИЛЛЕ – НО ТОЛЬКО ДЛЯ ОБЩЕНИЯ С ЛЮДЬМИ. ПОЛИТИКОЙ НЕ ИНТЕРЕСУЕТСЯ.
Грайс был настолько ошарашен, услышав об этом эпизоде из своей собственной биографии – да-да, именно из своей собственной: случайных совпадений такого рода не бывает, – что отреагировал, как он потом понял, самым идиотским способом из всех возможных.
– Ч-ч-чего? – заикаясь проблеял он, выдав себя с головой.
Начальник Отдела служащих – потому что звонил, безусловно, он – молча повесил трубку.
Грайс торопливо схватил свой плащ и что есть духу помчался к лифту.
Глава шестая
– Ну а вы женаты?
– Да уж не без этого.
Они сидели в «Рюмочной». Грайс, приканчивая второй бокал соавэ (надо было заказать сразу бутылку, и делу конец), радостно думал о той стремительности, с которой они приблизились к их первому тайному свиданию. Именно тайному, Грайс нисколько в этом не сомневался, потому что не он, а Пам выбрала тот почти скрытый от посторонних взглядов уголок под лестницей, где они устроились.
Трудно было поверить, но факт: в первую же пятницу, всего через четыре… ну, или через четыре с половиной дня после их первого обеда в «Лакомщике» – тогда с ними обедал еще и Сидз – они сидели в укромном подвальчике за столиком в форме винного бочонка, так что их руки почти соприкасались на маленькой круглой столешнице, и непринужденно болтали. Если прибавить к этому, что муж Пам, Питер, инспектор по надзору за зданиями, охраняемыми государством, часто работал вечерами – или, верней, объяснял вечерней работой свои поздние возвращения домой, – положение складывалось просто идеальное.
А ведь поначалу все шло из рук вон плохо. Его надежда пообедать вдвоем с Пам, чтобы, дескать, расплатиться с ней за одолженный ему ДДТ, вдребезги разбилась о бдительность их общего друга Сидза.
Вообще Грайс не знал, что и подумать про Сидза – с тех пор, как он подслушал во вторник вечером «телефонограмму» Лукаса. Сидз по-прежнему казался весьма общительным, и однажды они чуть ли не полдня с жаром обсуждали, куда сворачивает после Хаммерсмита семьдесят третий автобус. И однако он больше не делал попыток углубить столь приятно начавшееся знакомство: не приглашал Грайса вместе пообедать, не рассказывал про обычаи «Альбиона», чтобы новичку было легче привыкать к новой работе, не обещал раздобыть устаревший альбионский справочник. Грайс, пожалуй, сказал бы, что в его повадках сквозила какая-то странная уклончивость.
Возможно, правда, Лукас передал Сидзу, что Грайс пытался подслушать его личный телефонный разговор. Он много думал об этом. Ему даже хотелось отозвать Сидза в сторонку и рассказать, как все получилось: почему он оказался вечером возле телефона, зачем снял трубку и что услышал. Но это могло поставить их обоих в неловкое положение. Сидзу, похоже, были доверены какие-то служебные тайны, и он, ясное дело, не мог их разглашать. Он скорей всего сказал бы Грайсу: «Смотрите, старина, любопытные уши могут и прищемить».
Впрочем, «телефонограмма» Лукаса вовсе его не ущемляла. Наоборот, начальник Отдела служащих как бы выдал ему справку о хорошем социальном здоровье. «Политикой не интересуется», – объявил он. И уж во всяком случае, левым экстремистом его, слава богу, назвать было никак нельзя.
И все же этот телефонный звонок постоянно беспокоил Грайса. Он придумал ему множество объяснений, но ни одного по-настоящему убедительного. Верней всего, Лукас набрал номер Сидза случайно: он хотел позвонить какому-нибудь высшему администратору – начальнику Отдела безопасности, например (Грайс видел его телефон в справочнике), который просто по долгу службы обязан интересоваться политическим лицом новичка. На некоторых прежних Грайсовых работах тоже, бывало, днем с огнем искали затаившихся «красных». Известно же все-таки, что промышленный саботаж – не бабкины сказки.
А может быть, звонок Лукаса не имел отношения к работе. Может быть, они сами были левые экстремисты, Лукас и Сидз, или, наоборот, правые – члены Национального фронта, например, если говорить определенней. Может быть, Лукас, пользуясь возможностью знакомиться с личными делами служащих, искал потенциальных единомышленников. Если так, то у Грайса он быстренько получит от ворот поворот.
Ну а если стать на более реальную почву, то Лукас, пожалуй, проверял какое-нибудь Сидзово предположение – не по службе, так сказать, а по дружбе. Возможно, Сидзу пришло в голову, что Грайс – политический экстремист: возможно, он видел по телевизору какой-нибудь митинг и Грайс напомнил ему кого-то в толпе, вот он и дал знать об этом Лукасу – вполне возможно.
Короче, тут нетрудно было найти хоть сотню объяснений, но все они выглядели странновато. Так же, меж ду прочим, странновато, как объяснения, которые давал себе Грайс насчет некоторых особенностей внутриальбионского телефонного справочника. И ему обязательно надо будет улучить минуту в ближайшие дни, чтобы как; следует все это обмозговать.
А жизнь тем временем шла своим чередом. И что бы там ни было, а обедать Грайсу приходилось каждый день, и он не понимал, почему, собственно, ему надо питаться целиком за свой счет, раз существовали дотационные талоны, которые выдавались всем служащим «Альбиона». Не получив во вторник приглашение от Сидза на обед и убедившись, что Пам забыла о своем обещании узнать для него, где и кто выдает служащим ДДТ, он был вынужден болтаться в обеденный перерыв по улицам, пока не наткнулся на магазинчик, торгующий бутербродами в целлофановой упаковке. Ну а голод, как известно, не тетка, и вечером ему пришлось немного подграбить Копланда. Скудный обед всухомятку показался бы Грайсу еще и отвратительно скучным, если б не мистер Хаким, тоже решивший перекусить прямо в отделе принесенной из дому снедью. С пятницы у мистера Хакима начинался очередной двухнедельный отпуск, который ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39