Толпа эта напирала на тонкую линию медленно отступающих в дальний кремлевский угол ополченцев. Сверху в ордынцев стреляли и швыряли камни. Но с внутренней стороны стена не имела защитных зубцов, и вражеские лучники ожесточенно поливали ее стрелами. Олекса с ходу врезался в беспорядочную массу всадников, она раздалась от удара, шарахнулась вдоль стены, ошеломленная, – с тыла ворвавшиеся в крепость степняки ожидали только своих. Навстречу взмыл торжествующий клич ополченцев: «Слава-а!» – их строй подался вперед, поднялись копья, пропуская русских всадников.
– Бачка-Ляксандра! Катай собак!..
Олекса, вздыбив коня, развернулся, увидел блеснувшие навстречу из щелей забрала глаза Анюты. Пока не выдала саврасая, не споткнулась в сече, не уронила всадницу, не унесла в ряды врагов – идет за рыжим через все страхи.
– Анюта! – Олекса поднял забрало. – Скачи к Свибловой. Пусть там немедля отворят ход, и всех, кто сбегается к башне, – выпускать за стену! Скачи!
– А ты?
– Скачи, не теряй время, я буду!
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Свиблова башня имела небольшой ход, запертый толстой стальной дверью, он выводил прямо к слиянию Неглинки с Москвой. Ходом иногда пользовались князья и их ближние, если хотели незаметно покинуть город. Через дверь Свибловой башни можно было сразу попасть на струг и так же со струга войти в Кремль. С началом осады дверь заложили камнем, но разобрать его не трудно.
Проскочив за линию ополченцев, конники развернулись навстречу врагу. Хвост застрял в толпе степняков, там остро высверкивали мечи, кто-то яростно выкрикивал:
– Гей, русичи! Круши-ы!..
Линия ополченческих копий гнулась, смертно жаля врагов, отступала под их напором; конники стали стрелять с седел, метали через головы своих тяжкие палицы. Почти все они растеряли копья, а без копий удержать противника тяжело – толпа серых всадников между монастырем и крепостной стеной росла, как ком сырого снега, скатывающийся с горы. Наверху уже мелькали редкие фигуры – вражеские стрелы продолжали опустошительную работу, грозя еще большей бедой: если враг по пустой стене прорвется к Свибловой башне – конец последним надеждам. Но люди сражались, а пока они сражаются, не все потеряно. Безысходность наступает, когда бросают оружие.
– Эгей, старшина! – зычно позвал Олекса Клеща, который рядом с сыном, таким же рослым и сухопарым, сражался в середине смешанного отряда кузнецов и кожевников. – Дай своим отдохнуть! Все, слуша-ай! Разом, между конными – назад! Бего-ом!
Всадники, рассовав луки в саадаки, уже обнажили мечи. Ополченцы, расстроив ряд, бросились назад между конными, и сотенная лава ринулась вперед, к своим, продолжающим рубиться в плотном вражеском окружении. Степняки от первого наскока начали подаваться, кони пошли по кровавым телам. Враги орали в лицо, орали под копытами. Выбитые из седел, зверея, кидались под лошадей, вонзали мечи и кинжалы в незащищенные животы, лошади грохались, роняя всадников, а всадники, спешив, продолжали резню. Внезапно отряд налетел на стену копий. Ордынцы спешивались, сообразив, что в теснине только так можно воспользоваться численным превосходством. Сразу три железных острия уперлись в зерцало на груди жеребца, четвертое тыкало в его окольчуженную морду, и Олекса, резко отвернув, ощутил удар в стальной набедренник, налокотником отшвырнул тянущееся к груди копейное жало. Достать мечом копейщиков не было возможности. Конь дико взвизгнул, уколотый в бок, у Олексы потемнело в глазах от гнева, он вздыбил озверелого от боли скакуна, свирепым ударом шпор послал наискось через страшную заросль, услышал треск ломающегося древка и оказался во вражеском окружении. Конь не упал, и это спасло всадника.
– С-саша-а! – донесся плачущий крик, но Олекса тут же забыл о нем. Удары растерявшихся врагов были поспешны и неверны, он даже не замечал тычков в грудь – рубил лохматые шапки, серые кожи, голые руки, открытые спины, моля только, чтобы меч не сломался, и вместо лиц, искаженных злобой и болью, вместо глаз, полных ненависти и страха, видел одно сплошное грязно-кровавое месиво, как будто струя крови плеснула ему в лицо и залила глаза. Может, оно так и было, но Олекса не имел третьей руки, чтобы проверить. Конь под ним зашатался и стал, оседая, задрал голову, пронзительно закричал, словно с кем-то прощаясь; Олекса вырвал ноги из стремян, мгновенно перебросил щит со спины на руку, соскользнул в кровавую лужу, рубанул с поворота наотмашь и завертелся, ожесточенно разя мечом и острым тарчем щита. Враги стали бросать копья, хватались за мечи, и тогда в их ряды вломились новые всадники и пешие ополченцы, увлеченные прорывом конного витязя.
– Катай, бачка! Круши собак!
Страшная секира Каримки свистела, звенела и лязгала по железу, сметая живое и мертвое. Верткий, ускользающий от ударов, как ртутный шар, Каримка словно катился через плотные ряды врагов, оставляя повсюду страшный след, и даже кожевники старались держаться в стороне от своего старшины.
– Уй, бачка! Хватит – Каримку убьешь!
Олекса вдруг обнаружил, что заносит меч над щитом кожевника. Его всадники продолжали сечу, и к ним уже прорвались уцелевшие из отрезанной части отряда, но враги снова образовали стену копий, она угрожающе надвигалась на малочисленную дружину конных москвитян. Каримка схватил Олексу за руку, силой повлек за ряды пеших ополченцев. Здесь к ним пробилась Анюта.
– Олексаша, там уж разобрано и дверь отворена!
– Я велел, – объяснил оказавшийся рядом Клещ.
Теперь Олекса видел часть москворецкой стены, почти под прямым углом сходящейся с неглинской. Множество людей сбегалось подолом в этот угол к отворенной Свибловой башне. Сюда же отступала скученная полусотня ополченцев, все время отстреливаясь от невидимых врагов – тех скрывали строения. Наверху москворецкой стены шел бой, горела широкая приставная лестница, но степняки где-то свободно проникали на стену – они обложили часть гончарной сотни в Тайницкой башне, другую часть оттесняли к Свибловой. А за спиной сражающихся грудились на стене женщины с детьми, наверное, те, что прибежали с фроловской стороны. «Есть ли у них там хотя бы веревки?» – с тревогой подумал Олекса. Угловая Свиблова башня не имела выхода на москворецкую сторону. Это сделано для большей безопасности кремлевской обороны, но сейчас отсутствие хода становилось смертной бедой для несчастных, упершихся в глухую сторону башни. Как только ополченцы на москворецкой стене падут, эти беззащитные станут добычей озверелых степняков. Стена высока, с нее не спрыгнешь.
Вдруг вскрикнула Анюта, хлестнула лошадь, помчалась к москворецкому подолу, по которому врассыпную бежали люди. Олекса не успел ее окликнуть, да и не услышала бы за шумом сечи. Каримка снова схватил его за руку:
– Уй, боярин, бида! – Он ткнул секирой вверх, и увидел Олекса: по опустевшей неглинской стене в сторону Свибловой башни бежали вражеские воины, видимо поднявшиеся на нее изнутри крепости. Чтобы перехватить их, нельзя терять мгновения. Каримка кинулся к приставной лестнице, за ним – еще пятеро.
– Поспешай, боярин, пособи им! – крикнул Клещ. – А мы тут ишшо малость потрудимся да и отойдем…
Без лошади командовать конниками Олекса не мог, и его уже заменил Клевец. У ополченцев свои начальники, а добрый рубака сейчас нужнее на стене. Да в его панцире, неуязвимом для стрел, там теперь как раз и стоять. Он бросился вслед за Каримкой, который прыгал козлом через две ступени, свирепо визжа и размахивая топором. Заметив своих на стене, ордынцы внизу усилили нажим на последний русский заслон, чтобы, смяв его, уже без оглядки отдаться грабежному разгулу.
На середине лестницы Олекса остановился с тревожной мыслью о жене и тотчас услышал, как ударила стрела в дерево возле ног, другая стукнула в щит, заброшенный на спину. Толпа в углу крепости всасывалась в башню. Маленький всадник в серебристой кольчуге скакал оттуда, бросив поводья, прижимая к груди какой-то светлый комок. Олекса догадался: с коня Анюта увидела брошенного ребенка и бегала за ним.
– Назад! Назад, Анюта, скачи к башне, уходи за реку!
Умела ли женка его плавать, он не знал. Здесь все равно смерть, так уж лучше в своей, русской реке…
То ли она не слышала, то ли не хотела слышать. Узнав мужа на лестнице по черному панцирю, подлетела к стене, бросила лошадь, заспешила наверх, обнимая ребенка окольчуженными руками. Услышав боевой клич Каримки, Олекса кинулся на помощь. Старшина кожевников уже работал на стене своей широкой секирой, его остановили копьями, тогда он бросил топор, схватился руками за древка, мощным толчком опрокинул двух врагов, кинулся вперед, и на стене сплелся клубок орущих тел. Подоспевшие кожевники пустили в ход мечи и секиры, никто словно и не чуял близости смертной бездны под ногами. Олекса с разбегу ворвался в скученную толпу, отбил чью-то саблю, ударил в кожаную броню острым тарчем щита. Истошный вопль падающего со стены человека заставил врагов отпрянуть, они бросились назад. Кожевники не преследовали убегающих, они хватали заборола, загромождали стену. Анюта подбежала, задыхаясь, к ее груди, замерев, припала девочка лет четырех в порванной сорочке. В панцире жены торчали две стрелы, одна свисала сзади, застряв в сетке бармицы – в затылок метил стрелок, ища слабое место.
– Зачем вернулась? – набросился на нее Олекса. – Беги к башне, уходи за реку!
– Я с тобой, Олексаша! – Анюта плачущими, незнакомыми глазами смотрела на мужа, и Олекса содрогнулся, едва подумав о том, чего насмотрелись сегодня эти исплаканные глаза. С начала боя он впервые так близко видел их. Издали, едва поблескивая в щелях стального забрала, они казались такими же, как у всех дружинников.
– Не гони меня, Олексаша!
– Шайтан-девка! – взъярился Каримка. – Видишь?
Торжествующий рев ордынцев заставил глянуть вниз всех разом. Рослый Клещ падал лицом вперед в толпу серых кожаных панцирей, кажется, схваченный арканом, а рядом, взятый на копья, сын его отчаянно махал слабеющей рукой, пытаясь дотянуться до лохматых шапок. Маленький строй москвитян разорвался. Небольшую часть его враги прижали копьями к монастырской ограде, другая часть, где перемешались пешие и конные, прорывалась к москворецкому подолу. С десяток ополченцев, отбиваясь, взбирались по лестнице на стену. Враги шли за ними по пятам.
– Всем в башню! Надо помочь людям уйти за реку. – Олекса, схватив за руку Анюту, первым побежал по стене. Зубцы и высокие заборола мешали видеть, что творилось за Неглинкой. Есть ли там теперь вражеские отряды? Станут ли они перехватывать уплывающих? Кремль пылал уже во многих местах, на стену наносило дым, возле Никольской и угловой Неглинской башен еще взблескивали мечи и секиры. Горящий город, полный добра, теперь, как магнит, притягивает Орду, и можно рассчитывать, что враги не будут настойчивы в преследовании уходящих. Москворецкая стена виделась хорошо. Тайницкая по-прежнему сражалась. Сражалась и горстка гончаров, защищая женщин и детей, притиснутых к Свибловой башне. Они рядом, по другую сторону этой стрельны, но как помочь им? Пробить кулаком каменную стену не в силах даже Каримка. Внизу неизвестные ополченцы, прикрывая толпу, непрерывно стреляли в ордынских всадников, показавшихся в переулках подола.
Дверь в башню отворена, стражи нет – то ли сбежала, то ли ушла сражаться вниз. Олекса нырнул в узкий каменный зев и, едва различая ступени в сумерках, побежал вниз. Ему казалось, он слышит крики и плач за противоположной стеной. Сверху видел, что у входа в башню накопилась изрядная толпа, и теперь попал в ее разноголосицу. Нижняя часть стрельны была просторной, здесь оказалось довольно светло – солнце светило как раз в наружные бойницы. Стиснутая на входе толпа, попадая в башню, рассыпалась, одни женщины сразу бежали к железной дверце, за которой синела речная вода, другие метались, громко зовя потерявшихся детей. Толпа их выносила, и тогда они спешили в то же светлое окно на волю, где неизвестно что их ожидало. Не сбрасывая с руки щита, Олекса подхватил спускающуюся Анюту с ребенком, стал помогать освобождаться ей от брони. Анюта не противилась, только молча плакала. Со звоном покатился на пол ненужный шлем, звякнула о камень дорогая кольчуга. До лестнице с громким топотом скатывались кожевники.
– Мужики, прорывайтесь наружу! Прикроем людей, уйдем последними!
Анюта взяла девочку, припала к мужу. Он поцеловал ее и отстранил:
– За реку! Я догоню, найду!
Ополченцы успели пробуравить толпу, он опоздал за ними. Поднял щит, чтобы никого не поранить, и остановился. Не было у него мужества врезаться окованным плечом в стиснутый на входе человеческий поток, давить, разбрасывать кричащих детей и женщин. Но из-за спины вывернулся Каримка.
– Бачка-Ляксандра! Сполнил – нет хода вверху, творил двери.
– Спасибо тебе, старшина.
Как шар, Каримка вкрутился в толпу, и вслед за ним Олекса вырвался из стрельны. Уже немного людей грудилось у входа. Десятка четыре ополченцев и два десятка прорвавшихся конников, уперев в землю наклоненные копья, загородили самый угол крепости и продолжали стрелять в рассеянных степняков. Из переулков выбегали обезумевшие люди, и почти каждого тут же настигали и рубили кривыми мечами, не разбирая, кто оказался перед мордой лохматого коня – старуха, молодайка или ребенок. В руках ордынских всадников не было арканов, казалось, их не интересуют пленники – только мечи сверкали, неся беспощадную смерть. Пожары рождали ветер, небо над Кремлем застилалось растрепанной черной тучей копоти и сажи, гудение огня сливалось с криками убийц и их жертв. Уже тысячи захватчиков кинулись в терема, избы, амбары, клети – вытаскивать из огня добычу, ради которой прошли они сотни верст, лили свою и чужую кровь – только поэтому шестьдесят русских воинов имели возможность стоять в углу крепости, прикрывая беззащитных людей. У многих ополченцев имелись дальнобойные арбалеты со стальными луками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85