– Ладно. Прощевай, брат Васька. Расти скорее.
В дверях Тупик столкнулся с девицей, выходившей в сени по какой-то надобности, ласково попрощался и с нею, невольно любуясь полыхающим на щеках румянцем, темно-русой косой, стройным станом под свободной телогреей. Что за женщины на русской земле! Пойдешь выбирать вдоль хоровода – и до самого конца не остановишься: одна другой краше. В обратную сторону пойдешь – снова одна краше другой. Закрой глаза, бери любую – и возьмешь Василису Прекрасную. Она и в седине будет красавицей, если не согнет ее непосильной работой, не иссушит домашним тиранством. Но и берегись давать Василисе Прекрасной большую волю над собой! Видывал Тупик бояр и князей, обращенных в домашних кощеев – рабов жениных прихотей. Добра жена в домашней холе да в мужней неволе… У этой красавицы за неволей-то, пожалуй, не станет дело. А вот кто будет холить ее, как уйдет из-под батюшкиного крыла во власть мужа и свекрови, в кабалу крестьянской нужды? Особенно если выдадут за немилого?
Может быть, выпитый мед заиграл, но Тупику хотелось всех осчастливить.
– Слушай-ка, хозяин, а ведь я найду жениха твоей дочке.
Мужик остолбенел в воротах.
– Спаси бог! У тебя, свет батюшка, и своих забот много.
– Теперь ваши заботы – мои. Как там говорят: выбирай узду по лошадке, а жену – по повадке – так, што ли? Боюсь, просватаешь за первого шалабола – сгубишь сокровище. Мой-то жених – молодец, и повадку невесты я видал.
Мужик схватил стремя боярина, стал целовать.
– Спаси тя бог! Спаси тя бог! Отец родимый, а у меня и другая есть, совсем молоденькая, да не хуже…
Фрол, схватясь за живот, качался в седле от смеха.
– Ну, Стреха, ну, хват! Дом зятю выклянчил, выкуп ему выклянчил, пустошь выклянчил, жениха одной дочке выклянчил – и всего лишь за четыре кружки белого меду. Дак мало ему того! Берегись, Василь Ондреич, он тя без дружины оставит.
Тупик тоже смеялся, а сказал строго:
– Только смотри у меня, Еремей! Жене, так и быть, скажи, а дочерям – ни гугу! Не тревожь девку до времени, с женихом еще надо столковаться.
Слегка приморозило. Похрустывал снег под копытами, четкие длинные тени бежали по искрящемуся полю сбоку от всадников, в бледном сиянии, льющемся с неба и с земли, растворялись звезды над бором, а бор словно сомкнул островерхие ряды, стоял по краю поля, похожий на немое черное войско. Когда отъехали, Тупик спросил:
– Ты, Фрол, случаем, не встречал тех странников?
– Не встречал, Василь Ондреич. И откуда такие?
– Из Орды… Без вас, мужики, мы не устояли бы против Мамая. То враг понял. Теперь он сеет смуту, хочет озлобить народ против государя и его служилых людей. Чтобы в другой раз мужик не охотником шел в ополчение, а бежал от набора.
Помолчав, Фрол встревожено спросил:
– Што же выходит – хан собирается воевать?
– Видно, так.
– Вот змей подколодный! Я, было, усомнился, когда ты – про курицу-то с золотыми яйцами.
– Поберегите оружье. А услышишь про таких вот «странников» – хватай и за крепкой стражей – ко мне их, в Москву. Не будет меня – прямо к воеводе.
Меж двумя большими кострами охотники устроили стол из саней, застелили его чистой дерюгой, выложили домашнюю снедь и жбаны. На угольях и вертелах жарились куски ароматной кабанятины, Роман, похрустывая паленым свиным ухом, поливал их луковым соусом на уксусе. Хотя Тупик со старостой закусили в гостях, у обоих от запаха потекли слюнки.
– Готово, Василь Андреич, можно на стол подавать, – сообщил Роман, дожевывая ухо.
– Подавай. А где же Мишка Дыбок?
– Здесь я, начальник, – ответил из темноты молодой голос. – Коней кормлю.
– А ну, покажись.
Из тени деревьев вышел к костру увалистый, среднего роста дружинник. Был он в крестьянской шубе и бараньей шапке, но покатые плечи, вольная походка, прямой взгляд, аккуратно подрезанная светлая борода, ухоженные усы сразу выдавали воинского человека.
– Жениться хочешь, Мишка?
– Велишь, Василий Андреич, женюсь.
Притихнувшие охотники засмеялись.
– Велю. Да и твое желанье надобно.
– Была бы добрая невеста – желанье будет.
– Может, есть какая на примете?
– Откуль ей взяться?
– Откуль все берут? Ну, ладно. Невеста имеется. Пора тебе, Мишка, воинов рожать. Да и упустить такую грешно.
– Богатая?
– Главное богатство – в ней. И приданое найдется.
– Спаси тя бог, Василий Андреич, за заботу.
…На другой день, в вечерних сумерках, охотничий поезд въехал в Звонцы. Устало ступали кони, лишь Орлик нетерпеливо перебирал копытами, просил повод, похрапывал словно бы с обидой и удивлением: для воинской лошади столь краткий поход был странен, и даже случившаяся к концу охоты скачка за волком едва разогрела молодую кровь скакуна. Теперь волчья шкура была приторочена к седлу всадника, еще двух серых взяли стрелки; одного из них, громадного, с косматым седым загривком, везли показать сельчанам. Этот матерый волчище, появляясь вблизи деревень, смертельно пугал людей – его принимали за оборотня, крестьяне поодиночке стали бояться ходить в лес, и охотники решили рассеять страх, доставив его в село мертвого, с обыкновенной стрелой в боку.
В санях лежали вперемешку лисицы, зайцы, тетерева, отдельно везли добытых сохатых и вепрей, но гордостью охоты были два буро-огненных выкуневших соболя, взятых в урочище кричанами.
Едва Тупик сошел с коня, от крыльца кинулась к нему жена Дарья, в распахнутой беличьей шубке, обхватила, ощупывая, опустилась на колени, нашла полу кафтана, наскоро схваченную суровой ниткой.
– Вот! Вот! Правду сказывали – тебя зверь чуть не зашиб.
Тупик бережно поднял жену, поцеловал в мокрую щеку.
– Ох, болтуны звонцовские! Задам же я им, штоб не клепали, чего не бывало.
– Ты обо мне думаешь? Об нем думаешь? – Дарья всхлипнула. – Мало мечей вражеских, дак ты и с вепрями ратничаешь! Што с нами будет без тебя, ты думаешь? Не пущу больше в лес!
Косясь на смущенных дружинников, Тупик отвел жену к крылечку. В три месяца после венчания в коломенской церкви по пути с Дона неузнаваемо переменилась храбрая девица, спасенная его сакмагонами от ордынской петли на краю Дикого Поля, которая добровольно делила с воинами тревоги и тяготы великого похода, а во время сечи своими руками перевязывала кровавые раны. Теперь она боялась отпускать мужа далеко. Если же уезжал, днями простаивала у окошка или перед иконой. Может быть, узнав ласковую и сильную руку мужа, она боялась потерять ее, снова оказаться брошенной в огромный, жестокий мир, беспощадный к слабым. К тому же она теперь ждала ребенка. Но за эту перемену Васька жалел и любил жену еще больше.
Отдав распоряжения дружинникам, Тупик прислушался к гомону, долетающему с подворья старосты. Оживает народ, слава богу. Пусть и Мишкина свадьба малость повеселит людей, а кому и поможет выплакать слезы.
Вставала над ближней рощей луна, и синие тени близких берез раскинули причудливую сеть по желто-голубому снегу. Все вокруг заискрилось и словно зазвенело от тихой радости, одни звезды обиженно помигивали, теряя жемчужный блеск. Через зимний кафтан обжигало плечо прислонившейся Дарьи. До чего же хорош твой мир, боже, когда небесные огни сияют в снегах и водах, в женских глазах и в женских легких слезах, а не в железе, обнаженном для сечи!
– Ты, Вася, в застолье с кметами не задерживайся, – попросила Дарья. – Я что-то скажу тебе.
Он посчитал слова жены за маленькую уловку – чтоб поскорее залучить мужа к себе, – но когда вошел в светелку, Дарья с серьезным лицом села напротив и негромко сказала:
– Гостья у нас, Вася.
– Што за гостья и откуда?
– А вот послушай. – Дарья положила руки ему на колени, помедлила. – Вечор пришла ко мне бабка, эта самая, што первая всякие вести узнает, и говорит: сидит у нее в избе нищенка, странница, греется…
– Эта бабка никаких больше странников не привечала?
– Да ты слушай! Нищенка-то не простая. Совсем молоденькая, а пришла она с Орды, убегла из полону.
В потемневших глазах жены пламя свечей блеснуло степными кострами, и сразу увиделась Тупику пыльная дорога, девчонка, сидящая в повозке, словно раненая птица, и она же – заплаканная, в измятом, замаранном землей сарафане на краю потоптанного хлебного поля…
– Да и не просто из полону – от ханского сына она ушла.
Тупик засмеялся:
– Ох и врут же люди! Да знает ли она, што такое Орда и как там ханских сынов берегут?
Глаза Дарьи остались темно-тревожными.
– Васенька, ты-то от самого Мамая ушел.
– Сравнила! И у меня вон какие были товарищи – ханский сотник князь Хасан да Ваня Копыто с отрядом сакмагонов!
– Мне тоже добрые люди повстречались и ты… Не то ведь сгинула бы. И ее один человек спас. А ныне беда с ним приключилась… В Москву она пробирается ко князю Владимиру Храброму, правды искать. Помог бы ты ей, Вася. – Тревожная темень в глазах жены еще больше сгустилась. Может, не соврала странница и Дарья через свой опыт угадала ее правду? У всех, кто бежит от ордынского полона, почитай, одни дороги. Да он и обязан допросить человека, утверждающего, будто тот побывал в Орде.
– Зачем же ей в Москву, коли князь Владимир третьего дня проехал в Серпухов?.. Ладно. Порасспрошу ее.
Дарья вскочила, поцеловала мужа.
– Я знала, что ты поможешь! Сейчас привести?
– Ты, как погляжу, готова сама за ней бежать?
– Зачем бежать? Здесь она. Велела я ей в баню сходить, а Василиса свою чистую рубаху дала. У Василисы пока ее и поселила.
Хотелось Тупику побранить жену, но лишь вздохнул:
– Зови.
Гостья робко переступила порог, робко поклонилась хозяину. Просторная холщовая рубаха обвисала на ней, снизу была подобрана, чтобы не наступать на подол. До чего ж худюща! А глаза – те же… Те же, что были у его Дарьи, когда впервые увидел ее над убитым дедом. Ласково сказал:
– Садись напротив, красавица, да рассказывай.
– Не бойся, Анюта, – ободрила ее Дарья. – Василий Андреич у самого великого князя служит, ты ничего не таи.
Гостья сильней заробела, сбивчиво рассказала, как ее полонили и продали купцам-фрягам, но едва заговорила о ханах, Тупик насторожился. Молодой глаз сметлив, в рассказе странницы то и дело слышалась правда, какой не узнаешь с чужих слов. Она побывала в Орде – в том Тупик убедился. Он пытался выспросить, много ли войска было в ханском отряде, она лишь покачала головой: «Не ведаю. Может, тыща, а может, пять». О старом хане тоже не сказала важного, зато о молодом он кое-что узнал от нее. Его особенно заинтересовала ночная сеча. Судя по всему, на ставку хана напал ордынский отряд, – значит, усобицы в Орде не затихли? Но не был ли тот отряд Мамаев? А уж с месяц, как пришла весть о гибели бывшего повелителя Орды. Весть о замирении степи, о строжайшем ханском запрете поднимать меч друг против друга заставила Тупика свести брови. Не то худо, что в степи мир, – худо, что Тохтамыш забирает улусы в один кулак. Замирение ордынских князей между собой сулило новые беды Руси.
Дорожные приключения путников мало занимали Тупика, стал поторапливать рассказчицу. Когда же услышал, как встретил беглецов в первом погосте, где-то на порубежье серпуховского удела, тамошний хозяин поместья, сначала развеселился. Первым делом помещик науськал на странников двух громадных охотничьих псов, они прыгали мужикам на грудь, лаяли в самое лицо, но те не сробели, и тогда хозяин велел вынести каждому по ковшу меду, наградил кунами – за то-де, что не побежали от собак и ему не надо тратиться на изодранные портки. Сказал еще: ему-де такие подходят, велел сходить в баню, а после явиться в доме. Мужиков поселили в дружине, девушку – у многодетного конюха. От дочери конюха она потом узнала, что хозяин, призвав ее спутников, начал склонять их остаться в его волости. Земли-де много, мужиков мало, мастеровых почти нет, а дружинники его лишь воевать да охотничать умеют. Сулил всякие привилегии, но странники ни на что не соглашались.
– У дядьки Романа – своя семья гдей-то, а дядька Вавила и вовсе посланный от города Таны в Москву к ихним купцам. С ним важная грамотка была, татары ему всюду дорогу давали.
Тупику не надо рассказывать о том, как волостели порубежных земель всеми силами стараются залучить к себе всякого мало-мальски здорового и не старого человека. Случается, разбоем захватывают путников, холопят и сажают крестьянствовать. Что говорить о мелких боярах-вотчинниках, коли сам великий князь рязанский захватил московских людей, задержавшихся в его владениях после Донского похода!
– Ты сама грамоту видала?
– Видала, боярин. Скрещенные стрелы на ней золотом выбиты, а дальше буквицы разные.
– Он боярину-то ее показывал?
– Ту грамотку боярин отнял, а дядьку Вавилу в баню запер. – Гостья заплакала, произнесла навзрыд: – И сказал – пять лет в кабале держать буудет…
Дарья стала ее успокаивать, Тупик молчал. Он жалел девицу, потерявшую спасителя и защитника, но чем помочь ей? Будь тот насильник соседом, можно бы и попробовать сговориться. До Серпухова неблизко, да в обратную сторону от Москвы. Придется, однако, взять ее с собой, князю Владимиру представить, когда вернется. Только тот может взыскать со своего служилого человека, да захочет ли? Ему и самому нужны люди в уделе. Но грамота, помеченная стрелами, – ее не выдают побродяжкам. Серебряный знак со скрещенными стрелами носит ханский сотник, пергаменты с таким знаком вручают большим купцам и посланникам. Ох бояре-порубежнички, они и князя при случае охолопят!
– Он што, обоих мужиков засадил под замок?
Девица вытерла слезы, отрицательно покачала головой.
– Не… Из-за другого все и вышло. Боярин велел им поутру снова явиться, а дядька Роман пропал ночью. И конь его пропал, и боярский конь – самый лучший.
– Эге, разбойник-то, выходит, не боярин. Сотоварищи в ответе один за другого.
– Роман и ране от нас бегал – из-за меня боялся гнев ханский навлечь. Его татары имали, да дядька Вавила выкупил.
– Неча сказать, добра молодца он в попутчики взял! За то и расплачивается.
– Да в чем же его-то вина? – В глазах девицы снова блеснули слезы. – Боярин кричал: мы-де в сговоре были, конокрады мы, а не странники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85