» Да, сказал я, но я оставил свой пистолет дома.Их интересовало очень многое, включая даже то, почему моя малярия не вспыхнула с новой силой до тех пор, пока я не оказался здесь. И я не потерял терпения, не вышел из себя, и, похоже, капитан стал ко мне относиться лучше к окончанию их опроса. Меня отпустили. В коридоре возле конференц-зала были стулья. Я смог присесть там, ожидая приговора. Я сидел и рассматривал пестрый мраморный пол. Часть меня хотела курить, но я не дал ей воли.– Привет.Я поднял голову. Это была та самая славная маленькая медсестра с четвертого этажа. Я не видел ее несколько недель. Похоже, она была практиканткой. Ее звали Сара, и мы завязали с ней дружеские отношения.– Привет-привет, – ответил я.– Вы не против, если я присяду?Она села, расправив фартук на клетчатой юбке. На ней были голубая блузка и белая шапочка. А ее глаза были бледно-голубыми; веснушки все еще виднелись на маленьком курносом носике. А ее ножки! Как у Бетти Грабл.– Я слышала, что вас сегодня вызвали на совет, – сказала она. – Мне захотелось спуститься сюда и пожелать вам удачи.– Слишком поздно. Я уже все им сказал.– Я не стану беспокоиться. Вы достигли замечательных успехов. Я не знаю никого, кто предстал бы перед советом всего через пару месяцев.– Просто у дядюшки Сэма есть еще кое-что для меня, вот и все.– Простите?– Ничего. Дело в том, что федеральное Большое жюри хочет, чтобы я дал свидетельские показания по одному нелепому делу о рэкете, которое произошло еще до начала войны.От мимолетной улыбки подбородок Сары дернулся.– Все это кажется таким... неважным, не правда ли? Все, что случилось до войны.– Да. Прошлое как-то потускнело.– Но вы ведь вернетесь к нему.Я покачал головой.– Все переменилось. Вы разве не слышали, леди? Идет война.– Нат, вы сейчас лучше спите?Я улыбнулся ей.– О да, конечно. Отлично. Нет проблем!– У вас было несколько тяжелых ночей, там, на четвертом этаже.– Но я спустился на нижние этажи, вы не забыли? Я вундеркинд, точнее, был бы им, будь я помоложе.– Вы вообще немного спали. А когда засыпали...Когда я засыпал, я видел кошмарные сны о фронте и просыпался со стонами, как Монок.– Да, вы знаете, что доктор Уилкокс – волшебник? Он собрал мою голову в одно целое – кусочек за кусочком. Я чувствую себя благодарным.– У вас темные круги под глазами.Я был рад, что она не участвовала в совете.– Я отлично себя чувствую, честно. Если бы я не спал, как бы я мог быть таким веселым и остроумным сегодня?– Вы много отдыхали, сидя в комнате отдыха. Похоже, вы там дремали, не замечая, что спите. Но вот ночью...Ночью сон отказывался приходить ко мне. А когда я ужасно уставал и все-таки засыпал, меня преследовали ночные кошмары, совсем как япошка с ножом в темноте.– Больше этой проблемы не существует. Правда. Черт возьми, Сара, очень мило с вашей стороны, что вы спустились сюда, чтобы пожелать мне удачи.– Я знаю, что вы до сих пор не спите. Я знаю, что вас все еще преследуют кошмары.– Сара, пожалуйста...– Я ничего не расскажу. Я знаю, что вы помалкиваете об этом, чтобы вас не задержали здесь дольше. Вы ведь хотите поехать домой, правда?– Да, – ответил я, и внезапно мои глаза увлажнились. Что за черт!Она обняла меня рукой за плечи.– Иди сюда, большой мальчик!Я плакал в ее голубую блузку, а она гладила меня, как ребенка. Однажды другая женщина делала это, качала меня, когда я плакал. Мне безумно хотелось, чтобы кто-то приголубил меня, это не давало мне покоя, и Сара помогла мне.– Ну-ну, – приговаривала она.Я сел и огляделся, надеясь, что никто меня не видит. Ведь я не хотел выглядеть как псих в палате для душевнобольных. Люди будут говорить.– Извините, – сказал я.– Все в порядке, – проговорила Сара. – Я не собираюсь рассказывать что-нибудь докторам. Вам лучше уехать в Чикаго – в любом случае. Вы действительно знаете тех людей, о которых рассказывали?– Да. Но в чем дело, неужели вы никогда не встречали знаменитостей?– Конечно, встречала. Наполеона, например, или того парня, который называет себя Гитлером.– А вы предполагали, что подлинные вещи должны быть только в определенном месте?Она широко улыбнулась, показав мне ряд хорошеньких детских зубов.– Хорошая мысль. – Она встала. – Если вы еще будете в Вашингтоне, попробуйте заглянуть ко мне.– Вы намекаете, что захотите иметь дело с бывшим душевнобольным?– Конечно, – ответила она. – У нас нехватка мужчин.– Похоже на комплимент. Скажите, а как дела у Диксона?Ее улыбка исчезла. Покачав головой, она снова присела рядом.– Не очень хорошо. Он теперь на шестом этаже. Ему уж точно не попасть на раннее заседание совета.– Вот черт! А тот моряк, который все время молчал, м-м-м, как вы называли его состояние?– Кататония, – ответила она и засмеялась.– Что здесь смешного?– Мне не следует смеяться. Помните, какой шум он устроил, когда мы кормили его из трубочки?Я несколько раз помогал ей и санитарам кормить этого парня смесью из томатного сока, молока, сырых яиц, мясного пюре и лекарств. Если больные отказывались есть, им вливали всю эту стряпню прямо в горло через трубочку. А этот парень, который отказывался говорить, но был обычно спокойным, просто приходил в ярость, когда в его горло пытались вставить трубку.– Он заговорил, – сказала Сара. – Ему провели несколько сеансов шоковой терапии, и он заговорил. Он рассказал нам, почему так сопротивлялся, когда мы кормили его через трубку.– Так почему?– Он думал, что это была клизма, но мы вставляем ее не в то место.Мы смеялись и смеялись. Я хохотал до слез, но на этот раз по-другому: эти слезы уже не были горькими.Сара поднялась.Я тоже встал.– Удачи вам, – сказала она, дотронувшись до моего лица. – Попробуйте поспать.– Я постараюсь, – сказал я и сел.Она повернулась: красивые ноги. Я целыми часами думал об этих ногах. В палате сумасшедшего дома нечего больше делать.Я вытер свои щеки, думая о том, какой сладкой и лукавой была эта маленькая сучка. Она понимала, что я сдерживал себя, знала, что несмотря на гипноз, я не все рассказывал доктору Уилкоксу.Черт, были вещи, которые я не мог ему рассказать. Некоторые двери никогда не откроются. Или вся эта мешанина событий, образы, преследовавшие меня в окопе, были просто горячечным бредом, который охватил меня тогда?Как, мать твою, точно умер Монок? Его застрелили. Кто застрелил его?Конечно, япошки. Не будь идиотом.Но почему тогда на его груди были черные обгоревшие пятна в том месте, где прошла пуля? Почему, в конце концов, пулевое отверстие было таким большим, что туда можно было кулак засунуть?Это был выстрел с близкого расстояния. Кто-то застрелил его с близкого расстояния.Из пистолета, это очевидно. А они были у всех нас:У Барни, д'Анджело, у двух солдат и у меня.У меня.Похоже, я держал свой пистолет в руках, когда заметил следы пороха на брезентовой куртке Монока.Я выпрямился, закрыв лицо руками. Нет, я не сказал Уилкоксу об этом. Я никогда об этом не говорил. Я никому не сказал, что, кажется, видел, как это случилось. Как убили Монока. Но я, черт возьми, «подавил» эти мысли, упрятал их глубоко в своей долбаной голове. И я не мог, не должен был вспоминать этого.Это я убил тебя, Монок? Потому что ты кричал и мог выдать всех нас, и поэтому я убил тебя? 2 – Рядовой Геллер!Это был капитан. Он стоял в дверях конференц-зала.– Пожалуйста, заходите.Я зашел.– Мы обсудили ваш случай, – заговорил капитан, усаживаясь за стол. Я остался стоять. – На нас произвело большое впечатление ваше быстрое выздоровление. Мы пришли к выводу, что вы полностью готовы к возвращению в общество.Перед ним на столе лежали какие-то бумаги с подписями; он вручил их мне.Восьмая статья.– А вот ваша с честью заработанная награда, – сказал он, передав мне маленькую коробочку.Я даже не стал ее открывать: я знал, что это. «Утка недобитая» – булавка на лацкан, которую получали все ветераны, когда их комиссовали. А называли ее так, потому что награда представляла из себя крохотную пуговку с изображением орла, неуклюже распиравшего крылья.– Обратитесь в приемный покой, и они помогут вам организовать вашу поездку. Если хотите, вам могут забронировать место на сегодняшний поезд. Вы возвращаетесь в Чикаго, мистер Геллер.Я улыбнулся тому, что меня комиссовали. Потом я улыбнулся капитану.– Спасибо вам, сэр.Он тоже встал, протянул мне руку, и я пожал ее.Я пожал руки всем. Около доктора Уилкокса я немного задержался. Мне хотелось показать те теплые чувства, которые я к нему испытывал за то, что он помог мне все вспомнить.– Удачи вам, Нат, – сказал доктор.– Спасибо, док.Когда я уже выходил, он добавил:– Если у вас будут проблемы со сном, обратитесь в местный военный госпиталь. Они вам дадут какое-нибудь лекарство.Я понял, что не так уж хорошо обманывал его, как предполагал.– Спасибо, док, – еще раз промолвил я и отправился в свою палату, чтобы собрать вещи в рюкзак.Неважно, что случилось в том окопе. Это было в прошлом, это уже история. И дело было даже не в том, что Монок умер, а в том, что кто-то из нас пережил это. Конечно, не Фремонт и Уйти. Это могли быть Уоткинс, или д'Анджело, или двое солдат, или Барни... Черт, Барни был героем. Говорили, что он убил двадцать два японца своими гранатами. И еще я слыхал, что он все еще там, на Острове. Все еще участвует в боях. Как он может до сих пор находиться там?А я – здесь?Я сел на край койки и подумал о том, до чего же это нелепо – возвращаться в Чикаго и разговаривать с каким-то федеральным обвинителем о Фрэнке Нитти, Луисе Кампанья по прозвищу Литл Нью-Йорк и о Компании, надувшей киношников. Зачем им это все сегодня? Кому это нужно? Они не знают, что идет война? Похоже, все это было в другом мире. Чикаго Фрэнка Нитти... Это было целую жизнь назад.А ведь не прошло еще и трех коротких лет...ГОРОД ФРАНКА НИТТИЧикаго. Иллинойс, 6 – 12 ноября 1939 года 1 Ресторанчик на углу теперь назывался «Дилл Пикль», а у бара за соседней дверью был новый хозяин. Коктейль-бар Барни Росса переехал в другое, более просторное помещение, напротив отеля «Моррисон». Барни содержал там шикарные апартаменты. Я сам жил в этом отеле, в двухкомнатном номере, но, конечно, не таком дорогом.Для меня это был шаг вперед, потому что еще не так давно я спал в своем офисе на раскладушке и исполнял роль сторожа. Это было вместо платы за жилье моему хозяину. А моим хозяином, владельцем здания тогда и теперь был один человек – Барни Росс.Мы шли этим ясным утром из отеля «Моррисон» в сторону его бывшего ресторана, над которым находился – по крайней мере раньше – мой однокомнатный офис. Барни не был единственным, кто расширял свое дело.– Мне не терпится увидеть, что ты сделал со своей конторой, – громко сказал Барни, чтобы перекричать шум железной дороги.Я распахнул перед ним дверь.– Никаких постоянных улучшений, – говорил я ему в спину, пока мы поднимались. – Я бы не хотел, чтобы твой вклад поднимался в цене.– С тех пор как ты начал платить ренту, – сказал он мне, усмехаясь, как бульдог, который приметил связку сосисок, – ты не очень-то обаятелен.На самом деле я чувствовал свое обаяние в это утро. Мне казалось, что я очень даже обаятельный. Жизнь хороша. Жизнь приятна. Мой бизнес процветает. Да и книга моя замечательна.Вы видите: я не был крупным бизнесменом. Но не таким уж и маленьким, каким был раньше. Я открывал для себя мир.Однако это вовсе не здание, принадлежащее Барни, оказывало на меня такое влияние. Этот дом на Фон-Бурен-стрит, нависающая железная дорога, отбрасывающая тень на середину улицы, мешанина из баров, ломбардов, ночлежек... Да и наше здание ничем не выделялось. У нас была парочка врачей, по дешевке оказывающих свои услуги: один, кажется, делал аборты, а другой – лечил зубы. Во всяком случае, они оба занимались разного рода удалением, в том числе денег из бумажников. И даже такой старый и опытный специалист по карманникам, как я, не мог ничего поделать с ними. У нас также обитали трое стряпчих, занимающихся сомнительными делами, хиромант и многочисленные брачные конторы, которые то и дело открывались и закрывались.И одно детективное агентство, которое теперь гордо размещалось в двухкомнатном помещении. В дальнем конце коридора на четвертом этаже находился мой старый офис, теперь перегороженный: там работали два только что нанятых мною сыщика. Окна конторы, расположенной за другой дверью, выходили на Плимут-корт и Стандарт-клаб. Контора была моей и только моей.Почти.Я отворил дверь. На матовом стекле была свежая надпись:ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО «A-I», НАТАН ГЕЛЛЕР, ПРЕЗИДЕНТ.Мы с Барни вошли в приемную комнату моего офиса. Моя приемная! Вот дьявол! Мне лишь не хватало кучи прошлогодних журналов, и тогда во всем округе не нашлось бы приемной, которая бы хоть чем-то отличалась от моей.И у меня еще была Глэдис.– Доброе утро, мистер Геллер, – сказала она, неискренне улыбаясь. – Звонков не было.Я взглянул на часы.– Сейчас пять минут десятого, Глэдис.Мы открывались в девять. Пинкертон никогда не спал, Геллер имел такую привычку.– Как давно вы здесь?– Пять минут, мистер Геллер. За это время звонков не было.– Называйте меня Нат.– Это будет некорректно, мистер Геллер.Она стояла за маленьким ободранным столиком темного цвета, который отдал мне Барии, перевозя свой коктейль-бар.– Если вы позволите, я продолжу работу по разборке картотеки.Четыре деревянных ящика с картотекой, стоявшие в приемной, были теперь в распоряжении Глэдис. Она приводила документы в порядок, так как это не делалось уже года два. Кстати, Глэдис было двадцать четыре года. Ее темные волосы, спадающие на плечи, завивались на концах; именно такие прически носили многие девушки. Никто не мог быть более привлекательной, чем Глэдис, даже теперь, когда она возилась с карточками в своей нарядной, но тем не менее подходящей для офиса белой блузке и черной юбке, которая сверху обтягивала ее зад, а книзу расширялась. Словом, Глэдис являла собой мечту клерка-развратника.К сожалению, похоже, этой мечте не суждено было сбыться. Я нанял ее за ее соблазнительную задницу и привлекательную мордашку; упоминал ли я темные карие глаза, длинные ресницы, надутые губки? Кстати, эти надутые губки должны были насторожить меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43