Так что если мне удастся продержаться эту ночь, со мной, возможно, все будет в порядке.Салли взяла меня под руку и села очень близко ко мне.– А мы просто останемся вдвоем в этой маленькой уютной квартирке – лишь ты и я. Ты уже поужинал?– Нет.– Я уже проверила твой холодильник. У тебяесть только яйца, пиво и полбуханки хлеба. Здесь есть какая-нибудь ночная лавка, чтобы я могла незаметно выскользнуть и...– Знаешь, Элен, чего бы я хотел? Помнишь, какие завтраки ты мне готовила? Никто не умеет приготовить омлет вкуснее, чем Салли Рэнд.– Ты прав. Конечно, это не совсем то, чем я знаменита, но ты прав.Вскоре Салли подала на стол большую пышную яичницу: половину она положила мне, половину – себе, причем моя половина оказалась большей. Она поджарила хлеб и даже умудрилась выкопать откуда-то немного масла. Мы попивали пиво из стаканов. Это было прекрасно.Мы уже почти поели, когда я ее спросил:– Элен, черт возьми, а что ты тут делаешь? Я видел твои сумки возле спальни, когда вошел.Салли продолжала есть. Помолчав, дожевывая кусок омлета, она произнесла:– Я потерпела провал.– Что?– Полный крах. Скоро об этом сообщат газеты.– Это нелепо. Ты же одна из лучших танцовщиц ночных клубов в стране. Она кивнула.– Следующая после Софи Такер и Гарри Ричмана. И я никогда не участвую в водевилях и непристойных сценах.– Так что же случилось?Салли вздернула голову вызывающим движением, но выражение ее лица было задумчивым, а глаза неспокойными.– Наверное, я слишком задирала нос.– Элен, в твоем бизнесе нельзя держать нос опущенным.Она тоскливо улыбнулась.– Тебе не стоит принимать моего предложения сразу же и соглашаться стать моим деловым партнером. Ты еще более консервативен, чем я. Тебе следует остановить меня.– В каком деле?– Останови меня, чтобы я не переборщила. Может, ты слышал, я подготовила вещь под названием «Обнаженные на ранчо Салли Рэнд». Мы показывали ее на выставках в Сан-Диего и Форт-Уэрте. И везде был потрясающий успех. А потом была выставка Сан-Франциско – та самая, которая пыталась соперничать со Всемирной нью-йоркской выставкой. И ты знаешь, я почувствовала себя опустошенной. Первоклассные костюмы, освещение, сценарий, работа... За свои деньги я построила павильон, чтобы показывать в нем мое шоу. Я наняла сорок девушек. Я перенапряглась.– Это с кем угодно может случиться.Салли покачала головой.– Я никогда не представляла, что это может произойти со мной. Ты же знаешь, что у меня репутация расчетливой деловой женщины. Я со своим шоу заработала больше трех миллионов баксов за последние шесть лет. Еще не так давно я зарабатывала по сорок пять сотен в неделю.Ее недельный заработок равнялся примерно годовому доходу большого числа людей. И конечно, за такие деньги могли и убить. А теперь Салли сидела у меня совершенно разбитая.Мы уже поели, но оставались за столом. Огни города проникали в комнату сквозь запыленное окно. Она отодвинула тарелки в сторону, наклонилась вперед и взяла мои руки в свои.– Мне пришлось отпустить девушек, – проговорила она, как бы извиняясь перед ними в разговоре со мной. – Я должна начинать все с начала – одна. И для меня самым подходящим местом является Чикаго. У меня есть нужные связи, и я думаю, что без труда подыщу себе подходящий клуб. Но я даже не могу себе позволить снять комнату, пока не разберусь со всеми делами.– И ты подумала обо мне...– Я подумала о тебе. В Париже я жила с одной из своих хористок вместе в комнате, но уж так получилось, что теперь у нее завелся ухажер. Мне это все напоминает лето: помнишь, тебе приходилось спать в своей конторе на раскладушке. А иногда ты спал со мной – на моей шикарной круглой кровати в моей квартире в Дрейке. Я подумала, может, ты захочешь отплатить мне за мою любезность.Я кивнул на маленькую гостиную.– Конечно, это не твои апартаменты в Дрейке.– Нет, но это вполне подойдет, спасибо. Похоже твои дела идут неплохо, Нат? Бизнес процветает?– Все в порядке. Разумеется, я не получаю сорока пяти сотен в неделю за свои танцы, но...– Я сейчас вообще ничего не получаю. И, возможно, я и не смогу больше зарабатывать. Я же не выступала в своем ревю.– Ты хочешь сказать, что Салли Рэнд не принимала участия в «Обнаженных на ранчо Салли Рэнд»?– Нет. Я была постановщиком, режиссером и, разумеется, финансистом. Но я не участвовала в ревю. Я старею.– И теперь ты боишься, что не сможешь вернуться на сцену.– Немного.– Знаешь, о чем я думаю?– О чем?– Думаю, ты будешь разгуливать в чем мать родила, когда я уже буду старой развалиной. Ты будешь прекрасно выглядеть и получать те же деньги.– Ты замечательный. Ты никогда не был женат?– Нет еще. У меня было лишь несколько довольно серьезных романов.Ее улыбка опять стала грустной.– Со мной, например?– Например, с тобой. Ты ведь тоже не замужем, Салли?– Я обручена со своей работой. И пожалуйста, продолжай называть меня Элен.– Думаю, я могу позволить себе это. Тут кто-то постучал в дверь.– Ложись на пол, – прошептал я ей.– Не будь дураком!– Делай, как я сказал! Спрячься под стол. Салли скривила гримасу, но послушалась меня. Я поднялся, взял пистолет, отпер дверь и, вытянув вперед руку с пистолетом, распахнул ее.Я уперся дулом прямо в грудь невысокого, но массивного человека в коричневом костюме и шляпе. Его лицо было одутловатым, глаза темными, холодными и ничего не выражающими. В руке он держал конверт, и я уже было подумал, не разыгрывает ли он из себя почтальона.Я целился в грудь Луиса – по прозвищу Литл Нью-Йорк-Кампанья. Он был правой рукой Фрэнка Нитти и был очень могущественным человеком в полном смысле этого слова. Он был убийцей, который уложил не один десяток людей в борьбе за сферу влияния в криминальном бизнесе.Я отступил, но не опустил своего пистолета.– Ты же не хочешь этого делать, – сказал он, осторожно указывая на меня пальцем. Впрочем, его палец казался куда более страшным, чем мой пистолет.Я опустил браунинг, но продолжал держать его в руке. Я не стал приглашать его войти.– Меня чуть не убили сегодня, – сообщил я ему.– Знаю. Поэтому я и здесь.Он вручил мне конверт.Я взял конверт и выглянул в коридор, чтобы убедиться, что он пришел один. Похоже, с ним никого не было.– Убери пушку, – сказал он, – и посмотри в конверт.Я слегка выдохнул, потом сунул пистолет за ремень брюк и приоткрыл конверт. Десять пятидесятидолларовых купюр. Пятьсот долларов.– Нитти считает, что моя жизнь стоит пятьсот долларов? – спросил я дрожащим от злости голосом. И от страха.– Нет, – ответил он. – Кто может назвать цену жизни?– Некоторые люди делают это ежедневно. Луис приподнял плечи и тут же снова опустил их.– Некоторые люди называют цену смерти. Это разные вещи.Ну вот. Я затеял спор по вопросам семантики с Литл Нью-Йорк-Кампанья. Интересная штука – жизнь.– Фрэнк хочет поблагодарить тебя за то, что ты показал столько здравого смысла, – сказал он, – и не рассказал ничего лишнего копам. А если ты еще не разболтаешь ничего лишнего газетчикам, Фрэнк будет тебе благодарен. Ты можешь это сделать?Он приподнял шляпу, делая вид, что прощается со мной.Я вышел вслед за ним в коридор.– Вы не ждете моего ответа? – спросил я. Нелепый вопрос.Кампанья оглянулся назад и улыбнулся мне. Его улыбка напоминала трещину в каменной стене.– Я получил твой ответ. И у меня есть твой номер телефона, Геллер.Луис повернулся и пошел прочь. Потом он еще раз обернулся и неохотно выдавил из себя:– Ах да. Фрэнк просил сказать тебе, что он рад, что ты все еще с нами.– Ну ладно. Поблагодари Фрэнка за это.– Конечно. Все обиды забыты.И он ушел.Я захлопнул дверь, запер ее и положил пистолет на стул. Подходящее для него местечко.Салли выбралась из-под стола, расправляя одежду.– Похоже, с тобой все в порядке, если ребята о тебе заботятся.– Похоже на то, – кивнул я задумчиво. – Кампанья у них не мальчик на побегушках. Послав его, Нитти хотел показать, как он серьезно к этому относится.– Это хороший знак или плохой?– Ты достала меня. Послушай, Салли, Элен. Конечно, оставайся. Я рад, что ты останешься. Но я не требую с тебя плату. Нас ничего не связывает. У нас нет взаимных обязательств. Этим я хочу сказать, что приглашаю тебя в свою постель, но сам буду спать здесь, на диванчике.– Заткнись, – ответила она и принялась расстегивать пуговицы на блузке. 5 На следующее утро я заявился в свой офис только к половине одиннадцатого. Мы позавтракали – Салли и я, и не вижу в этом ничего предосудительного: просто на этот раз завтраком угощал я – в кафе отеля «Моррисон». Мы пили апельсиновый сок, поглощали блинчики, а затем за бесчисленным числом чашек кофе рассказывали друг другу о своей жизни за последние пять лет. А потом мы посмотрели на часы и вспомнили, что у нее в одиннадцать деловая встреча с менеджером Браун Дерби, и Салли ушла. А я пошел в свою контору. Там меня приветствовала Глэдис, если только это слово – «приветствовать» – можно употребить к скривленному от отвращения лицу и протянутой ко мне руке с еще одной пачкой записок.– Репортеры? – спросил я, хотя в этом приходилось не сомневаться.– Репортеры, – подтвердила она.На Глэдис были надеты бледно-голубая блузка и синяя шерстяная юбка с широким кожаным лакированным ремнем. В ней было все, о чем только мог мечтать мужчина. Кроме дружелюбия.– Вы поняли, что вам пытался дозвониться Вестбрук Пеглер?– Да, понял, – ответил я и прошел в свой офис. Сидя за столом, я рассматривал документы, касающиеся сумм, выплаченных по страховкам, которые Глэдис аккуратно напечатала. Подняв глаза, я увидел Глэдис: она стояла в дверях и говорила мне:– Он в самом деле вам звонил. Сегодня уже целых три раза.– Кто?– Вестбрук Пеглер! Фельетонист!– Глэдис, дорогая, вы ошибаетесь – совершенно очевидно, что вы никогда не читали его. Он не красный.Она слегка покраснела.– Я сказала «фельетонист», а не коммунист. Я продолжал говорить, пытаясь разбудить ее чувство юмора:– Дорогая... – сделал я еще один заход, на что она мне сухо заметила, что она мне не «дорогая». И вообще она предпочитает, чтобы ее называли «мисс Эндрюз», на что я заметил:– Глэдис, это Хэл Дэвис из «Дейли ньюс» звонил, разыскивая меня.– Вы уверены?– С чего бы это Вестбруку Пеглеру быть в Чикаго? Но ради Бога, даже если он и приехал, разве он стал бы мне дозваниваться по поводу того, что прихлопнули какого-то чикагского заправилу, занимающегося бегами?– Прихлопнули?Она еще недостаточно долго работала с детективами.– Убили, – объяснил я. – Застрелили. Пришили. Убрали. Бандитский жаргон.– Если вам так будет угодно, – сказала она равнодушно, растягивая слова.– Ну... Идите.– Да, мистер Геллер.Господи, чего бы я только не дал, чтобы выудить хоть немного сарказма из этой девицы. Она притягивала меня к себе, как кружевное белье, но вовсе не была такой же забавной.К одиннадцати, как было договорено, пришел клиент – менеджер офиса на Свифт-Планте. Это был типичный клерк, но от него исходила вонь скотного двора. У него была проблема с постоянными мелкими кражами – из столов, ящиков; вскрывали кабинеты, пропадали какие-то мелочи. Я объяснил, что можно было бы разложить ценные вещи на видные места, чтобы приманить вора. На эти вещи мы нанесем специальный краситель, на котором вор оставит свои отпечатки. Я сказал, что предпочитаю сухие краски, которые не пачкаются, но что если рука вора вспотеет, то краску сразу же станет видно. В это время в комнату заглянула Глэдис и прервала нас:– Он здесь.Это было не в ее духе – вмешиваться в разговор.– Кто? – спросил я.– Мистер Пеглер.Я покачал головой и улыбнулся: Глэдис еще не видела Дэвиса.– Скажите ему, чтобы он убирался к черту.– Не скажу.– Тогда сообщите ему, что если он хочет услышать мое высказывание, то это обойдется в Эс-Де. Тогда мы сразу от него избавимся.Глэдис поджала губы, явно не собираясь посылать мне воздушный поцелуй.– Что такое Эс-Де?– Сто долларов. Идите.Она ушла.– Извините меня, – обратился я к своему клиенту. – Так о чем мы говорили?– О сухих красителях, – сказал менеджер скотного двора, совершенно сбитый с толку.Дверь распахнулась, и я услышал, как Глэдис сказала:– Пожалуйста.В дверях возник крупный краснолицый человек. Я выхватил пистолет из кобуры, пристегнутой у меня под мышкой, и заорал:– Руки вверх!Глэдис закричала, клиент рухнул на пол, а лицо великана побледнело. Он весь съежился. Этот человек был очень хорошо одет: двубортный пиджак в тонкую полоску с модными широкими лацканами; из нагрудного кармана выглядывал уголок затейливо сложенного носового платка; широкий модный галстук темно-синего цвета с абстрактным белым рисунком был завязан большим узлом. Он медленно поднял руки вверх, прищурил глаза, которые прятались под косматыми, но ухоженными сатанинскими бровями.– Уберите эту забавную штучку, – сказал он. Говорил он уверенно, но его тенор подрагивал. Голос не соответствовал размерам этого человека.Я обошел вокруг стола, говоря:– Не опускайте руки, – а затем обыскал его. Он стоял спокойно, но временами бросал на меня сердитые взгляды. От него исходил сильный запах мужского хвойного лосьона.Он был чист. И в отношении оружия, и в отношении того, что у него была чистая одежда и он был хорошо вымыт. У этого человека были деньги, и, думаю, не от занятий рэкетом. Во всяком случае, это не был человек Нитти.– Кто вы такой, черт возьми? – спросил я, опуская пистолет, но не убирая его.– А вы за кого меня приняли, черт побери? Вестбрук Пеглер!– О!Теперь была моя очередь судорожно сглотнуть.– Черт меня подери, если это не вы!Я повернулся к менеджеру скотного двора, который все еще корчился на полу, похожий на большого жука.– Вроде бы с вами уже все обсудили, мистер Мертс?Он встал, отряхивая свою одежду, и сказал:– Да.Я сказал ему, что моя секретарша позвонит ему, и он встретится с одним из моих сыщиков. Засим деятель скотного двора удалился. Я закрыл дверь прямо перед хорошеньким сердитым личиком Глэдис.– Вы не сядете, мистер Пеглер?– Я не уверен, что стою на ногах. Вообще-то, я не в восторге, когда на меня целятся из пистолета.– А кому это нравится? – сказал я в ответ. – Садитесь, пожалуйста, – нервно произнес я, пододвигая к нему стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43