Толстый и Монок закричали. Это был крик боли, который ни с чем не перепутаешь. Пулеметная очередь прошила их ноги. Носилки упали, и Уйти упал в кусты. Фремонт хотел укрыться, но тут раздалась еще одна пулеметная очередь. Он резко вскрикнул и замолчал.Мы с Барни лежали на земле, а москиты счастливо жужжали вокруг наших лиц. Пот заливал мне глаза и рот. Соленый пот. Во рту был привкус гнили – как вонь от этих долбаных джунглей. Жизнь в тот момент была более чем отвратительной, но я не разделял стремление тех людей укоротить мне ее.Они не заметили нас, не думаю. Но они палили из пулеметов по кругу, и пули яростно плясали вокруг.Я видел Толстого и Монока. Как инвалиды, выпавшие из инвалидных колясок, они на руках ползли по заросшей земле джунглей. Медленно, очень медленно они находили дорогу, прячась за деревьями. Потом я увидел, что Толстый упал в воронку, оставленную артиллерийским снарядом. Мы с Барни направились к нему и по пути наткнулись на Фремонта.Он был в ужасном состоянии: его внутренности вываливались. Фремонт стонал и был едва жив. Из его живота выпадало черно-красное месиво, в которое он запустил руку, пытаясь удержать этим ускальзывающую от него жизнь.Над нами беспрестанно летали японские пули, образуя смертоносную арку.Лежа на животах, мы с Барни подхватили его под руки и поволокли к ближайшему окопу. Засунув его туда, мы обнаружили, что он был уже без сознания. Слишком много народу для одной маленькой ямы! Я, как безумный, огляделся вокруг. Я весь горел и видел окружающее сквозь кровавую пелену.Тем не менее, я увидел его – другой окоп, побольше, в десяти ярдах от нас. А перед окопом, между нами и тем местом, откуда в нас палили япошки, лежало поваленное дерево, упавшее от разрыва бомбы. Как раз возле окопа, рядом с поваленным деревом упал Монок. Пулеметная очередь прошила его ноги до самой задницы.Теперь стреляли уже не из одного пулемета, добавилась ружейная пальба. В нас ли они стреляли?Мы с Барни подползли к окопу. Я нырнул вниз, а он подтолкнул Монока, и мы все вместе оказались в укрытии. Между нами и япошками было это огромное поваленное дерево, но они продолжали палить, и пули свистели уже совсем близко от нашего убежища, поэтому пора было переставать прятаться и отвечать на их обстрел.Тут в окоп вполз д'Анджело и произнес, ухмыляясь:– Я же говорил, что какашка была еще теплая.– Заткнись и стреляй, – сказал я ему.– Тебе придется поддержать меня, – ответил он. Он был ранен в ногу.– Еще и тебя! – сказал я.– Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего «М-1». Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ – большую автоматическую винтовку – Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.– Вы, ребята, сможете уделать их лучше, чем мы, – крикнул Толстый. – Удержите их...Его голос затих.– Убит? – спросил я своего друга.– Похоже, он просто отключился, – ответил Барни.– У него есть компания, – сказал я, кивнув на едва живого Монока и упавшего д'Анджело.– Господи! Но ведь он не умер?Я пощупал пульс д'Анджело у него на шее.– Нет, он просто без сознания. Пули продолжали свистеть и жужжать у нас над головами.Я позвал Фремонта, но он не откликнулся.– Кажется, нам крышка, приятель, – сказал я Барни. – Все остальные уснули.Я вспомнил слова капрала Мак-Рея, которые он сказал мне еще там, в учебном лагере, о том, что во время боя не поспишь. Он был не прав. Так не прав!– Они не спят, – проговорил Барни, имея в виду этих сукиных сыновей, которые поливали нас пулеметным огнем.Не спал и Уйти. Я слышал, как он, еще не совсем мертвый, стонет рядом, причитая:– Мама, мамочка, папа, отец, пожалуйста, помогите мне.И он снова закричал.Я в жизни не слышал ничего более грустного, но не заплакал. Я был в этом заброшенном мире, в этом нелепом, оставленном всеми месте, где люди под огнем стараются не сойти с ума во время всеобщего безумия.С безнадежным отчаянием я продолжал стрелять из моего «М-1» в беспрерывный дождь японских пуль.Я думал о том, когда придет моя очередь уснуть.А если я усну, суждено ли мне проснуться? 5 Барни прислонился к стволу упавшего дерева, стреляя из БАВ. Большая автоматическая винтовка делала его похожим на безумного седого карлика. У него сейчас был такой взгляд, который, наверное, встречали его противники на ринге. Я был знаком с ним давным-давно, но ни разу не видел у него таких глаз.Ствол моего «М-1» раскалился: я расстреливал обойму за обоймой. Я тоже облокотился о дерево и даже не мог видеть тех, в кого стрелял. Лишь изредка мелькавшие в джунглях тени да пули, косившие растительность вокруг нас, доказывали, что там был кто-то живой.Позади себя я услышал страшный крик. Резко обернувшись, я, как штыком, уперся дулом моего «М-1» в грудь Монока. Он пришел: этот большой индеец пришел сюда, крича от боли. Монок перепугал меня до смерти, но бедняга был не виноват.Монок пришел и тут же потерял сознание, а потом внезапно очнулся и начал стонать, плакать и даже иногда кричать: он был похож на большое раненое животное. Бедняга был слишком ослаблен и испытывал слишком сильную боль, чтобы помогать стрелять или даже заряжать оружие. Его ноги были в ужасном состоянии. Мы ничего не могли сделать для него, даже используя наши комплекты первой помощи.– Песенка БАВ спета, – сказал Барни, опуская большую винтовку.– У Уоткинса в поясе пятьдесят запасных патронов, – вспомнил я. – Хочешь, я проползу туда и принесу их тебе?Барни покачал головой.– Я сам пойду. Ты ослаб от малярии, тебе не встать на ноги, если ты оставишь это бревно.Я не стал с ним спорить. Он был прав: на моем лбу можно было приготовить яичницу.Барни продолжал:– Как бы то ни было, я хочу остаться в том окопе на некоторое время и пострелять оттуда. Пусть эти сволочи думают, что имеют дело с целой толпой здоровых морских пехотинцев.– Почему бы и нет? Тогда уж возьми и запасной патронташ от винтовки Фремонта. Я прикрою тебя.Я стрелял из-за бревна попеременно то из винтовки, то из своего «М-1», чтобы поддержать заградительный огонь, пока Барни на животе выполз из своего укрытия и полз в соседний окоп.Потом его БАВ открыл огонь, и, черт возьми, я поверил, что рядом со мной был целый взвод здоровых морских пехотинцев, которые дадут япошкам жару.Я продолжал заряжать ружья и винтовки с помощью д'Анджело, который едва двигался, но был в сознании и мог помогать мне перезаряжать оружие. Паже меняя все время шесть винтовок, я заметил, что они до того нагревались, что того и гляди деформируются от перегрева. Ладонь моей левой руки была обожжена дочерна.Вдруг, совершенно неожиданно, Бог знает, когда именно, два солдата – два молодых, до смерти перепуганных солдатика – появились возле нас ниоткуда. Они подползли к нашему окопу и упали вниз. Они оба были ранены в ноги, а один к тому же в бок. Они всхлипывали от боли. У них не было их винтовок.– Кто вы, к черту, такие? – спросил я приветливо, снова меняя винтовку.– Мы... мы отстали от нашего пехотного полка, – сказал тот, который был легче ранен. – Мы заблудились.– Вступайте в наш клуб, – пригласил я. Выстрелив два раза, я обернулся. Д'Анджело снова был без сознания. – Вы, ребятки, будете мне заряжать.– Да, сэр.Они задыхались, но больше не плакали. И стали заряжать мне винтовки.– Не называйте меня «сэр». Меня зовут Геллер.Они назвали себя, но я не запомнил их имена. Вскоре винтовка Барни замолчала. Он приполз к нам, и его глаза округлились, когда он увидел двух новых обитателей окопа.– Сюда прибыли сухопутные войска, чтобы начать операцию но уничтожению противника, о которой ты слышал, – сказал я. – А эти ребята явились чуть раньше.Барни осмотрел раны мальчишек и перевязал рану одному из них.– В чем дело? – спросил я, так как в эту минуту япошки перестали стрелять.Барни оторвался от своих медицинских обязанностей и проговорил:– Уоткинс сказал, чтобы мы с тобой уматывали к черту отсюда – пока мы еще на ногах, сказал он. Он говорит, мы окружены, и нет никакой надежды остаться в живых, но может, у нас получится.– Что ты ответил на это?– Я сказал ему, что он полон дерьма, как рождественская индейка. Мы не уйдем и не оставим их. Помощь придет.– Ты правда в это веришь?– Конечно, Роббинс ушел всего на полчаса раньше нас. Командир уже знает, что мы попали в беду. Они придут за нами.– Ты, кажется, без боеприпасов для БАВ?– Угу. Но у меня есть запасной комплект для винтовки. Это нам приходится.– А гранаты?– За ними надо вернуться. Я не могу унести все сразу.– Боеприпасы у нас кончатся гораздо раньше, чем ты думаешь, Барни.– А может, они ушли, эти вшивые японские сволочи? Огня нет уже несколько минут.Я закурил. Мой рот и горло пересохли, глаза горели от малярии, голова гудела. Хуже, чем закурить, я ничего не мог сделать. Но я хоть что-то делал. И тут я вспомнил.– А что у нас с водой?Он как раз закончил бинтовать. Барни снова занял свою позицию рядом со мной у упавшего дерева, грустно посмотрел на меня и сказал:– Фигово. Нам не повезло: фляги Уоткинса и Фремонта были пробиты пулеметным огнем.– И у Монока тоже, – добавил я. – Я уже проверил.Фляги были у наших двух гостей, у Барни, у меня, и у д'Анджело. Но раненым вода понадобится раньше. Я испытывал страшную жажду, точнее, это моя малярия испытывала жажду, но этим бедным раненым поганцам питье было нужнее.Сумерки.Выстрелов из пулемета и винтовок не было уже так долго, что джунгли вновь ожили: заквохтали птицы, зашуршали сухопутные крабы. Возможно, япошки ушли. А может, мы уложили их теми патронами, которые мы на них расстреляли.Раненые спали, или находились в коме, кто знает. А я начал думать, что, может, нам стоит остаться и спрятаться здесь, а американские войска – сухопутные силы, морская пехота или, может, эта гребаная береговая охрана наткнутся на нас, когда линия фронта продвинется вперед.Пулеметная очередь ворвалась в ночь, обстругивая упавшее дерево, вырезая на нем инициалы япошек. Несколько пуль, отскочив от бревна, рикошетом задели мою каску. И каску Барни тоже, оставив вмятины на наших оловянных шляпах. Мы нырнули вниз.– Этот ублюдок совсем рядом, – крикнул я. Пули летели над нами, подпрыгивая и щелкая, трассирующие снаряды отлетали от бревна в наше укрытие, шипя, как капли расплавленного металла, попавшие в воду. Этот шум привел в чувство Монока, который закричал от боли, потом застонал.– Черт, он слишком близко, чтобы не попасть в него, – сказал Барни, перекрикивая шум стрельбы и стоны Монока. – Я уверен.– Брось в этого ублюдка гранату.– Я не могу встать, чтобы сделать это. Она разорвет меня на части.Даже ради такого случая я не мог встать: лихорадка слишком ослабила меня. Барни должен был сделать это. Я принялся «накачивать» его:– Да ты же чемпион мира, ты, маленький schmuck. Просто брось их отсюда, посильнее размахнись! Сделай это, мужик!С бульдожьим выражением лица он выхватил сразу три гранаты из-за пояса, вырвал зубами чеки и бросил их. Все три в разном направлении.Он проделал это все так быстро, что, казалось, раздался только один взрыв.И один вопль ужаса.А потом Барни вскочил на ноги, пристроил винтовку на бревне и стал стрелять, крича:– Получили, вы, грязные гребаные сволочи!Барни редко так ругался, но он был прав. Он достал эту грязную, гребаную сволочь: теперь стреляли лишь один пулемет и одна винтовка. Они не были так близко к нам, как тот парень, которого Барни только что прикончил, но они подходили ближе и ближе.Мы вновь начали стрелять, и через пятнадцать минут наши боеприпасы стали подходить к концу. Скоро мы останемся лишь с нашими пистолетами, которые носили на себе.– Осталась одна обойма, – сказал я. – Восемь патронов.– Прикрой меня, пока я схожу за остальными гранатами.Я бережливо расходовал свои восемь патронов, но они кончились, прежде чем Барни возвратился. Д'Анджело, едва двигающийся, но желающий помочь, внезапно оказался рядом со мной и вручил мне пистолет.– Он принадлежит Моноку, – сказал парнишка. – Он не будет возражать.Монок опять был без сознания.К тому времени, когда я расстрелял все патроны, вернулся Барни с полной охапкой гранат.– Я схожу еще раз, – сказал он, выбираясь наружу.Только я успел вытащить свой пистолет из кобуры, как начался минометный огонь. Я нырнул вниз в окоп. Снаряды падали совсем близко. Раскаленная добела шрапнель летела мимо, не задевая нас.Она задела Барни. Он возвращался назад с остальными гранатами, когда горящая шрапнель вцепилась в его бок, в его руку и ногу.– Ублюдки, ублюдки, ублюдки! – визжал он.Барни возвратился к окопу, и я втащил его туда, наложил грубые бинты на его раны. Продолжал ухать миномет. Как моя раскаленная голова. А все остальные, кроме Барни, спали в этом проклятом Богом окопе. Такова война – ты кончаешь тем, что начинаешь завидовать погибшим.Потом обстрел кончился.Мы ждали, когда временное затишье прекратится. Прошло полчаса, но затишье продолжалось. Теперь нас прикроет темнота. Япошкам будет трудно найти нас ночью. Но и никто другой не сможет разыскать нас.– Как Фремонт с Уоткинсом? – спросил я у Барни.– Уоткинс в сознании, по крайней мере, был в сознании. Фремонт засунул палец себе в живот, пытаясь остановить кровотечение.– О Господи!– У бедняги нет шанса.– Думаю, у нас у всех его нет.– Я думал, что пехота или рота "Б" придут на помощь к этому времени.– На это можно было надеяться, пока не стемнело. Понятно, что они, черт бы их побрал, не воспользуются темнотой.Он покачал головой.– Бедняга Уйти все еще лежит там, где ребята уронили его. Он теперь мертв. Бедный сукин сын!– Единственная разница между ним и нами в том, что мы в окопе.Москиты пировали, заползая в наши волосы. Барни жевал нюхательный табак, чтобы заглушить жажду: он отдал свою воду раненым. Я закурил. Меня трясло, пот катился по лбу, заливая мое лицо соленым водопадом. От лихорадки я не хотел есть. Это было уже что-то. Но, Господи, как я хотел пить, как мне нужно было немного воды! Господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43