– Все о'кей. Мне приятно, что это тебя волнует.– Ты должна держаться подальше от этих гангстеров. А также от Вирджинии Хилл.– Ты был достаточно любезен с ней.– Я – другое дело. Мне приходится вращаться среди них. А тебе нужно найти другой круг общения. Считаю, тебе также не следует обнажаться перед разного рода фотографами.– Эта работа приносит неплохие деньги. Времена сейчас тяжелые.– Я не думаю, что твоя семья бедствует. Уверен, что тебе дают достаточно денег на карманные расходы.– Это все, что ты думаешь?– Я думаю также, что ты избалованная девчонка. Вот что я думаю.– Да?– Да. И найди меня, когда повзрослеешь.– Зачем?– Чтобы я сам побаловал тебя немного.И я довез ее до дома, юную Пегги Хоган, и не видел ее с тех пор, хотя время от времени я вспоминал о ней и запахе ее духов, который напоминал аромат роз.И вот она была передо мной, в адвокатской конторе, спустя восемь лет, став старше, но внешне почти не изменившись. Видно было, что она стала мудрее. Таково было мое первое впечатление. Позже я убедился, что оно было верным.– Глядя на тебя, я могу сказать, что ты последовала моему совету насчет школы бизнеса.– Да, но я еще не нашла себе мужа.Это «еще» как будто повисло в воздухе. И оно почему-то не вспугнуло меня. «Стать ее мужем – не самая худшая перспектива для мужчины», – подумал я.– Ну, зато ты нашла подходящую работу.Она печально улыбнулась:– Все это было не так просто. Я работаю здесь чуть больше двух лет.– Да?– С того времени, когда у папы случился первый удар. Я попыталась стать актрисой после того, как закончила школу бизнеса. Снимала квартиру в Тауэр-тауне, пробовала себя на сцене местного театра.Я слегка вздрогнул.– У меня, гм, была как-то в гостях знакомая, которая тоже занималась чем-то похожим.– О? Кто?Я назвал имя, оно ей было знакомо.– Я видела ее фото! – сказала она, ее фиалковые глаза стали в этот момент еще больше.– Я тоже, – добавил я. – Когда ты ушла из театра?– После смерти отца. У меня пять сестер, Нат, и я самая старшая. Еще у меня был брат.– Я знаю. Твой дядя говорил об этом. Я очень сожалею.Она молча кивнула:– Джонни был одним из лучших учеников. Он собирался поступать в колледж, но помешала война.– Его призвали?– Да.– Наверное, твой отец хотел, чтобы сын продолжил семейный бизнес?– Да, он видел в нем преемника. Отец частенько позволял себе выпить лишнего. Но когда мы потеряли Джонни, он... он не мог уже остановиться. Дела его шли все хуже и хуже, и вскоре папа умер. Инфаркт. У него было два инфаркта. Второй он не перенес.Она рассказала мне об этом спокойно, ровным голосом, однако глаза ее были полны слез.– И твой дядя помог тебе, – сказал я. – Устроил тебя на эту работу.– Да, – ответила она, смахнув слезу кончиком бумажной салфетки, оказавшейся у нее под рукой. – Я никогда не использовала знания, полученные в школе бизнеса... И удивилась, когда обнаружила, что не только не растеряла полученные навыки, но что мне нравится применять их в работе.– Это здорово. Я очень рад, что дела у тебя идут хорошо.– Если бы дела шли хорошо, Нат, тебя бы не было здесь. Не так ли?– Я полагаю, что так. Ты не могла бы рассказать мне об этих посланиях, телефонных звонках?– Я могу показать тебе эти записки, – сказала она, открывая ящик стола. Будучи аккуратной, она держала их в специальной папке.Их всего было три; как это обычно делается в таких случаях, буквы были вырезаны из газетных статей. Стандартными были и угрозы. «Откажись от судебного дела, не то будет плохо». «Брось это дело, а то отправишься на тот свет». «Найди нового клиента, иначе умрешь». Ничего оригинального, но игнорировать эти угрозы было нельзя.– Ни одно из этих посланий не адресовано тебе, – сказал я.– Большинство угроз, которые мы получаем по телефону, тоже предназначены мистеру Левинсону. Но время от времени они угрожают и мне.Казалось, что все это ее не очень тревожит.– Ты могла бы мне сказать, что они тебе там наговорили по телефону?– О, ничего особо страшного! Во всяком случае, они не грозились меня убить, только порезать мне лицо. Что-то вроде этого.Она по-прежнему была спокойна. И, думаю, это не было позой. Эта маленькая леди умела держать себя в руках.– Как ты отнесешься к тому, если я стану твоей «тенью» на какое-то время? – сказал я. – На неделю, скажем?Она улыбнулась; на ее щеках вновь появились ямочки.– Я буду только рада. У меня нет приятеля... в настоящее время. Так что тебе не придется ломать мой распорядок дня.– Я думаю, будет лучше, если я пришлю к вам в контору своего человека: он будет находиться здесь. Я же буду провожать тебя на работу и встречать после рабочего дня. Мы будем также вместе с тобой обедать и ужинать.Она вопросительно подняла бровь.– Твой дядя возместит мне все расходы. Мы с ним заключили соглашение.– Ты знаешь, я живу сейчас дома. В Инглвуде, и на работу езжу на трамвае.– Мы разместим тебя в отеле «Мориссон».– Ты сам сейчас уже там не живешь?– Живу. Правда, я переехал в другой номер – в период, когда временно отошел от всех своих дел. Я присматриваю себе подходящую квартиру, но ты же знаешь нынешнюю ситуацию с жильем.Она кивнула:– У тебя найдется лишнее спальное место?– Да.– Я могу пожить у тебя?– Это было бы идеально. Если ты, конечно, доверяешь мне...– А как насчет того, чтобы доверять мне?– Это мы выясним позже.Ту ночь мы провели в одной постели. Она взяла у меня обещание ничего не говорить ее дяде. Но меня и не надо было просить об этом. Я не сумасшедший. Он мне платил сто баксов в день, не считая дополнительных расходов, а я вдобавок спал с его племянницей. «Неплохо же ты устроился, старина», – сказал я себе.Спустя примерно дня четыре мы, пообедав в ресторане «У Бергоффа», шли не спеша по Вест-Адамс в направлении нашего отеля, когда неожиданно из переулка прямо на нас вынырнул какой-то субъект. Он намеревался, видимо, испугать нас. И ему это удалось. Это был огромный малый крепкого телосложения, с одутловатым лицом и крючковатым носом. Одет он был в совершенно непотребного вида бело-голубой клетчатый пиджак, из-под которого выглядывала белая тенниска, и в мешковатые голубые штаны из легкой ткани. Он был похож на вышибалу из какой-нибудь забегаловки.– Скажи своему шефу, чтобы он отказался от судебного дела, – сказал он Пегги и показал большим пальцем в направлении переулка, – а то в следующий раз нам придется разговаривать в другом месте!По всей видимости, этот громила не обратил на меня никакого внимания. Он не знал меня. Я тоже не знал его, но не надо было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что мы имеем дело с уголовником из шайки Гузика.Я слегка подтолкнул Пег назад, шепнув ей, чтобы она возвращалась обратно. Заметив это, громила нахмурился, как будто собираясь задать мне небольшую взбучку. В руках у него ничего не было, так что я мало рисковал, когда выхватил из-под плаща свой пистолет и, приставив его к толстому пузу незнакомца, сказал:– Давай-ка, парень, отойдем в переулок, потолкуем.Он подчинился, и мы завернули за угол. Я ударил его один раз рукояткой пистолета по голове, и он, лишившись чувств, повалился, как мешок с опилками, на землю, прямо посреди мусорных баков. Около уха у него выступила кровь. Я вытащил у него из-под пиджака револьвер и забросил подальше. Затем я достал одну из своих визитных карточек и, прежде чем сунуть ее в нагрудный карман верзилы, написал на ней:«Пусть Гузик позвонит мне».На следующее утро Гузик позвонил.– Ты вчера огрел по голове Грека, – сказал Гузик своим монотонным бесстрастным голосом.– В такой одежде, как его, трудно рассчитывать на иное обхождение.Гузик хрюкнул; похоже, это вызвало у него смех.– Я был бы очень вам признателен, если бы девушку оставили в покое, – сказал я.Я не стал просить его отстать от Рэйгена. Это было бы слишком, да к тому же не это меня сейчас беспокоило.– Это твоя девушка? – спросил Гузик.– Да, моя. Я убью любого, кто дотронется до нее. Последовала длинная пауза. Затем он сказал:– Я позабочусь, чтобы ее не трогали.– Спасибо, мистер Гузик. Гузик снова хрюкнул и повесил трубку. Я тоже повесил трубку; я почувствовал, что мои руки вздрагивают.Адвокат, у которого работала Пегги, так и не успел довести дело до суда; он слег с нервным расстройством. Но Рэйген нашел другого юриста, который начал судебную тяжбу (в тот момент, когда машина Рэйгена была обстреляна, судебный процесс все еще продолжался), и взял Пег на работу в свой собственный офис. Теперь мы стали видеть друг друга от случая к случаю. Она вновь переехала жить к себе домой, на работе находилась под бдительным оком своего дяди, и это нам обоим совсем не нравилось.Вот почему я согласился быть телохранителем Джима Рэйгена и принять участие в его безнадежной борьбе с Синдикатом: я был, черт побери, влюблен в его племянницу. Глава 3 Рэйген был жив, но потерял сознание. Однако он истекал кровью и мог умереть от ее потери, если бы мы с Уолтом Пелитером не предприняли срочных действии.Я быстро пересек улицу, подошел к расположенной на углу парикмахерской, где толклись чернокожие, оживленно обсуждая случившееся, указывая пальцами на изуродованные пулями автомобили. Никто из них не заговорил со мной, возможно, потому, что я по-прежнему держал в руках пистолет. Рядом была автобусная остановка, и несколько негритянских юношей забрались на скамейку, чтобы лучше увидеть стоявшие на проезжей части голубой «Линкольн» и черный «форд». Полицейские все еще не появлялись. Этот квартал патрулировался не так тщательно – и это, несомненно, было одной из причин, почему именно он был выбран местом нападения. Я подбежал к располагавшейся здесь же, на тротуаре, газетной палатке, дал один бакс мальчишке-продавцу, схватил пачку газет, вновь пересек улицу, открыл правую, изрешеченную пулями дверь «Линкольна», забрался внутрь и стал обматывать газетами раненую руку Рэйгена, который был все еще без сознания. Газеты быстро пропитались кровью.Затем я оставил Рэйгена с Уолтом и, словно слаломист, огибая машины, водители которых притормаживали, чтобы посмотреть, что случилось (но не останавливались, так как белые водители никогда не останавливались в этом черном гетто), добежал до дверей аптеки и нырнул внутрь. За стойкой меня встретил худощавый, седой чернокожий аптекарь в белом халате и в очках в металлической оправе. Лицо его сохраняло невозмутимое выражение, как будто это был не первый случай, когда пули влетали в окна его аптеки.– Кто-нибудь уже позвонил в полицию?Аптекарь кивнул.– Да, сэр, – сказал он. – Я позвонил.– Когда они приедут, – сказал я, вручая ему одну из своих визитных карточек, – передайте им мою визитную карточку и скажите, что я повез раненого в одну из ближайших больниц.– Хорошо, – сказал он, продолжая кивать.– Насколько я знаю, самая ближайшая больница – это Майкл Риз Хоспитэл. Не так ли?Он опять кивнул, и я вышел на улицу, ступая по стеклам разбитого окна аптеки.Майкл Риз Хоспитэл располагалась приблизительно в десяти кварталах от того места, где мы находились, и нам пришлось развернуться назад, взяв направление на север. Мы сели в «Линкольн» Рэйгена – у нашей машины было выбито лобовое стекло и пробита шина, хотя я все же сумел отогнать ее к обочине и припарковать. На этот раз я сел за руль, а Уолт взял в руки этот пресловутый карабин. Рэйгена мы усадили между нами; он полулежал, облокотившись на Уолта. Я повернул налево на Першинг-стрит, и мы понеслись, игнорируя дорожные знаки и сигналы светофора. Я притормаживал только у перекрестков, а встречные автомашины, скрипя тормозами, прижимались к обочинам, освобождая нам путь. Затем, проехав пять или шесть кварталов, я резко свернул налево, на Саут-Парк-авеню, широкую улицу с аллеей посередине, и игравшие там цветные дети и подростки, вытаращив глаза, изумленными взглядами провожали проносившийся мимо них изрешеченный пулями автомобиль, на переднее сиденье которого втиснулись трое белых мужчин.Сложенный из серого кирпича комплекс больницы Майкл Риз протянулся вдоль Эллис-авеню, подобно форту, возведенному на чужой территории. Со двора он был отгорожен от негритянских жилых кварталов лишь Лей-Парком авеню. Центральное здание, построенное в форме широкой буквы W, и два его главных крыла были обращены фасадом к Иллинойскому центральному ипподрому, за которым простиралось озеро. Шестиэтажный больничный комплекс возвышался над прилегающими черными кварталами, застроенными обветшалыми трехэтажными зданиями, прилепленными друг к другу и, казалось, лишь по этой причине еще не разрушившимися. Эта частная больница имела в своем распоряжении достаточно специалистов, чтобы принимать таких пациентов, как Рэйген. Кабинет экстренной помощи был переполнен разного рода людьми с улицы, почти исключительно чернокожими, жертвами драк и стычек, которые были обычным явлением для этих кварталов. Обитатели белого – ирландского квартала Саут-Сайд – тоже были пациентами этой клиники; палаты, где они проходили лечение, располагались на верхних этажах больничного комплекса. Те же чернокожие, которым здесь оказывали первую помощь, затем продолжали лечение в благотворительной клинике Рид Мэндел.Как только мы внесли на плечах раненого Рэйгена, двое санитаров подхватили его и понесли дальше, в приемное отделение, где его положили на стол для первичного осмотра и задернули за ним занавеску. Я оставил Уолта с дежурным врачом, а сам поспешил вниз, на автостоянку, где мы оставили поврежденный «Линкольн» – с открытыми дверцами и работающим двигателем. Я убрал карабин в багажник; в этом районе города не следовало оставлять оружие на заднем сиденье автомобиля. Впрочем, в каком районе Чикаго это можно было делать?Из телефонной будки, установленной в больничном коридоре, я в первую очередь позвонил домой Рэйгену. Трубку подняла его жена, Эллен.– В него стреляли, – сказал я ей, – но он жив. Последовала долгая пауза.– Где он? – спросила она. Она пыталась говорить спокойно, но чувствовалось, что это ей дается с трудом.– Майкл Риз, – сказал я.Она поблагодарила и повесила трубку. Она не стала расспрашивать о подробностях случившегося.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37