Он действительно был простужен.– Как парень, которому довелось поработать полицейским, Билл, ты знаешь этот прием. Хороший – плохой полицейский. Когда один вовсю работает дубинкой, а другой вежливо увещевает. Мы не считаем тебя глупым парнем, поэтому не будем применять этот прием. Мы используем его вариацию, которую, я думаю, ты оценишь.Я отхлебнул из бутылки и передал дубинку Луи.– Мы будем сегодня оба выступать в роли плохих полицейских, – сказал я, и Луи ударил его по другой ноге.– Я не продавал тебя! Я не продавал тебя!Я схватил его за пижаму и взглянул прямо в его маленькие глазки, которые бегали от страха, чего я и добивался.– Слушай меня. Ты, маленький гаденыш. Ты сегодня днем подставил меня, заставил выбираться из ловушки, которую нам устроили гангстеры для того, чтобы подстрелить нашего клиента. Но на что ты рассчитывал? Ты, возможно, надеялся, что меня сегодня подстрелят? Как видишь, я живой. А ты – труп, твоя песенка спета. – И я резко дернул его за пижаму, отчего стул, на котором он сидел, с треском повалился на пол, там же оказался и Тендлар. Стул остался цел, и я вновь усадил Тендлара на прежнее место.Он дрожал и всхлипывал. Из носа у него текло. Летняя простуда – неприятная штука.– Ты труп, если не начнешь говорить, – процедил я сквозь зубы. – Кто купил тебя? Гузик?Он раскачивал голову из стороны в сторону, лицо его было мокрое от слез и соплей, рот полуоткрыт, зубы обнажены, но это не было улыбкой.– Я представления не имею, кто такой Гузик. Я никогда не встречался с этим вашим Гузиком.– Дай-ка мне эту чертову штуковину, – сказал я Луи, и тот вложил мне в ладонь резиновую дубинку.– Не надо! – закричал Тендлар. – Я больше этого не выдержу. Я ничего не знаю. Господи! Клянусь!– Клянешься? – сказал я. – Клянешься Богом?– Не бей больше меня.Я вновь ударил его. Из его груди вырвались стон, кашель и хрип.Я повернулся к Луи и как бы между прочим сказал:– Ты знаешь, Луи, мы находимся всего лишь в нескольких кварталах от семейного гнезда небезызвестного тебе Нитти. Если дует попутный ветер, то можно спокойно доплюнуть до их порога.Покончив с пивом, я отдал пустую бутылку Луи и обошел несколько раз вокруг сидящего Тендлара, постукивая дубинкой о ладонь.– Хорошее же местечко ты себе выбрал, Билл. Для себя и местных крыс.– Это... я знаю, что это трущобы, но я в прошлом году развелся. Ты знаешь об этом. Алименты. Ты знаешь...– Я плачу тебе не гроши. Алименты или нет, но почему ты живешь в этой грязной лачуге?– Сейчас... сейчас трудно найти квартиру.Я подошел к одному из столов, на котором под пустой пивной бутылкой лежал последний номер специального газетного выпуска, посвященного лошадиным бегам и скачкам. Помещенная в нем таблица с номерами лошадей была испещрена цифрами и пометками.– Издание одного из наших клиентов, – сказал я, взяв со стола листок и поднеся его к глазам Тендлара. – Он будет рад узнать, что ты субсидируешь его.Он постарался взять себя в руки, но дрожащий подбородок не желал его слушаться.– Я знал, что ты увлекаешься азартными играми, Билл. Но я не знал, что ты зашел так далеко. Он сглотнул слюну:– Ты же знаешь, как это бывает...– Залез в долги?Он кивнул.– И согласился, когда тебе предложили немного заработать.Он снова судорожно сглотнул:– Мне нечего сказать. Клянусь, я ничего не знаю.– Ты боишься, что они убьют тебя, если ты скажешь. Хорошо. Я убью тебя, если ты не скажешь.– Ты не убийца.– Спроси у японцев.Он выглядел так, как будто собирался снова заплакать.– Ноя действительно ничего не могу тебе сказать.– Давай начнем с очевидного. Ты меня продал. Только скажи мне «да». Неважно – кому.– Если... если я скажу, что я это сделал... Я не говорю, что я на самом деле сделал это, Геллер... Но если я скажу, что продал, ты не заставишь меня говорить кому?– Я не буду заставлять тебя говорить, кто тебе заплатил, Билл. Только лишь подтверди, что ты меня подставил.Он опять сглотнул слюну. И, уставившись в пол, кивнул.– Ты продал меня?Он продолжал кивать.– Скажи это, Билл.– Я продал тебя. Геллер. – Он посмотрел на меня молящим взглядом. – Это были большие деньги. Ты сделал бы то же самое, окажись ты на моем месте, и я бы не осудил тебя.– Сколько, Билл?Он закашлялся.– Проклятая летняя простуда, – сказал он.– Сколько, Билл?– Пять тысяч баксов.Я взглянул на Луи. Он приподнял бровь. Это действительно было много.– Теперь ты вылезешь из долговой ямы, – сказал я.Он кивнул, добавив:– И еще останется на всякие расходы.– Почему ты не скрылся? Ты же знал, что я могу навестить тебя.– Я не думал, что ты сможешь это сделать... Эта проклятая дубинка. Ты другой человек.– Ты очень удивишься, когда узнаешь, каким «вспыльчивым» я могу быть, когда меня пытаются убить.– Нет, не удивлюсь.– Они говорили тебе, чтобы ты никуда не уезжал, Билл?Он снова кивнул:– Да... они сказали, что, если я не расколюсь, когда ко мне придут... полицейские, или ты, или еще кто-то, они добавят мне еще тысячу баксов.– Шесть тысяч за невыход на работу, – сказал я. – Интересно, Луи, сколько получили те, кто стрелял?– Сколько бы они ни получили, – сказал Луи, потягивая пиво, – бьюсь об заклад, их заставят вернуть деньги назад. Они обмишурились. Рэйген-то остался жив!– Что верно, то верно, – сказал я, с улыбкой посмотрев на Билла. – А теперь скажи: кто?– Что? Ты же говорил...– Я лгал. Кто купил тебя?– Не бей меня больше.– Скажи, и я не буду.– Ты не захочешь мне поверить.– А ты постарайся убедить меня.– Ты подумаешь, что я вру, ты снова меня ударишь.– Нет, не ударю. Кто?– Я действительно не знаю. Это все было сделано по телефону.Я снова ударил его. По левой руке.– Ты лгун, – прошептал он, закатив от боли глаза.– Да, мне приходится иногда быть негодяем, – признался я и еще раз ударил его.– Ты можешь бить меня сколько хочешь, – пролепетал он, рыдая как ребенок. – Но это правда. Все было сделано по телефону. А деньги отправлены по почте. Я никого не видел. Они позвонили мне. Я же им не звонил. У меня нет номера их телефона. Со мной говорил мужчина. Все, что я сказал, правда.Я посмотрел на Луи. Он пожал плечами.– Хорошо, – сказал я, швырнув дубинку на софу. – Думаю, на этот раз ты не лжешь.Я попросил Луи принести мокрое холодное полотенце и вытер Биллу лицо. Луи снял с него наручники. Затем я помог ему лечь на софу.– Тебе предстоит провести два не очень приятных дня.Он лег на спину, пижама прилипла к его телу, глаза закрыты, руки вытянуты вдоль тела. Он был похож на труп.– Тебе придется поболеть немного, – сказал я. – Но не вздумай говорить кому-нибудь о том, что мы делали здесь. Мы не касались твоего лица, так что тебе не придется никому ничего объяснять. Ни слова полицейским, газетчикам, никому. Никаких телефонных контактов.Он слегка кивнул.– И на твоем месте я бы не стал болтаться по городу, – сказал я. – Один день отлежишься, а затем я жду тебя, как обычно, в офисе.Он открыл глаза:– Так я не уволен?Я посмотрел на Луи и покачал головой. Луи беззвучно смеялся.– Билл, – сказал я. – Я собираюсь держать тебя у себя в течение ближайшего месяца или двух. Пока это все не утрясется. Ты будешь получать зарплату и так далее. Я буду прикрывать тебя, если полицейские или кто-нибудь еще, Уолт Пелитер к примеру, будут спрашивать о твоей роли во всем этом. Я буду говорить, что ты хороший парень и чист, как стеклышко. Я не хочу, чтобы репутация моего агентства пострадала, понимаешь?Он проглотил комок в горле и кивнул.– Но ты должен быть готовым к тому, чтобы держаться от меня подальше. Живи в своей лачуге, получай от незнакомцев деньги за свои сомнительные услуги и жди, когда я приду к тебе и скажу, чтобы ты навсегда скрылся с моих глаз, не то я пришлепну тебя.Он долго и тупо смотрел на меня и наконец сказал:– Тогда мне можно будет рассчитывать хотя бы на рекомендательное письмо? Глава 7 В половине второго ночи шикарный холл отеля «Мориссон» казался вымершим. Несколько бизнесменов возвращались с вечернего приема и, будучи чуть навеселе, громко переговаривались между собой; хорошо одетый пожилой мужчина в смокинге и нарядная привлекательная дама в облегающем платье направлялись к лифту; местный охранник Мэттьюз, полный, плотный мужчина, постоянно пребывавший под градусом, дремал на диване под пальмой.Дежурный по гостинице, сидевший за отделанной мрамором и бронзой стойкой, худой, с рябым лицом и усами, Вильяме совсем был не рад видеть меня. Однако он постарался ничем не выдать этого.– Есть что-нибудь для меня?Он улыбнулся и кивнул, что было не характерно для него. Я ожидал обычный протяжный вздох человека, который вынужден прислуживать и выполнять поручения тех, кто находился на социальной лестнице выше, чем он. Вместо этого он довольно живо повернулся к стенду с ящиками и выложил на стойку кипу записок.– Репортеры, – сказал он, скосив глаза на горку бумажных листков, и слегка улыбнулся.Я просмотрел записки. Дэвис из «Ньюс» звонил через каждый час. Это было обычным делом. Репортеры буквально следовали за тобой по пятам, когда тебе случалось оказаться участником события, подобного тому, что произошло сегодня.– Если вас будут спрашивать, говорить, что вы отсутствуете? – спросил Вильяме с необычайной учтивостью.– Да, за исключением Луи Сапперстейна и лейтенанта Друри; для других полицейских меня здесь нет. Выбросьте эти бумажки. Хорошо?На лифте я поднялся на двадцать третий этаж и прошел к своему номеру.Он состоял из довольно просторной гостиной, маленькой кухни и маленькой спальни. По сравнению с халупой Тендлара, это были роскошные, а главное, уютные апартаменты.И еще об одном приятном отличии подумал я, входя в номер: здесь никто не будет сидеть на стуле в наручниках и ждать, когда я начну охаживать его резиновой дубинкой.Однако, как только дверь чуть приоткрылась, я почувствовал, что кто-то ждет меня там, внутри: свет был включен, я же, уходя, никогда не забывал потушить его.Машинально я сунул руку под мышку, чтобы выхватить пистолет.Но тут же, улыбнувшись про себя, я подумал: «Пегги» – и вошел в гостиную.Там на полу, уткнувшись лицом в ковер, лежал парень: довольно крупного телосложения, одетый в светлый летний костюм. Он лежал рядом с кушеткой и, казалось, упал именно с нее. Его голова была в крови, вернее сказать, его затылок был в крови. Рядом валялись обломки фарфоровой вазы и бумажные цветы. Ваза с цветами стояла обычно на моем радиоприемнике, находившемся слева от двери.Я закрыл дверь, одновременно доставая пистолет. Похоже, что этот проклятый день для меня все еще не кончился.Я склонился над парнем, чтобы выяснить, жив он или нет, и тут услышал ее голос:– Нат... я не убила его?Она стояла в дверях ванной комнаты. На ней по-прежнему было темно-голубое платье в белый цветочек, как и несколько часов назад в больнице. Ее глаза были таким же фиалковыми, как и всегда, но сейчас они были широко раскрыты. Ее тонкая хрупкая ручка, сжимавшая автоматический кольт сорок пятого калибра, дрожала. Ее всю трясло.– Он жив, – сказал я, подойдя к ней, забрав у нее оружие и обняв ее. – Что, черт возьми, здесь произошло?– Я ждала тебя, – сказала она, глядя мне в глаза так, словно извинялась. – Я хотела в этот вечер быть с тобой. Я просто не могла оставаться одна после того, что случилось сегодня с дядей Джимом...– Я всегда рад видеть тебя, – сказал я. – Но что делает здесь этот приятель? Это ты грохнула о его голову вазу моей тетушки Минни?– Я никогда не знала, что у тебя есть тетушка Минни.– У меня ее нет. Это была казенная ваза. Я просто хочу, чтобы ты чуть расслабилась.Ее глаза блеснули.– Расслабилась?.. Я сидела здесь в течение нескольких часов с этим, как мне уже начало казаться, мертвым телом, думая, что я убила его, не зная, что предпринять... Нат... Нат, мне очень страшно.Я прижал ее крепко к себе и бросил через плечо взгляд на лежавшего на полу парня.– Он появился здесь несколько часов назад?Она чуть отклонилась назад и кивнула:– Точно не могу сказать, сколько времени он здесь находился. Я пришла около одиннадцати, и он был уже здесь. Когда я закрыла за собой дверь, он появился в двери спальни с этим пистолетом. – Она имела в виду кольт сорок пятого калибра, который я сейчас держал в своей руке. – Он сказал мне, чтобы я не пугалась, что «мы вместе подождем твоего приятеля». То есть тебя.– Ну, а как тебе удалось ударить его по голове этой вазой?– Я была любезна с ним минут пятнадцать – улыбалась, болтала о погоде. Он улыбался мне в ответ и почти ничего не говорил. Только назвал меня «милашкой». – Она поежилась. – А затем я спросила его, можно ли мне включить радио. Я сказала, что мне нравится слушать музыку, и он не стал возражать.– И он сидел на этой кушетке спиной к тебе, когда ты подошла к радиоприемнику и треснула его по башке?– И, видимо, как следует. Он сразу повалился на пол, как мешок с костями. Затем я взяла его пистолет, чтобы, когда он очнется, быть готовой дать ему отпор, но он так и не очнулся.Я измерил взглядом нашего спящего гостя.– Он ранен довольно серьезно. Ему нужно как можно скорее оказать медицинскую помощь, иначе мы будем иметь здесь труп.– Я не могу понять... я лишь ударила его вазой.– Это тебе не кино, милая. Такой удар по голове в половине случаев оказывается смертельным.– Да, но он сам виноват...Я осмотрел его бумажник. Согласно его водительскому удостоверению, его имя было Луис Д. Фуско, и он проживал на Саут-Луелла-авеню 7240.– Я знаю этот адрес, – сказал я, рассматривая водительское удостоверение. – Только вот откуда он мне известен?Она чуть приподняла бровь, поглядывая недоуменно то на меня, то на моего «приятеля» Фуско.– Ну конечно, – сказал я с улыбкой. – Это адрес Гузика!Она прищурила глаза:– Джейк Гузик? Этот «Грязный Палец», из-за которого ранили дядю Джима? – Она слегка пнула Фуско.– Гузик живет в многоквартирном доме по этому адресу, – сказал я. – Дом принадлежит ему. Этот парень, вероятно, один из его личных телохранителей, который живет в квартире в этом же доме. Я должен был бы догадаться об этом раньше.– Почему?– Гузик несколько часов назад послал за мной. Одного из своих людей – помнишь того образину, который однажды вылез из подворотни, когда мы возвращались из ресторана Бергофф?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37