«Аи revoir prince! А еде наш капитан? Ваши красные и белые розы прекрасны. Он всегда такой милый. До свидания!»
Умолкал церковный звон.
Здесь, в эмиграции, в Лондоне все эти бывшие герои светской хроники из московских и петербургских кругов с их скандальной славой изобличенных в супружеской измене, становились верными друг другу по гроб жизни.
Репнин между тем продолжал посещать аристократические клубы, не оставляя надежды найти мецената, который согласился бы издать его сибирские или кавказские записки. Ордынский, как и раньше, представлял его разным красавицам, нашептывая им о том, что этот русский князь, истинный аристократ, был бы идеальным секретарем клуба и что он на пороге развода со своей женой, в прошлом знаменитой красавицей.
1 «До свидания, князь!» (фр.)
Возвращаясь с вечеров, Репнин рассказывал жене обо всех этих женщинах и их мужьях, банкирах, политических деятелях, членах парламента, актерах, среди которых встречались также издатели, владельцы книжных лавок и продавцы картин. Себя он при этом пытался изобразить этаким легкомысленным вертопрахом, недостойным преданности, которую постоянно демонстрировала Надя.
Пока он беззаботно нес всю эту чепуху, Надя с грустью посматривала на него.
Будучи проницательнее своего мужа, как это часто бывает у супругов, она догадывалась, куда он клонит, задумав ее оставить. Ради ее спасения он решил принести себя в жертву. Это оскорбляет ее до глубины души. Он говорит с ней так, словно она уже уехала к тетке в Америку. Словно он вернулся в те тридцатилетней давности времена, когда вел холостую жизнь в Париже и Санкт-Петербурге, а она для него вообще не существовала. После того как Надя, утомленная скитаниями по Лондону со своими коробками, поднималась наверх и ложилась, Репнин иной раз долго еще сидел, понурившись, и спрашивал себя, сможет ли он все-таки расстаться с женщиной, которую любит и которую собирается оставить. От этих мыслей его кидало то в холод, то в жар.
Жена его, мучаясь бессонницей, воображала себе, как осаждают ее мужа толпы женщин, падких на иностранцев. Говорят, англичанки просто не могут устоять перед иностранцем. Они так непохожи на их мужей. И ревность начинала исподволь подтачивать ее. Хотя Надя по-прежнему слушала его с беззаботной улыбкой, как слушала бы первые признания мальчика, может быть, своего нерожденного сына. Он только начал заигрывать с женщинами. А ведь всего два-три года назад мальчик не знал других забав, кроме игры с голубыми стеклянными шариками, столь легко превращаемыми в кукольные глазки.
На следующей неделе муж рассказал ей: Ордынский представил его одной молодой даме, она всемогущее лицо в неком английском министерстве и прославилась во время войны.
Ну вот, подумала Надя про себя, Ордынский продолжает играть пагубную роль Яго при Отелло. И Лондон неотступно и неотвратимо отрывает от нее мужа, столь любимого ею в молодости и по сю пору, когда он подошел к преддверию старости. Итак, густая и цепкая лондонская сеть продолжает опутывать ее мужа, а он все так же тешит себя мыслью, будто бы он достаточно сильный, чтобы управлять и своей, и ее судьбой. Не так ли бьется рыба, запутавшись в сетях? Он думает оторвать ее от себя, не осознавая бессилия своего повлиять на их дальнейшую судьбу в вавилонском столпотворении этого города. Не знает он и о том, что задумала его жена. Нет, она никому его не отдаст.
И вот в ту субботу Репнин рассказывал Наде об очередной уловке Ордынского — благодаря ей он оказался соседом по столу с молодой женщиной, дочерью лорда Шервуда. Во время войны она, по слухам, была знаменитой разведчицей. Необыкновенно высокая с фиалковыми глазами, как говорят в Лондоне, и привлекательной фигурой. В ответ на его поклон она улыбнулась. Копия с портрета .госпожи Робинсон по прозвищу «Пердита», рассказывал Репнин своей жене, долгое время бывшей любовницей короля Георга IV. Но Надя не помнит и этого портрета. Ее интересует дочь лорда Шервуда. Не иначе она какая-нибудь авантюристка.
Муж ее разубеждает. Это очень воспитанная молодая особа. Во время войны, по утверждению Ордынского, дочери аристократов становились или агентами разведки или сестрами милосердия. Из патриотических чувств.
— Но как это ты не помнишь портрета госпожи Робинсон, известной актрисы? Мы его видели, когда приехали в Лондон и ходили по музеям. Это одна из самых знаменитых картин.
— Что поделаешь! — восклицает Надя.— Но о чем она с тобой разговаривала?
— О том, как мне лучше устроить здесь свою жизнь. Дочь лорда Шервуда советует мне стать теневым автором: «ghost writer». To есть литературным негром. Писать анонимно для другого лица, имеющего деньги. Лучше всего какой-нибудь детектив, шпионский или об убийстве русского царя. Я бы на этом отлично заработал. Охота в Сибири — спортивная книга. За спорт мало платят. Сейчас время детективов. В этом нет ничего постыдного. Знаменитые английские писатели очень часто публикуют подобные произведения под чужими именами. Просто иногда работают литературными неграми. Если мне это не подходит, можно попытаться выступить в периодике с короткими рассказами. Она обещает мне помочь. Ордынский рассказывал ей о нашем бедственном положении. Дочь лорда Шервуда выразила желание познакомиться с моей женой. Детективные романы расходятся миллионными тиражами. Конечно можно было бы немного заработать и на альбоме снимков Кавказа. Ордынский говорил ей о них. Она мне поможет. Help, help.
— Какая прелесть! Я с удовольствием с ней познакомлюсь! — воскликнула Надя.—Для меня это будет большая радость. И что же дальше? Et арres? — с иронией спросила она.
— Она отвезла меня и Ордынского в свой клуб. Это охотничий клуб. Позади отеля «Dorchester». Хотела познакомить нас со своей ближайшей приятельницей. Дочерью губернатора Малайи. Губернаторская дочь оказалась очень веселой. Мы пустились в военные воспоминания. Рассказывали разные страшные истории. Пили шампанское. А у меня в голове одна мысль — как расплатиться по этому жуткому счету, к концу вечера переросшему вершину Килиманджаро?
Но дамы и слышать не хотели, чтобы он платил. В клубе не платят. Это записывается в их счет. Они члены клуба. Потом Ордынский развез их по домам. На этом все и закончилось.
— Но почему же закончилось?
— Да потому что теперь мне следовало отвести их на ужин в отель «Риц», но поскольку мое положение, так же как и мои доходы, хорошо известны смогло бы случиться, что они и ужин предложили бы оплатить. Мне пришлось много разного пережить, но такого я допустить не могу. Мой предок Никита Репнин перевернулся бы в гробу и стал бы меня преследовать во сне. Я не хочу, чтобы меня жалели. И отныне буду садиться за стол только между двумя допотопными старухами, хоть они и оголяются до пупа, но знакомство с ними прекращается сразу же после ужина.
Жена на это громко смеется.
— Это что же, единственная причина для прекращения знакомства? — побуждаемая женским чутьем, продолжает допытываться она.
— Нет, не единственная,— мрачно признается он.— Есть еще одна. Мустафа.
— Мустафа! — вскидывает голову Надя.— Какой Мустафа?
Он напоминает жене ее недавний рассказ об одной знакомой, с которой они отдыхали когда-то на французской Ривьере, война, мировые катаклизмы прошли для этой дамы совершенно бесследно, и после всего пережитого она вспоминала лишь Мустафу — красавчика марокканца, зазывавшего в Монте-Карло иностранок к себе на чашку кофе. Знаменитый кофейщик Мустафа. Не могла забыть его и дочь лорда Шервуда. Разговор шел о войне, о разных ужасах, которые ее приятельнице, пришлось увидеть в Малайе, об оккупации Парижа, упомянули случайно Ривьеру, где она собиралась проводить лето. Он хорошо знает Монте-Карло, заметил Репнин. После всего происшедшего на земном шаре за время последней войны, после всех кошмаров и злодейства он только и мечтает сбежать из Лондона и позабыть испытания последних лет, выпавшие на его долю. Где-нибудь на Корсике, в Антибе, сидя в тени мимоз, под солнцем и голубыми небесами, он мог бы, глядя на лазурь, снова обрести какой-то смысл и утешение в жизни. Примириться с этим миром. Позабыть Россию, куда он не может вернуться, и всю отвратительную Европу, изъезженную им вдоль и поперек, выбросить ее из головы вместе с Наполеонами, войнами, грудами трупов, вместе с ее настоящим, в котором он больше не участвует и только наблюдает, как все вокруг него суетятся, стараясь урвать, отщипнуть, упиваясь восторгом и лопаясь от довольства, разделить которое ему больше не дано и понять которое он не в состоянии. Однажды он провел со своей женой лето в Монте-Карло. Им было хорошо, они были там счастливы.
Тогда она спросила его, не знает ли он Мустафу.
Он едва удержался, чтобы не ответить этой англичанке словами Камброна. Мустафа для этой коровы значит больше, чем все Средиземное море.
-— Уж не случилось ли, дарлинг, и вам завернуть к Мустафе на чашку кофе в то лето, когда мы отдыхали с вами в Монте-Карло?
Его жена поражена презрительным и злобным взглядом, которым смотрит на нее в это мгновение муж.
1 К а м б р о н Пьер Жак (1770—1842) — французский генерал, участник Наполеоновских войн.
Взгляд его полон ненависти. «Мустафа,— бормочет он себе под нос— Мустафа».
— С est trop fort, Nihill Боже меня упаси!
— Я бы совершенно спокойно,—заговорил Репнин каким-то незнакомым ей грубым голосом,— прочитал с того света ее объявление в газете о продаже оставшихся после него ботинок, но если бы она вместо того, чтобы помянуть Россию, Санкт-Петербург, своих погибших братьев, вместо того, чтобы вспомнить лазурное небо над Средиземноморьем, вдруг по прошествии лет вспомнила бы Мустафу, он бы задушил ее собственными руками, как сучку, вцепившуюся ему в ногу.
Хоть он и не всегда был с ней в последнее время изысканно вежливым, однако ее ужаснул этот его дикий выпад и тем более взгляд, которым он ее окинул. И она отвернула от него голову.
Что это такое? — потрясенная спрашивала она себя.— Ревность? Или какое-то бешенство мужчины, предчувствующего скорую старость? Любовь, но какая же это любовь? Или жена для него просто вещь, находящаяся в его доме, его собственность? Возможно ли, чтобы из этого почтительного, мягкого, прекрасно воспитанного человека вдруг вырвался дикий зверь, казак? Какой-то страшный Репнин? Разве возможно, чтобы между ними не было больше никакой связи в браке, кроме самого этого брака? Ни духовной, ни сердечной, ни связи с тем морем и небом, со всем, что было у них раньше, ах, как это было раньше, со всеми нежными словами, объятиями, слезами?
От страха она смеется помимо своей воли и спрашивает его каким-то тонким голоском, которым когда-то, еще маленькой, говорила со своими братьями:
— О Господи Боже мой, Ники, положим, я бы ненароком и заглянула тогда в лавку к этому марокканцу, продавцу сувениров из Монте-Карло. Вы что же, стали бы меня подозревать?
— Вы меня не поняли, Надя. Узнай я тогда, что вы заходили к Мустафе на кофе, я, может быть, просто отвернулся бы и ушел. А может, и простил бы. Никто не знает, чего можно ждать от русского человека. Вы были молоды. Неопытны. Все, что тогда могло с вами произойти, я бы считал естественным. Но я бы вас убил,
1 Это уж слишком, Ники! (фр.) если бы вы сейчас стали вспоминать Мустафу и спрашивать о нем!
Жена его рассмеялась еще громче.
— Но, может быть, они вспоминают не Мустафу, а его кофе?
— Ну уж увольте. Не поверю, будто они кофе вспо-. минают. Они не могут забыть Мустафу. Римские легионеры в пустыне умирали с именем Цезаря на устах. Первые христиане на смертном одре взывали к Христу. А эти не могут забыть Мустафу и его член. Нет, больше я не ходок на эти ужины. Не желаю, чтобы меня расспрашивали про Мустафу. Не желаю, чтобы эти дамы искали мне заработок в Лондоне.
Его жена хохочет. Но потом умолкает и смотрит на него озабоченно. С некоторого времени, как она замечает, лицо его вытянулось, посерело. Выглядит он не лучшим образом. Похудел. Она подходит к нему-и гладит по лицу.
Она еще больше любит его такого вот уставшего, замученного, еще сильнее жаждет его ласки, но ничего ему об этом не говорит. О, как наслаждалась она его любовью в своей далекой молодости, но когда они оказались в беде и несчастье, его объятия стали для нее еще более сладостными, хотя она и не могла бы объяснить почему. Но когда он, подавленный, возвращается в их мрачный дом после очередного неудачного знакомства, Надя загорается страстью и долго не отпускает его от себя, пока он не забудется и не заснет, убаюканный ее лаской.
Нет, он должен и дальше посещать эти клубы, решительно протестует жена Репнина, как бы вовсе не принимая в расчет его раздражение, вызванное Мустафой. Она настаивает на этом, более того — сама с вызывающим упорством провоцирует его продолжать разговоры о злополучном Мустафе. Кстати, какой он, этот Мустафа? Она лишь смутно припоминает, действительно какой-то марокканец продавал в Монте-Карло сувениры. Но какой он из себя, совершенно не помнит. Кажется, у него были нафабренные и зализанные волосы. Ей твердят со всех сторон, не только Ордынский: самый верный путь получить место секретаря в каком-нибудь клубе — это клубные знакомства. Эта должность прекрасно оплачивается. Еще немного терпения. А через год — он увидит — она будет шить наряды женам махарадж.
Но самый первый шаг, который они должны сделать для своего успеха в обществе,— это перемена адреса. То же самое советует ей и старуха Панова. Необходимо найти квартиру в Лондоне.
— Верно, верно,—- соглашается с ней муж.
Он и сам это знает. Лондонские врачи, как проститутки в Тунисе, имеют свою улицу. Адвокаты —-свой квартал. Торговцы бриллиантами — целый район. Надо было бы и им сменить этот Захолустный Милл-Хилл на какой-то приличный район в Лондоне.
А между тем в те времена отыскать небольшую квартирку в Лондоне труднее, чем нащупать в темноте замочную скважину. Англичане одержали победу над Наполеоном при Waterloo потому, что английская пехота в красных мундирах выдержала атаку французской конницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97