Выйдя из подземной станции, он, подобно шахтерам поднявшимся на поверхность, окидывает взглядом широкий круг реклам, площадь Пикадилли с фонтаном в центре. Над фонтаном возвышается памятник некоему лорду, благотворителю, изображенному в виде крылатого Бога любви. Это греческий бог Эрос, лондонцы произносят его на английский манер. Они ничего о нем не знают, его имя ни о чем им не говорит. Бог любви венчает собою фонтан, он стоит на пальцах одной ноги и стреляет из лука. Кажется, он вот-вот упадет и уткнется носом в землю, однако же по-прежнему целится в незримую мишень.
Возле этого памятника на площади Пикадилли встречаются в Лондоне парочки. Потом он проходит мимо церквушки святого Иакова, все еще в развалинах, мимо загроможденного обломками церковного садика, где теперь поставили скамейки.
Он старается поглубже дышать, ибо знает: когда он сойдет в свои катакомбы, ему уже не придется дышать полной грудью. Воздух в подвале тяжелый, наполненный паром. На одном из столов день-деньской кипятится вода для чая. Газ никогда не выключают. До его стола не доходит свет из окна, поскольку это окно прорублено в тротуаре, в асфальте. В углах подвала гнездятся вечные сумерки. Его стол и треногий табурет точно такие, какими пользовались в Англии счетоводы две сотни лет назад. В течение дня с ним переговаривается Зуки из-за досок.
В первый день по распоряжению мосье Жана ему представили мастеров. Кроме одного негра и одного чеха, все остальные были итальянцы. Трое из них работают в этом же доме, на четвертом этаже, на чердаке. Другие —- у себя дома в пригородах Лондона. Каждую пятницу он должен выплачивать им жалованье и удерживать налог, весьма солидный.
Он находится во власти некоего господина ван Мепе-ла, рассказывает дальше Репнин своей жене. Точно бы сойдя с картины Рембрандта «Ночной дозор», господин ван Мепел спускается к нему в подвал проверить кассу. Но прежде чем спуститься, непременно выпивает две-три кружки пива по соседству со своим другом, поставщиком мужских сорочек для адмиралтейства по имени Джордж. Они и Репнина пригласили однажды с собой. Но, по словам Зуки, он непоправимо испортил хорошее впечатление, которое на них сначала произвел. Все дело в том, что вместо черного, сладкого, тягучего английского пива он заказал континентальное.
По мнению Зуки, они ему этого никогда не простят.
Жена утешает Репнина. Разве можно возненавидеть человека только за пристрастие к континентальному пиву?
Зуки говорит — можно, а до сих пор у них в лавке все происходило точно так, как предсказывал Зуки. Перно с первого дня относился к нему дружески, но Репнин зависит от ван Мепела. Подобно знаменитым хирургам, редко оказывающим бесплатные услуги, и этот англичанин голландского происхождения появляется в заведении нечасто, но обойтись без него невозможно. Этот человек может найти выход из любого затруднения. Сегодня он распорядился, чтобы новому клерку выдали белый халат и пригласили на примерку обуви знаменитой актрисе.
Красавица высоко задрала юбку и заливалась весе лым смехом. У нее было ангельское личико, типичное для английской сцены. Однако ступня у нее, на беду, оказалась длинной, как желоб, какой она часто бывает даже у самых красивых англичанок. Перно стоял перед ней на коленях. Он держал ногу актрисы, точно курицу, обводил ее силуэт на бумаге и делал какие-то пометки на деревянной колодке. Он явно демонстрировал свое искусство. Голени у актрисы были, как бутылки шампанского, но пальцы на ногах были скрюченные. Она заказывала новые туфли из крокодиловой кожи.
При снятии мерки с ноги для женских туфель или сапог в лавке Лахура могут присутствовать лишь непосредственные изготовители этого предмета туалета, то есть обуви. Все движутся так, будто в руках у них пальмовые ветви, словно повторяя балетную интермедию в опере «Аида». Говорят при этом тихим набожным шепотом, как перед храмом на Ниле. Прежде всего Пэтси снисходительно снимает с клиента обувь. Затем Сандра и мисс Мун встают на колени. Подают Перно ложку и бумагу, потом мел. Во время этой процедуры каждый норовит сказать клиенту что-нибудь приятное, чтобы выудить у него улыбку. Говорят комплименты но поводу ноги. Клиент восседает, как на тропе, и пялится на свою ногу. В результате снятия мерки после каждой красавицы в подвале остаются колодки, отражающие деформации ноги. Одни клиенты заказывают обувь из замши, другие из ящерицы, третьи из крокодила, но большинство клиентов требует змеиную кожу.
Нелегкая это работа, замечает его жена.
Зуки потом долго говорил об этой актрисе. Потому-то у нее красивые ноги, что мать легко ее рожала. Ребенок правильно лежал в утробе. Потому у нее такие стройные ножки. И ступня правильная. Без всяких косточек. Хоть и большая, рассуждает Зуки. А от ступни зависит и осанка, такая вот, как у этой красавицы. А какие прелестные ножки бывают у испанок и у итальянок, ну просто как игрушки, восхищается Зуки.
Видно, этот Зуки произвел на вас сильное впечатление?
Да, Зуки поразительный человек. Он умнее многих его однополчан, служивших при штабе. Зуки великий мастер по изготовлению каблука. А это основа обуви. С утра до вечера сидит он, сгорбленный, маленький, лысый, на своем трехногом табурете. Он долго жил в Марселе, а возможно, в Марселе и родился. Репнин хотел заговорить с ним по-итальянски, однако Зуки его тотчас же оборвал. И наказал впредь никогда ни с ним, ни с другими итальянскими сапожниками в Лондоне не говорить на языке фашистов. Они будут думать, что он подослан полицией. Теперь профессия сапожника не та, что была раньше, сетует Зуки., Когда-то сапожники приходили к красавицам на дом. И снимали им мерку с ноги в спальных покоях. Когда он был молодой да шустрый, порой с ним такие приключались истории — не приведи Господь. Но никто ни о чем не пронюхал. Да, прошли для сапожников золотые денечки, навек прошли. Сапожник теперь превратился в машину.
Росточка Зуки низкого, и, чтобы казаться выше, он над каблуком сделал себе еще один каблук. Виртуозно. Щ
А чтобы скрыть лысину, он не снимает с головы синий берет, какие носят баски. Когда они в перерывах пьют чай, Зуки играет на мандолине. Меланхолично. Обедать он ходит в ближайшие ресторанчики, чайные, где обедают продавщицы. Хоть он и в возрасте, а все равно при виде хорошенькой девушки глазки у него так и загораются озорным огнем. С женщинами он обходится со старомодной рыцарской учтивостью, у него полно знакомых женщин в округе. Однажды Репнин в шутку назвал его Луккени. Был такой итальянец Луккени, он убил австрийскую царицу Елизавету. Зуки страшно рассердило это прозвище. Он гневно сверкал глазами. Бурно протестовал. Репнин едва его успокоил.
Что касается господина ван Мепела, то, по его мнению, современная обувь никуда не годится. Слишком она легкая и плоская. А человеческой ноге нужна опора. Для лондонских мостовых требуется толстая подметка. Вообще полезней носить высокую обувь. Прочную. Идеальную обувь, утверждает ван Мепел, носили в свое время римские легионеры. Преторианцы.
Через несколько дней герой нашего романа сообщил своей жене: Перно уезжает, а в Лондон приехал молодой Лахур, самый, которого больше всего занимает пробор на собственной голове. Младший Лахур, совершеннейший рыжеволосый Аполлон, отслужил свой срок в армии. Он очаровал всех с первого дня. От своего деда он, по всей видимости, унаследовал не только миллион, но и любвеобильность. В Лондон он привез с собой молодую прекрасную бельгийку. Перно говорит: он еще привезет и вторую, и третью. Когда он видит Сандру, глаза у него так и блестят. Но они блестят у него и при виде мисс Луны. По утрам он приходит в лавку Довольный и со смехом объявляет: для здоровья просто необходимо ночью пропотеть. Любым способом, но обязательно пропотеть. Если, например, их сразу две, надо, чтоб одна разгорячила другую и чтоб вторая едва могла дождаться своей очереди, глядя на подругу.
Англия для этого юноши — бесконечный источник смеха.
Его не перестают поражать англичане, и это несмотря на то, что он несколько лет проучился здесь в школе. Котелок на голове и зонт в руках лондонцев неизменно вызывают в нем бурю смеха. Да и в англичанках, по сравнению с брюссельскими девушками, он находит много странностей. С какой стати они его тащат обедать, когда он зовет их прогуляться! Он восхищается меховыми папахами гвардейцев и совершенно умилен лондонскими порядками, которые разрешают жителям пить пиво лишь в определенные часы!
Привычка английской публики сначала оттереть человека плечом, а после просить извинения, приводит его в неистовство. И вызывает новый взрыв хохота. И уж в полное изумление повергли его здешние таможенники, удержавшие с него Пошлину за одну непарную туфлю, вывезенную из Брюсселя в качестве модели, как за обычную пару обуви. С этого молодого человека, надо думать, начнется новая эпоха в истории фирмы Лахуров.
Пятница — последний рабочий день в лавке. Вчера Репнин впервые выплачивал жалованье работникам. По субботам на этой аристократической улице лавки вообще не открываются. В субботу и воскресенье улица Сент-Джеймса погружена в тишину. Справится ли он со своими обязанностями, когда останется без помощников — беспокоится его жена — и Перно уедет? Его окружают такие ужасные люди. Напротив, уверяет Репнин, они исключительно приятные. В жизни бы не подумал, что в рабочей среде принято столь любезное обхождение. Это его просто поражает. Не может быть чтоб ему там было хорошо —- сомневается жена. Наверное, он просто скрывает от нее, как ему плохо. Да нет же — убеждает он. Просто у него теперь совсем другая жизнь! Не такая, как была тогда, когда он был чертежником в Праге, швейцаром ночного бара в Париже в бутафорском казацком облачении или учителем верховой езды. Ему совсем не тяжело. Скорее легко. Но грустно как-то. Был бы он суеверным, он бы сбежал.
Среди работников лавки, представленных ему в первый день, был один итальянец, вскоре он попал в больницу. Вчера итальянец скончался. Он жаловался на боли в желудке, раньше он на них не обращал особого внимания. Он должен был зарабатывать деньги. У него жена и дети. Он единственный выразил радостное изумление, когда Репнин перемолвился с ним двумя-тремя словами по-итальянски. Пожелтевшее лицо и мутные глаза его вдруг вспыхнули. Он был счастлив оттого, что этот русский помянул Италию.
Итальянец мечтал побывать на родине и как раз весной собирался туда съездить. Со здоровьем у него не очень хорошо. И ему хотелось бы еще разок увидеть родные места и сыграть партию в шары по названию. С друзьями детства. Он сидел перед ним на трехногом табурете и улыбался печальной улыбкой.
Сегодня Зуки вызвали в больницу. Итальянца накануне прооперировали, и он умер. Все сапожники так умирают — говорит Зуки. От бесконечного сидения в согнутом состоянии у них брюшные мышцы деформируются. У сапожника век короткий. В больнице ему сказали: его, мол, родственник «ушел». «Покинул нас». Зуки подумал сначала — он из больницы ушел. Только потом сообразил: итальянец «ушел» в могилу.
Но это же обычная история, такие трагедии происходят каждый день, нельзя принимать все так близко к сердцу. Смешно быть суеверным.
Муж соглашается с ней, он этот случай и не принимает слишком близко к сердцу. Но сегодня он во время обеденного перерыва решил отправиться в музей, поскольку прочитал — там открылась новая экспозиция скульптур и археологических находок, которые он хотел увидеть. Он осмотрел ее. Заодно зашел и в залы, демонстрирующие скульптуру из Южно-Американских стран; собрание тамошних масок напомнило ему Микены, где они с ней побывали после венчания в Греции.
Его внимание привлек мексиканский отдел.
И вдруг он увидел человеческий череп из хрусталя.
Ему почудилось вначале — это та самая женская нога, выставленная в витрине лавки, где он теперь работает, и так поразившая его в тот первый приход.
Но сразу же разобрался, нет -— это не модель женской ноги, а древняя хрустальная скульптура, найденная при раскопках в Мексике, изображающая череп.
Она привлекла его своим странным блеском.
Он не хотел рассказывать своей жене об этом, но все-таки не удержался. Череп нисколько его не испугал. Он никогда не был суеверным. Только почему-то ему стало душно. Тяжело. Горько.
Жена бросилась ему на шею — но это глупости, странная ассоциация, представляешь, как высмеяли бы тебя наши попутчики, отплывавшие с нами из Керчи! Он должен все это поскорее забыть.
В ее смехе был призвук испуга, словно неожиданно она столкнулась на улице с похоронной процессией.
В ЛОНДОН ПРИШЛА ВЕСНА
После затяжной зимы, столь редкой и необычной для Лондона, наконец пришла весна, точно разбуженная солнцем за морем. Шаг за шагом весна продвигалась по Темзе в глубь Англии. И вот в лондонских парках появились крокусы. Крокусы столетиями возвещают в Англии весну. А вскоре В перелесках Милл-Хилла защелкали дрозды, призывая самку. Впереди была еще одна весна, еще одна попытка людей обрести на этом свете счастье.
Первые признаки весны вселили бодрость в чету иностранцев, обосновавшихся в одном из тупичков Милл-Хилла, в доме майора по фамилии Holbrook. Жена Репнина распахивала окна по утрам. Приток денег в этот дом, где обитал русский со своей женой, ощущался буквально во всем, хотя он и получал всего один фунт в день. Молочник оставлял перед их дверью молоко. Почтальон каждое утро сбрасывал с велосипеда газеты перед их домом. Из трубы у них, как и у всех других, каждое утро шел дым. А по вечерам жена Репнина дожидалась мужа у камина. Веселая. И никогда еще не была она такой красивой, как в тот год, и такой страстной в постели. Правда, она огорчалась всякий раз, когда расспрашивала мужа о том, как ему работается на новом месте. Но потом забиралась к нему на колени и сидела в его объятиях у камина, в котором по вечерам пылали догорающие угли. Как много значит для Лондона огонь в очаге -— он словно горячее сердце соединяет многие семьи, которые давно бы распались без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97