— К ветру дело идет, Хуллумятас уж очень завыл,— прислушался Матис.
— Ты ведь не станешь возвращаться сегодня?— спросила озабоченно Лийзу.
— Если справлюсь с делом, чего тут ждать, и ветер попутный.
— Уже смеркается, куда ты теперь!
Но проявлять и дальше заботливость Лийзу сочла неуместным — ведь Матис шел к своему брату. Дорога к усадьбе Тенга сворачивала тут же налево, а дом пагилаской Анн стоял в другом конце деревни, в низкорослом сосняке. Прощаясь за руку с Матисом, Лийзу положила ему на ладонь пару монет.
— Возьми и мою вдовью долю. Ружья на них не добудешь, но на несколько патронов хватит,— сказала она, повернулась и пошла своей дорогой.
Зажав в ладони два серебряных рубля, как доброе предзнаменование, Матис шагал к большому, о двух каменных дымоходах дому своего богатого брата. Во дворе, окруженном постройками для скота (Тынис держал около двадцати коров), баней, сараем для парусов и рыболовных снастей, загремел цепью и залаял огромный волкодав. Кругом не было ни души. От помещения для прислуги донеслись звуки гармоники. Тынис сытно кормил своих шестерых работников и двух работниц, не занимал их ничем в воскресные дни, но зато в будни нигде так не загружали людей работой, как здесь. Когда Матис поднялся на крыльцо, на господской половине (именно господской: Тыниса теперь величали господином, а его жену госпожой) как раз зажгли лампу. Тоже хорошее предзнаменование. «Наверно, он согласится,— подумал Матис, вытирая ноги о решетку.— Судно без дела качается на якоре в заливе, один рейс в Таллин не износит его».
Но, уже здороваясь, Матис заметил, что он не был сегодня желанным гостем ни для брата, ни для его жены. Хотя Тынис и помог ему снять верхнее платье и указал Матису место на мягком диване под картинами с изображением кораблей, а госпожа принесла тарелку с печеньем,
стаканы и бутылку вина и хлопотливо поспешила на кухню, чтоб дать указание прислуге разогреть что-нибудь по- сытнее,— вся эта внешняя приветливость не могла скрыть озабоченного выражения лиц у обоих хозяев. И прежде чем Матис успел приступить к разговору о своем деле, заговорил с укором Тынис:
— Ты что за фокусы выкидываешь, Матис? В компании с лайакивиским Кусти, с мальчишками, запихиваешь в мешок пастора!
— А тебе его разве жалко?— с языка сорвались те же слова, что давеча в лодке, когда Матис спрашивал мнение Лийзу.
— Мне жаль тебя. До сих пор я все же считал тебя мужчиной, а ты шутом становишься.
Матис уставился в глаза брату. Не ослышался ли он?
— Шутом становлюсь! Вместе ведь шагали в Руусна к барону.
— Барон бароном. А какой же особый вред причинил тебе пастор?
— А мне теперь сдается, что ты сам стал шутом. Пастор — зять барона, они одним лыком шиты, а ты говоришь: что за вред причинил? Старый Таави и Михкель, мастер «Каугатомы»— в городе, в руках живодеров. Если они там захотят порешить мужиков, то по крайней мере и у нас есть двое, из которых можно душу вытянуть.
Тынис встал, выпрямился и мягко, почти бесшумно зашагал в домашних войлочных туфлях (хоть дома моряк может позволить себе такое удовольствие) из одного конца гостиной в другой, задержался у стоящей на этажерке модели «Каугатомы», затем остановился подле рояля и взял несколько аккордов в такт доносившимся сюда звукам гармоники. Затем беззвучными шагами приблизился к Матису и налил стаканы.
— Пей! Кое у кого водка вышибает рассудок, а некоторым возвращает его!
Матис не дотронулся до стакана. На дворе стемнело, шум Хуллумятаса был слышен даже в комнате. Матису надо было сегодня же вернуться в Каугатома, ему нельзя терять времени, волостной писарь Саар нуждается в совете и помощи.
— Что за бес вселился в тебя, Тынис? Ты говоришь и поступаешь так, будто забыл свою фамилию — Тиху.
— А ты поступаешь и разглагольствуешь так, будто ты и есть царь большой Российской империи! Ты думаешь, что если пугливый урядник в Каугатома не смеет вам
больше на глаза показаться, а пара баронов удрала в город, то вся власть уже в ваших руках? Тебя — царем, Саара — губернатором! Или Саара царем, а тебя губернатором! А если придут казаки? Если придут войска? Что тогда? И ты знаешь, что вчера объявили военное положение?
— Потому-то я тут и нахожусь. Народ собирает деньги, мы едем в Таллин покупать оружие. Дай нам «Каугатому» и поезжай капитаном, ты хорошо знаешь судно и не раз плавал в этих водах!
— Гм? На «Каугатоме» привезешь ружья; а на «Эмилии», что ли, хочешь привезти себе войско и пушки?
— Тынис, я здесь не для шуток. Бойцов раздобудем дома, их немало вернулось из Маньчжурии. Видишь, в Одессе даже матросы на «Потемкине» заодно с нами. Говорят, что во многих городах власть уже переходит в руки рабочих и скоро провозгласят республику. Ружья нужны.
— В каком городе?— заколебался или по крайней мере насторожился Тынис.
— В Москве и там на юге, на Кавказе. Может быть, скоро и у нас, в Таллине.
Тынис опустился в широкое мягкое кресло и взял стакан.
— Ну, выпей! Один черт знает, как еще эту кашу расхлебывать придется...
— Разве тебе так безразлично, чем кончится дело?
— Совсем не безразлично! Но если вы пускаетесь на такие мальчишеские проделки, как сегодня с пастором, тогда...— Тынис пожал плечами.— И наконец, издали манифест, избирается Дума. Что вам еще надо? Долго вы мя- тежничать будете?! Я не политик. Я хочу, чтобы шла работа, чтобы товар не залеживался, чтобы деньги оборачивались поживее и корабли ходили за море.
— Тебе легко говорить, сидя в мягком кресле, а если бы ты, как Михкель и Таави, сидел в городе за решеткой или похоронил бы своего ребенка, как старый раннавяльяский Сандер, тогда б ты заговорил по-другому.
— Я пережил более горькие дни, чем ты и твой Сандер и Михкель.
— Это было давно, когда ты еще жил в бедности.
— А теперь, теперь вы так разбунтовались, что даже у моря отбили охоту к непогоде и штормам, знай себе плавай на корабле, как по пруду.
— Теперь ты разбогател и становишься барином.
— Ишь ты!— вскипел Тынис.— Ты, что ли, сделал меня богатым? Я с тринадцати лет в море — в лаптях ушел, старенькая кепка на голове, рубль в кармане. Богатым стал! У тебя хоть лодка в море была, крыша над головой и пара коров в хлеве, ты был первенцем, кюласооским Матисом. Я был никем! И что ты теперь от меня хочешь?
— Ничего с тобой не случится, если и ты положишь несколько сот рублей на покупку оружия.
— На такое дело я не дам ни копейки!
— Лийзу дала...
Тынис будто дрогнул. На мгновение ему с удивительной ясностью представилась Лийзу. Он едва не спросил, где видел ее Матис и как, мол, поживает маленький паренек. Лийзу ведь относилась к Тынису с каким-то горделивым упрямством и делала вид, будто она прижила сына от святого духа, а он, Тынис, со всем его богатством, пустой звук для нее. Конечно, на первое время это было даже удобно для супружеской жизни Тыниса. Но пройдут годы, парню понадобится помощь отца. Воспитывать двоих детей не шутка, много ли Лийзу может сама заработать...
«Да-да, у Анете до сих пор детей не было, а если так случится, что и дальше не будет, я возьму паренька к себе в Тенга»,— подумал, успокаиваясь, Тынис.
— Купец Вейде дал двести рублей,— сказал Матис, у которого на уме теперь были только ружья.
— Вейде может пропить свои деньги или подарить их на миссионерскую работу, это не мое дело. Каждый поступает со своими деньгами, как ему заблагорассудится.
— А рейс в Таллин сделаешь?
— Нет.
— «Каугатому» дашь?
— Время осеннее, да и вообще дело это нечистое. Если предложите хорошие фрахтовые деньги, тогда видно будет.— Тынис откровенно смеялся над братом. И это было гораздо хуже, чем если бы он просто отказал Матису.
— Ах, значит, так! — сказал, вставая, Матис, и его черные глаза сверкнули огнем из-под седых бровей.— Значит, вот какого «мужа богатой жены» пришлось произвести на свет моей матери! Мне и впрямь было бы стыдно перед миром, если бы не было Прийду и ты был бы моим единственным братом. Не золота, а свинца тебе нужно! К завтрашнему вечеру, слышишь, к завтрашнему вечеру, к четырем часам, «Каугатома» должна быть под парусами и ты сам — на ее борту. Понял?
И Тынис встал. Он весил, пожалуй, пудов шесть (в то время как в Матисе было не больше четырех). Он был на голову выше брата и лет на двадцать моложе. Если черные глаза Матиса под седыми кустистыми бровями сверкали огнем, то темно-серые, под густыми черными бровями глаза Тыниса отливали холодным, металлическим блеском.
— От барона получил пулю,— сказал Тынис, щуря глаза,— а у меня вылетишь через окно во двор вместе с рамами, если сейчас же не уберешься с моих глаз!
Матис взял с вешалки шапку. В дверях появилась госпожа Анете.
— Тынис. Что здесь случилось?
— Случилось! Красное волостное правление начинает прикарманивать корабельную компанию «Хольман и Тиху»!..
— Твою корабельную компанию?— презрительно перебил Матис.— Вся твоя компания построена нашими руками. «Каугатома»—это наше детище, нашего общего труда. Приказ волостного комитета таков: завтра к четырем часам «Каугатома» должна быть под парусами и подготовлена к таллинскому рейсу!— Матис повернулся спиной к Тынису, снял с вешалки пальто и начал его надевать.
— Теперь? К зиме? И как, волостное правление ведь не какая-нибудь 8сЬШзаш12,— охала Анете.
— Вы отвечаете за то, чтобы приказ волостного правления был выполнен без промедления! — сказал Матис, шагнув в переднюю и захлопнув за собой дверь. На дворе его встретили пронизывающий ветер, хриплый собачий лай и наступившая тем временем темнота.
Отплевываясь и нашаривая ногами тропинку, он вышел из ворот и направился к лодочной пристани. Но, придя туда и увидев, что волны все яростнее обрушивались на берег, Матис призадумался. Если бы еще кто-нибудь был с ним, он, ни минуты не колеблясь, спустил бы лодку на воду, но пуститься в путь одному в такую непогоду, на ночь глядя, было бы все же безрассудно. Он привалил подпорки к бортам лодки, закрепил якорь за большой камень на берегу, взвалил на спину паруса и зашагал в сторону бобыльского хутора Пагила. Если у пагилаской Анн есть место для Лийзу, найдется и ему где переночевать.
Ранехонько, до рассвета, он уже был у лодки. Вместе с ним вернулась к лодке и Лийзу. В течение ночи Лийзу переговорила обо всем с Анн и хотела вернуться в Каугатома с Матисом, но ветер был встречный и большой силы, так что они смогли спустить лодку на воду только к полудню. Но и после полудня ветер был еще достаточно сильный. Только под укрытием мысков Кякисильма, где волнение было меньше, они смогли немного осмотреться. От берега, от мыса Сийгсяаре, вышла еще одна лодка и взяла курс на «Каугатому», стоявшую на якоре за Папираху. По-видимому, мужики спешили подготовить «Каугатому» к рейсу, несмотря на шторм и на то, что он, Матис, еще не вернулся с Весилоо.
— Тоже поедешь к кораблю?— спросила Лийзу, видя, что их лодка меняет курс.
— Да, вытрави шкот,— сказал Матис, напрягая зрение и стараясь по парусам распознать ту, другую лодку.
В ту же пору кок, нонниский Симму, стоя на палубе «Каугатомы», в свою очередь усердно глазел на приближающиеся лодки в надежде, что ему наконец удастся уехать отсюда. Судно должно было остаться здесь на зимнюю стоянку, команда уже съехала на берег, только капитан торчал еще в своей каюте. Ему, Симму, приходилось готовить старику пищу, поэтому-то он и не смог еще сойти на берег. Да, вчера еще должны были привезти сторожа на зиму, а дудки! — не привезли. Главный хозяин, тенгаский Тынис, этакий котерман, сам заезжал, долго обсуждал что- то в каюте с капитаном и снова укатил. А после его посещения толстопузый, как звали матросы капитана Рооста, кликнул его к себе и снова ввел вахту: шесть часов приходилось стоять Симму и шесть часов самому толстопузому, чтобы никто незаметно не подошел к кораблю. Тревожное время, лучше поостеречься, чем потом век жалеть.
«Сволочи»,— подумал Симму и сплюнул за борт. Старого Гиргенсона вчера в церкви посадили в мешок, это рассказал ему вчера лодочник Тыниса Тиху. Теперь у каждого толстопузого шкура дрожит от страха, как бы и с ним не случилось того же. В ночную вахту Симму из-за сильного ветра только два раза выходил из полубака, все остальное время он проспал. Днем он готовил пищу и от тоски посматривал иногда на берег. Боже мой, другие запихивают там пасторов в мешок и ходят, не снимая шапок, на мызу, а он должен торчать здесь, на борту! Не мудрено, что у кока сердце екнуло от радости, когда он увидел сразу
две лодки, идущие к «Каугатоме»: одна плыла от Весилоо, другая с мыса Сийгсяаре.
Но радость нонниского Симму была непродолжительна, вскоре вылез из своей каюты старик и стал мутным взглядом изучать лодки.
— Знаешь ты их?— спросил он Симму. Капитан Роост был из Пярну, а Симму здешний и уже издали по внешнему виду и парусам узнавал лодки односельчан.
— Похоже, что лодка Михкеля из Ванаыуэ,— сказал Симму про лодку, приближающуюся от мыса Сийгсяаре. А другая лодка, плывшая от Весилоо, была еще слишком далеко.
Капитан вынес бинокль, посмотрел в него сам и заставлял смотреть Симму.
— Ну, узнал?— спросил он.
У Симму было хорошее зрение. В лодке, приближавшейся от мыса Сийгсяаре, он рассмотрел какой-то чан и восьмерых мужчин, из которых он сразу узнал двоих — Михкеля из Ванаыуэ и штурмана «Каугатомы» Танеля Ыйге. Сильный попутный ветер быстро гнал лодку к кораблю, и Симму с помощью бинокля опознал еще волостного писаря Антона Саара, писку-роотсиского Лаэса, ко- киского Длинного Виллема, лагувереского Юхана и молодого абулаского Андреса. Одного по-городскому одетого мужика он не узнал, но, когда лодка подошла совсем близко, и его лицо показалось Симму странно знакомым.
— Приготовьте конец! — закричали из лодки и стали быстро убирать паруса.
Симму бросился за канатом, а капитан недоуменно переминался с ноги на ногу у поручней. Такое количество мужиков, да еще двое из них чужие (он не знал в лицо и волостного писаря) — к добру ли это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55