В «КАТАРСИСе-1» сколь возможно подробно описано семейство умиравшего от наркотиков А. (имя его, «вдруг» ставшее одним из самых популярных в 1970-е годы, уже говорит об особой толпарности и гипнабельности его родителей, и, как следствие, их типичности). ОтецА. — дворянин, достаточно крупный бизнесмен, алкоголик, напивающийся до частичной парализации, кличка «Давила». Поскольку мать А. совершенно невменяема в своём желании психоэнергетически контролировать своего сына, сохраняя его состояние от неё зависимости (когда он на коленях выпрашивает денег на очередную дозу), то оставалась единственная надежда: если бы отец смог бросить пить, то его пример мог дать сыну некоторый шанс выжить — пример отца для сына, даже при столь сильном гипнотизёре, как мать А., может иметь некоторое значение.
Но отец воспротивился. Дескать, тогда он утратит свою самость, исключительность, неповторимость.
Надо полагать, что и сын, как и всякий наркоман, деградировавший до уровня трёх-четырёхлетнего ребёнка, рационализировал своё поведение с помощью той же «мантры»: если перестанет торчать и начнёт мыслить и жить, то утратит свою «самость, исключительность, неповторимость».
За этим примером стоит общее свойство исполнителей — чем более толпарь стаден, тем больше он полагает себя исключительным и потому совершенно недоступен для мысли, что, перейдя от способностей, участи идоли кталанту, он только и начнёт жить .
Но и уже вставшему на путь неугодничества принятию в дар таланта мешает сомнение — не означает ли принятие таланта полного самоотрицания? Своеобразного убийства? Ведь именно так преподают «взаимоотношения с Богом» не только сектанты, но и, естественно, госрелигии, скажем, православные «старцы»? Как жить и что делать, будет указывать чужой дядя, выдающий себя за посланца Бога? Я что же, полное ничто — лишь проводник чужой воли? Что-то здесь не так…
Действительно, произволен ли выбранный Им для нас талант ?
Из содержания предыдущих глав, видимо, должен напрашиваться следующий ход мыслей: Бог предызбрал, предположим, для некоего N. талант писателя-концептуалиста, ему об этом сообщил, и тот «соблаговолил» услышать. ЭтотN., очистившись от психоэнергетических травм достаточно, чтобы обрести возможность пользоваться «кладовыми» родовой памяти, и здесь разыскивает том «мемуаров» писателя-биофила — и вперёд, лишних шишек не набивая. Дело не столько в шишках, сколько во времени: на разнообразных литкурсах и в Литинституте учат только техническим приёмам писания «иудо-внутреннических» блокбастеров, то есть, обучают только на авторов «бульвара», если же всю премудрость осваивать от нуля самостоятельно, одной жизни явно маловато.
Схема проста и, как мне кажется, верна.
Она подразумевает ряд следствий, из которых я в состоянии сформулировать пока лишь только два:
— редкий дар, видимо, получит тот, у кого содержание доступной части библиотеки родовой памяти позволяет его развить;
— искусственное проникновение в свою библиотеку родовой памяти — тупиковый способ обретения таланта , ибо это прямой путь только на её «помойку»; но даже сумей гордец проникнуть в «кладовую», всё равно он бы там обнаружил «тома» о разнотипных дарах: который из них может стать его талантом, без Бога ему всё равно не выяснить.
Итак, первая линия данной главы — несколько событий из моей «дохристианской» жизни, при размышлении над которыми напрашивается мысль, что приготовление человека к таланту начинается задолго до его действий, обыденным сознанием воспринимаемых как религиозные. Из них следует, что следование таланту — отнюдь не полное самоотрицание.
Вторая линия этой главы связана с тем «неудобным» моментом, что наслаждающийся талантливой жизнью прямо или косвенно деструктурирует стаю. Это стаю, ясно, порадовать не может, что, соответственно, не будет способствовать ни популярности среди толпарей, ни даже их бытовому миролюбию, ни притоку денег.
Прямо скажем, талант жизнь осложняет (с точки зрения системы обыденных ценностей). Как следствие — новая волна сомнений. А они обессиливают.
Эти две линии — непроизвольность таланта и необходимость в ободрении его обладателя — в моём случае, похоже, порой переплетались. Поэтому обсуждения этих линий и объединены в одной главе.
Представьте такую ситуацию: идёт электрик-писатель N. по улице Болграда. Настроение нельзя назвать эйфорическим: дела как сажа бела. Первый том, обозначим его условно «К-1», вышел, первый тираж успешно распродаётся. Можно быть уверенным в допечатке — а это дополнительный гонорар. Однако становится понятно, что на эти деньги явно не прожить. Во всяком случае, монтировать компьютерные сети раз в пять выгоднее.
Перспектива в этом смысле и того хуже: читателей у «К-2» будет ещё раз в пять меньше, чем у «К-1». Пятью пять — двадцать пять. М-да…
Но мало того! Перед глазами у N. — прощальная сцена в Москве. Был во время Перестройки (и чуть позже) такой книжный магазин: «Салон „19 октября”». В демократических («иудо-внутреннических») СМИ его ураганно рекламировали как фонтан интеллигентности. N. в том числе и через этот магазин распродавал свои гонорарные экземпляры. И вот надо же было N. в подсобном помещении в присутствии хозяина «Салона» сказать, что теперь работает над книгой, из концепции которой, среди прочего, следует, что Россия — замечательнейшее место на Земле. В подсобке установилась тишина. Сидевший на столе низкорослый хозяин Марк Захарович (или Иосифович?) с пропорциями карлика долго, с минуту, не меньше, зажмурив глаза, подняв один палец и чуть покачиваясь, смаковал услышанное, а уж только потом заржал. Обслуживающая хозяина команда интеллигентов (один даже с чеховской бородкой), искоса снизу вверх — они сидели на стульях, ниже хозяина — подглядывавшая, какая будет у него реакция, с запозданием всего в полсекунды тоже угодливо захихикала. А потом N. было сказано, чтобы он больше книг своих не приносил: дескать, не важно, что хорошо продаются, ассортимент портить они не имеют морального права. Чувствовалось, что это была только первая ласточка из целой серии однотипных «отлучений» от книжных магазинов (так и случилось).
Другие связанные с перспективой писательской деятельности обстоятельства не лучше. СтоилоN. сказать какому-нибудь книгоиздателю, что в будущем собирается написать книгу про Понтия Пилата, как на N. тут же начинали смотреть с гримаской эдакой острой жалости, а потом осведомлялись:
— Ваше фамилиё, часом, не Михаил Булгаков?
— Нет.
— Не-ет? Тогда, действительно, ха-ха, смешно. Не пойдёт. Тема уже закрыта.
Забегая вперёд, думаю, уместно рассказать, что реакция на «К-2» была ещё более хлёсткая. Один из руководителей какой-то рядящейся под патриотов партии сказал, что автора «К-2», этого хищника, они, как только придут к власти, расстреляют в первой же партии.
А на работе менеджер, еврей («полноценный» или нет — не знаю), со словами: «Говоришь, „наркоманы, педерасты и евреи”? „Нравственные уроды”, говоришь? Ты не прав!» — лишил N. заработка. НоN. повезло — не прошло и месяца, как этот менеджер, украв со склада фирмы все дорогостоящие комплектующие, ушёл и организовал свою фирму. Ничего удивительного нет и в том, что он ещё и протестант.
Но первыми отреагировали адвентистские иерархи. После выхода «К-1» лично Первый (после американцев) угрожал расправой в случае публикации ещё каких-либо материалов о реальной жизни Церкви.
Угрозы расправы и предупреждения о горькой участи вдовы («если вам себя не жалко, то пожалейте хотя бы своих близких») — пустяки (брат же вот не испугался вулкана во время извержения), не волнует, но вот квартирный вопрос жизнь отравляет.
А не послать ли это писательство, не обеспечивающее даже крыши над головой, куда подальше?
Такое вот настроение на пути в болградский магазин «Горячий хлеб»…
И тут на пути N. вырастает Цыганский Барон (с внешностью васнецовского Ильи Муромца с копьём, что интересно) — и с поклоном троекратно целует N. руку! На глазах у своих детей и жены! Представляете, троекратное целование руки от человека, которому легче принять смерть, чем унизиться (см. главу-статью «Бог Велес, Понтий Пилат, Цыганский Барон» )!
Сила потрясения такова, что, уверяю вас, мало не кажется! Руки тряслись даже на следующий день. Перебивает даже омерзение от угодливо хихикающих интеллигентов с чеховскими бородками.
Каков был смысл в том поклоне?
Поклонение, как я теперь, через несколько лет после этого случая, понимаю, бывает разное.
Люди делятся на два основных не смешиваемых типа — биофилов и некрофилов («КАТАРСИС-1»); соответственно, взаимоотношений между людьми возможны три типа:
— некрофил—некрофил;
— некрофил—биофил;
— биофил—биофил.
Жухлым некрофилам (иерархам низших ступеней) кланяться вождю-некрофилу органично — хотите убедиться, вспомните, как ваши сослуживцы вытанцовывают перед начальником (если Вы дочитали до этого места, то, надеюсь, что Вы не вытанцовываете!). Это вытанцовывание — естественный способ существования холуёв. Подобная форма поклонения — статистически самая распространённая.
Толпа при въезде Иисуса в Иерусалим накануне Ареста и Распятия поклонилась в Его сторону — то, что беснующаяся толпа поклонилась как вождю именно Ему, а не в Его сторону, может показаться только толпарю .
Указывая на этот поведенческий всплеск некрофиличной иерусалимской толпы (ломали деревья, рвали одежды и бросали их в грязь, и т. п.), стадионные пилатоненавистники делают «глубокомысленный» вывод, что и Христос тоже был вождём. Только, дескать, хорошим-хорошим. Дескать, того же типа, что и он, «благовестник» со стадиона.
А то, что эта же толпа Христа через неделю распяла, так, надо понимать, потому, что быть водимой Святым Духом взяла да и перестала?
На самом деле толпа не меняется, она водима постоянно — только вождём-некрофилом. В любой момент времени толпа находится в психоэнергетической власти наиболее преступного из некрофилов (с учётом преступлений, извлечённых из родовой памяти). А поклон в сторону Иисуса говорит лишь о начале многоходовой комбинации, которая должна была завершиться на Голгофе. Любая опытная женщина знает: если какая-нибудь «подруга» начинает подлизываться, в особенности экзальтированно, жди пакости. А у толпы, как известно, характер женщины…
Если беснующаяся толпа была «внутреннической», то это поклонение толпарей было провокацией по воле самых ярких в Иудее «внутренников» — первосвященников, вернее, их жён (ни чувства, ни приёмы раввината измениться не могут, см. «КАТАРСИС-2», главу «В чём же на самом деле была виновна женщина, взятая в прелюбодеянии?» ).
Если же толпа была «внешнической», то её действия отражали провокационные намерения (скорее всего, подсознательные) или бандита Вараввы, или префектессы (скорее, последней). Вернее, именно префектессы, поскольку, будь Варавва более ярким некрофилом, чем наследственная императрица, пьянствовал бы в Иродовом дворце он, а не она.
Ясно, поклонение некрофил—биофилкачественно иное, чем некрофил—некрофил. Поклонение некрофил—биофил — всегда провокация, первый ход в многоходовой комбинации по подавлению (вплоть до убийства). Если кто это качественное отличие не осознает, то Евангелие и дальше для него останется непонятым. А в руках вождей-пилатоненавистников — одним из инструментов формирования исполнителей для всепланетной стаи.
Но было в жизни Иисуса и совсем странное поклонение, третьего рода. Помните, в Вифлеемское стойло пришли поклониться пастухи? Ради кого или ради чего они пришли? Ради Иисуса-младенца? Нет, Он был ещё несмышлёнышем. Для себя лично? Но ищущие Истину в Ней уже отчасти пребывают, для них естественно созидать , а не холуйски умаляться на манер стайных исполнителей. Но ведь и не из ненависти же пришли эти предельно просто одетые мыслители (видимо, в предках своих жрецы в наилучшем смысле этого слова)!..
Оказались в нужном месте и в нужное время также бывшие волхвы-маги (почему «бывшие», см. «КАТАРСИС-1», «Словарь» ), в предках тоже жрецы, издалека шли, долго, целенаправленно. Они тоже поклонились, то есть принесли золото, ладан и смирну (Матф. 2) — не только символы, но и легко реализуемые дорогостоящие предметы: для родителей Иисуса, равнодушных к богатству, эти средства были необходимы в надвигающейся экстремальной ситуации — на время бегства в Египет.
Поклонившись, сказал своё слово и Симеон (Лук. 2:25–32), прихрамовый старец, «известный своей святостью».
В чём же созидание пастухов, потомков магов и Симеона? (Что-то не хочется пользоваться традиционным словом «служение» — столь приятным уху иерарховерующих.)
Поклоны людей Божьих были нужны, необходимы, важны позднее взрослому Иисусу — они были указанием, знаком, поддержкой.
Поясним.
Многие полагают: Иисус то, что Он — Сын Божий, знал, и притом твёрдо, нисколько не сомневаясь.
Однако это не так.
Иисус, будучи во всей полноте человеком, в том, что Он Бог, сомневался.
…если Ты Сын Божий, скажи… если Ты Сын Божий, бросься вниз…
Матф. 4:3, 6
Сатана изощрён, и его разрушительные действия против души и духа по возможности лаконичны. Процитированные искушения выглядели бы бессмыслицей, если бы в душе Иисуса было невозможно сомнение, что Он — Бог.
О том, что Он — Мессия, Иисусу открывал не только Святой Дух, ненавязчивость действия Которого в Библии сравнивается с «веянием тихого ветра» (3 Цар. 19:12). Именно в силу малозаметности этого «веянья» для греховного человеческого естества, — а Иисус был во всей полноте человеком, сыном земной женщины, — Ему напрямую сообщали об этом и люди. Причём в разнообразных формах. (Кстати, в этом разнообразии форм ободрения — дополнительное подтверждение, что Иисус в Себе, как Сыне Божьем, порой сомневался.)
Список упомянутых в субъевангелиях приёмов Провидения обширен. В особенности у психолога Луки. Кому, как не ему, более других задумываться о разрушительности сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106